Юнхо беспомощно смотрит в потолок, в который раз пересчитывая количество трещинок. Казалось бы, его комната под самой крышей, рояль стоит в подвале — как он туда попал очень большой вопрос, не дающий покоя по сей день — но отчаянные стоны инструмента долетают даже сюда. Юнхо не хочет думать, какая слышимость на первом этаже и в подвале непосредственно, он просто мечтает в эту секунду придушить Хонджуна, но он является владельцем дома и только страх оказаться на улице в чужой стране останавливает его от роковой ошибки.
Хонджун так отчаянно стучит по клавишам, откровенно насилуя прекрасный инструмент, что Юнхо физически больно. Каждая выбитая — а по-другому это назвать не получается — нота звучит так надрывно, что Юнхо уверен, имей рояль возможность, он бы покинул этот дом в первый же день, но он, к несчастью, неодушевлённый предмет. Хотя слушая эти стоны в седьмом часу утра Юнхо уже ни в чём не уверен. Почему вдохновения нет у Хонджуна, а страдает опять он?
Юнхо раздражённо скидывает одеяло, топает босыми ногами вниз, медлит только у входа в подвал, но решительно ступает на первую ступеньку винтовой лестницы и каждым шагом демонстрирует своё недовольство. Не то чтобы среди этого грохочущего звука что-то можно услышать. Юнхо нависает над Хонджуном — вообще-то он старше и прилично, но Юнхо он напоминает скорее капризного ребёнка, которому нравится испытывать нервы взрослых на прочность, каждый раз доводя их до грани. Даже сейчас он смотрит на него стеклянными почти неживыми глазами с красными воспаленными из-за бессонной ночи белками и продолжает стучать по клавишам. Юнхо сверлит его взглядом, наверное, минуту, но какое там! В итоге он психует и хлопает крышкой рояля, придерживая лишь в последний момент, чтобы Хонджун успел убрать пальцы с клавиш.
Тишина почти оглушительная. Юнхо даже не сразу начинает слышать мир, что уже успел проснуться за открытым окном.
— Можно я тебя нарисую?
Хонджун мажет горящим взглядом по голым плечам Юнхо, скользит на грудь, пресс, дальше Юнхо не выдерживает. Шипит возмущенно и развернувшись уходит досыпать.
Как только он касается подушки и даже успевает провалиться в сон, дом оглушает новой порцией клавишных стонов.
На третий день таких концертов Юнхо начинает всерьёз задумываться о поиске другого дома, даже плевать уже что стоить будет в два раза дороже. Серьёзно, это ещё не начался тур ночных выступлений. Юнхо уже несколько месяцев тут живёт и пару раз случалось. Он не уверен, что сможет выдержать творческую натуру Хонджуна, как бы там Уён в него не верил.
— Не смей от меня бежать.
Юнхо примерзает к полу, на котором сидит, чувствуя как Хонджун всем собой наваливается ему на спину, острый подбородок упирается в ключицу, вытравленные в красный волосы щекочут щёку и нос. Он смотрит на сцепленные в замок пальцы, при желании Юнхо может обхватить обе его ладони одной своей.
— Почему ты решил, что я собираюсь уходить?
— У тебя на лице всё написано.
— Тогда прекрати насиловать инструмент!
— Но у меня нет вдохновения!
— Рояль тут причём?
— Он…
Юнхо психует. Разговаривать в таком положении ему некомфортно, чужое бьющееся сердце не даёт сосредоточиться. Он хватает Хонджуна за плечо, тянет в бок, чтобы тот скатился со спины на пол, и разворачивается сам, придавливая Хонджуна взглядом. Правда, не то чтобы его получается этим пронять.
— Как вернуть тебе вдохновение?
— Дай себя нарисовать.
— Шантаж не прокатит.
— Да почему ты упираешься? — капризно тянет Хонджун, растягиваясь по полу звёздочкой, прижимается щекой к полу и хватает одной рукой лодыжку Юнхо. Неожиданно холодная, что он вздрагивает от прикосновения, хотя на улице почти сорок и сам Юнхо весь липкий от пота. Они в проклятой Испании, где кажется живёт сам дьявол. — Один разочек, что тебе стоит?
— А потом ещё один и ещё. Нет, это так не работает. — Юнхо растягивается на полу рядом, смотрит в потолок, игнорируя внимательный взгляд Хонджуна. Все художники обладают глазами-рентгеном или только ему так повезло? — Выбирай другой способ. Я так и быть помогу тебе развеять скуку.
— Ты просто спасаешь свой сон.
— Я помогу тебе, ты поможешь мне. Взаимовыгодное соглашение, ну? — Юнхо нехотя поворачивает голову к Хонджуну. — Так как вернуть тебе вдохновение?
Хонджун задумывается на долгую минуту, не прекращая смотреть на Юнхо. Он только из чистого упрямства не отводит взгляд, хотя уверен, что уши давно покраснели.
— Не знаю, обычно оно само через какое-то время возвращалось, я даже не успевал заметить что его нет, занятый другими делами. И так часто и долго не было никогда.
— А когда началось? Сможешь сказать, что повлияло?
Взгляд Хонджуна становится как-то резко тяжелее. Он встаёт, смотрит на него сверху вниз. Из-за тени легшей на лицо Юнхо не видит, но зато ощущает отлично и нисколько не сомневается в своих догадках. Ничего не говоря, Хонджун разворачивается и стремительно уходит. Почему-то Юнхо уверен, что будь у этого дома предусмотрены двери одна из них точно бы грохнула.
— Ладно, сам что-нибудь придумаю.
Следующее утро встречает Юнхо неожиданной тишиной, он опасливо косится на часы — «7:15», не то чтобы он планировал вставать в такую рань, но приятно просыпаться не от какофонии звуков, а под пение птиц и приятно льющийся в открытое окно прохладный ветерок. Последний давно их не навещал.
Юнхо тихонько заглядывает в комнату Хонджуна, отодвигая занавески, но та пустая, судя по тому что положение подушек ровно такое же, что и три дня назад, он тут вообще не появлялся. Хонджун ожидаемо обнаруживается в мастерской, спящим прямо за роялем на сложенных на крышке руках. Юнхо вздыхает, за ночь тут стало куда как прохладнее и, если Хонджун тут спал так всю ночь, есть риск заболеть. Он аккуратно касается лба, но, вроде, не горячий — обошлось. Юнхо берёт Хонджуна на руки, вешая на себя как коалу, тот даже не дёргается, продолжает сопеть в плечо. Видимо, бессонная неделя его окончательно доконала. Укладывает горе-художника в постель, накрывает тонким одеялом, ещё раз для собственного успокоения трогает лоб, но всё-таки нет. Опять ухаживать за больным капризным Хонджуном ему не придётся.
Только ближе к полудню Хонджун выползает из своей комнаты на запах еды. Юнхо ставит перед ним тарелку каши с кусочками фруктов, стакан сока.
— Доедай, а потом у тебя на сборы двадцать минут, — деловито информирует Юнхо, выходя с кухни. В спину несётся вялое «куда?», но он молчит, зная, что любопытная натура Хонджуна не сможет устоять.
Уже через пятнадцать минут он почти выскакивает на порог со своей огромной сумкой, в которой кроме альбома и карандашей разве что бутылка воды.
— Куда мы едем? — Хонджун плюхается на велосипед сзади, удобно устраиваясь на подушке, что Юнхо заранее подложил на багажник.
— Спасать твоё вдохновение. — Юнхо чувствует, как пальцы Хонджуна сильнее нужного сжимают футболку по бокам, оборачивается озадаченно. — Ты не хочешь к морю?
— Я не хочу спасать вдохновение. — Лицо Хонджуна мрачнеет, он уже собирается слезть вот прям на ходу, но Юнхо, который готовился всё утро, не хочет чтобы его старания пропали даром и ляпает первое, что приходит в голову:
— Хорошо, хорошо, это будет свидание, ладно? Никаких разговоров о вдохновении, просто хорошо проведём время вместе. Согласен?
— Ты, конечно, слышал как я иногда трахаюсь с Уёном, — Юнхо очень рад, что Хонджун не видит его перекошенной физиономии. Попробуйте не слышать Уёна. — Но это не значит, что буду с тобой.
Юнхо так резко даёт по тормозам, что Хонджун врезается ему носом в спину, шипит сзади возмущённо.
— Я не хочу с тобой трахаться, — Юнхо прочищает горло, а то голос как-то подозрительно хрипит. — Я просто хочу помочь тебе почувствовать себя лучше. Дружеское свидание в твоём мире не существует? — Юнхо оборачивается чтобы насмешливо глянуть на Хонджуна, но теряется под тёмным взглядом, и решает, что лучше уделить внимание дороге. — Ладно, поехали. Нечего там себе надумывать.
Первое время, когда Юнхо только заехал в дом Хонджуна, ему было любопытно: каково это быть моделью художника? Он находил это несколько волнительным и интимным — позволить кому-то столь пристально тебя рассматривать не каждый сможет, ещё и при этом сохранять спокойное лицо, не чувствуя дискомфорта. Юнхо очень сомневался, что способен так же, но, признаться, хотелось. Уён своего друга расхваливал так, что Юнхо заочно, самую чуточку влюб… словил, так называемый, «краш», восхищался уж точно. Ему ещё не доводилось общаться с людьми, посвятившими половину своей сознательной жизни искусству, бросившим ради этого практически всё. Очень рискованно, очень вдохновляюще, Юнхо горелось посмотреть на такого человека, мысль что он будет теперь жить с ним под одной крышей будоражила кровь.
А потом Юнхо увидел Хонджуна. Сонного растрёпанного Хонджуна, вышедшего их встретить, босого в майке с такими широкими вырезами по бокам, что можно было разглядеть радужных карпов, плывущих по худым рёбрам. Хонджун был похож на маленького сонного зверька.
Юнхо влюбился уже не фигурально.
Хонджуна хотелось обнимать, всячески гладить и вообще касаться, а ещё очень хотелось целовать.
Но Хонджун спал с Уёном.
— У нас это не серьёзно, — говорил Уён, попивая холодное молоко на кухне и сверкая засосами в вырезе ключицы, — просто помогаем друг другу расслабиться. Не обращай внимания.
Юнхо кивал, мол говори, что хочешь, мне как-то не особо волнует. Но, похоже, Юнхо не такой хороший конспиратор, потому что Уён слишком часто делал акцент на это в разговорах, а последние полтора месяца практически не заходил, а если и заходил, то зависал с Юнхо в гостиной за приставкой, игнорируя Хонджуна, сидящего над голым холстом в подвале. Юнхо не спрашивал, он был малодушно рад, что не придётся слышать ничьих стонов.
И вот аккурат тогда, когда Хонджун был лишён секса — что, впрочем не доказано, ибо каждую пятницу на сутки он стабильно пропадает — Юнхо начал замечать на себе тяжёлый Хонджунов взгляд. А ещё через три недели он впервые спросил:
— Можно я тебя нарисую?
Как будто всех тех набросков, что он уже сделал в своём альбоме ему не достаточно. Юнхо не знает много ли их, подробные ли они. Обычно Хонджун позволял себе наблюдать за ним не больше пятнадцати-двадцати минут и после всякий раз со психом хлопал альбомом и уходил в подвал. Причины такого поведения Юнхо искренне непонятны. Он не уверен до конца, что Хонджун рисовал на самом деле его, потому что среди прошлых работ, что показывал ему Уён портретов не наблюдалось, а если люди и встречались на общем фоне, то просто представляли из себя размытое пятно. Может, это Юнхо только хочет думать, что Хонджун рисует его.
Но вот сейчас. Когда Юнхо сидит на песке и перебирает собранные со дна ракушки, и чувствует опять на себе этот тяжёлый взгляд-рентген, Хонджун рисует что?
Было бы в Юнхо больше наглости, он бы обязательно спросил, а ещё лучше посмотрел. Шансов было предостаточно. Хонджун слишком крепко спит и слишком беззащитен в сравнении с Юнхо.
— Держи.
Под внимательным взглядом Хонджуна Юнхо кажется себе преданным псом, гордым своей находкой. Но он, правда, горд. Смог таки откопать на дне самую большую ракушку, через которую можно поговорить с океаном. Он прикладывает её к уху Хонджуна, наблюдает за реакцией. Хонджун сначала моргает озадаченно, а потом накрывает своей ладонью ладонь Юнхо и всем собой припадает к сказке, что рассказывает ему старая ракушка. Юнхо нравится верить, что она пролежала на дне бухты не один век и хранит множество чужих тайн.
— Красиво, правда?
— Ты, ведь, ещё собрал, — Хонджун кивает на сумку, перекинутую через плечо Юнхо.
Юнхо плюхается на песок рядом, мотает головой, сбрасывая тяжёлые капли — он как только вынырнул с этой ракушкой, так сразу побежал к Хонджуну.
Хонджун преувеличенно недовольно прячет альбом за спину, чтобы капли воды не достали, но как только Юнхо вываливает перед ним все свои находки, принимается с любопытством разглядывать.
— И что мы будем с этим делать?
— Не знаю, — Юнхо пропускает сквозь пальцы ворох мелких ракушек, ловит одну, начинает ковырять ей песок. Хонджун разглядывает стесанные океанскими волнами стекляшки. — Мне нравится их просто собирать.
— Смотри! — Хонджун лезет пальцами в одну из ракушек, что Юнхо нашёл на берегу. — Тут что-то… Вот!
Маленький скомканный кусочек бумаги, изрядно потрёпанный, но почему-то всё равно сохранившийся. Хонджун аккуратно разворачивает его, чуть отстраняется, чтобы Юнхо тоже мог разглядеть. На клочке, очевидно вырванном из блокнота, скорой дрожащей рукой, будто тот, кто писал очень торопился упустить мысль, написано несколько строк:
Would you love me more
If I killed someone for you?
Would you hold my hand
They're the same ones that I used
When I killed someone for you?
— Что это?
— Песня, — Юнхо хватает клочок, ещё раз проговаривает про себя. — Ну, точно! Я её знаю, учил на гитаре. Не так уж и давно тут появилась эта записка, песне года два от силы.
— Играл?
— Ну да.
— Ты? — Юнхо молча кивает. — На гитаре? — Снова кивок. Хонджун подскакивает с места, хватает Юнхо за руку и тянет на себя. — Домой, сейчас же, я должен это услышать.
Ничего кроме повиноваться Юнхо не может. Хонджун такой восторженный, такой окрылённый этой идеей, он давно не видел этого блеска в чужих глазах.
Юнхо смущается, под пристальным взглядом Хонджуна настраивая гитару, кашляет неловко, на пробу перебирает пару аккордов, распевается — он за гитару последний раз брался месяца три назад точно. Очень неловко. Хонджун ещё смотрит так внимательно, как будто боится что-то пропустить.
Строчки песни ровными буквами выстраиваются в голове, за ними приходят воспоминания о родителях, любовь к которым чуть не сломала самого Юнхо, так ему хотелось стать для них «нормальным». Кажется, и песню то он выучил, чтобы выпустить все свои чувства, только когда спел её хриплым, надрывающимся голосом старшему брату, тот чуть не поседел от страха и в кратчайшие сроки забрал Юнхо из отчего дома, разругавшись с родителями в пух и прах. С тех пор Юнхо не приходилось притворяться никем, он наивно решил, что прошло, отпустило и даже получилось простить. Жгучие слёзы на щеках к концу песни говорят, что нет, не прошло, не отпустило, не простил и, кажется, никогда не сможет простить. Юнхо вытирает щёки, смеётся неловко, боясь смотреть на Хонджуна.
Устроил свидание.
— Прости, неловко вышло. — Юнхо шмыгает, кусая себя за щёку. Голос предательски дрожит. <tab>— Просто песня…
— Просто тебе больно. — Хонджун в одно плавное движение перебирается к Юнхо на колени, обнимая руками и ногами, кладёт голову на плечо. — Всё не так страшно, как ты думаешь, не важно о чём ты думаешь. Кто-то всегда будет на твоей стороне, главное не забывать об этом. Сейчас я на твоей стороне.
Юнхо судорожно выдыхает, прижимая Хонджуна ещё ближе к себе, прячась лицом в изгибе шеи. Хонджун гладит его по спине, еле слышно что-то говорит рядом с ухом, Юнхо не вслушивается, главное что успокаивает и помогает выровнять дыхание. Юнхо старается сосредоточиться на чужом тепле, сердце, размеренно бьющемся на встречу его — колотящемуся бешено, словно он скоро умрёт и жизнь хочет успеть взять всё, даже удары сердца с запасом…может, на следующую жизнь? Проскальзывает мысль, что хорошо бы и в ней иметь рядом с собой Хонджуна. Глядя на него кажется, что ты так же способен на всё и чуточку больше, достаточно этого захотеть и не важно кто ты и что ты, главное, что ты делаешь и несёшь в этот мир.
— Прошло?
— Прошло, — но вопреки своим же словам Юнхо обнимает Хонджуна сильнее. Теперь, когда он успокоился, появилась другая проблема: как смотреть Хонджуну в глаза? Он же тут ему целую истерику устроил и не то чтобы Хонджун собирается его осуждать или как-то жалеет, он просто _понимает_, но Юнхо всё равно смертельно стыдно и неловко. — Прости. — Хонджун вонзается своими клыками Юнхо в плечо. — Ай! За что?
— За каждую сказанную тобой глупость, будет следовать укус.
— Но…- Хонджун предупреждающе клацает зубами у шеи Юнхо. — Я понял, понял. Без глупостей.
Хонджун слез с колен, потянулся, хрустя позвонками. Он всё ещё напоминает Юнхо игривую ласку, особенно когда вот так вот тянется дугой, специально или нет демонстрируя изгибы тела. Хочется провести от поясницы вдоль позвоночника, ощущая под ладонью острые позвонки, чтобы у самой шеи зарыться пальцами в волосы на затылке и мягко поглаживать чуть отросшими ногтями.
Юнхо отводит взгляд, боясь попасться. Хонджун же всё поймёт, если уже не понимает. Юнхо всё-таки надеется, что нет.
— Пойдём в сад. Мы же так и не съели всё что ты наготовил. — Хонджун подхватывает корзину, что осталась стоять у порога, оборачивается к Юнхо. — И гитару бери. У тебя же есть песни повеселее?
— Конечно, есть.
Крыша негласно считается территорией Юнхо. Он живёт к ней ближе всех, почему бы и нет? Когда Юнхо только переехал и впервые поднялся сюда вид полувысохших растений и покоцанных горшков нагнал тоску по маме. Она любит ухаживать за цветами и невольно привила эту любовь Юнхо, хотя никогда и не заставляла его заниматься ими, оставляя это занятие только для себя. Маленький мир, в который Юнхо с отцом никогда не лезли и относились трепетно. Рассматривая уже оживший, разбавленный новыми растениями, сад, Юнхо делает глубокий вдох, чувствуя как опять щиплет в носу. Хонджун оборачивается к нему, смотрит внимательно, но заметив лёгкую улыбку Юнхо успокаивается.
Расположившись в одном из плетеных кресел, которые нашлись в самом дальнем углу подвала, он снова берётся за гитару, трогает струны, пытаясь поймать отклик в душе. Что бы такого сыграть, чтобы стало спокойнее и теплее?
Дом стоит на возвышенности, так что с крыши отличный вид. Юнхо задумчиво разлядывает ряды крыш, блестящую полосу моря у горизонта, в котором уже тонет солнце — они как-то незаметно провели в бухте почти два часа, это ещё плюс три на дорогу туда и обратно. Хонджун сидит прямо на соломенном коврике рядом с креслом Юнхо, уложив голову ему на бедро, жуёт сэндвич. Умиротворённый, даже рисовать не тянется, кажется, наслаждаясь моментом.
— Как долго ты ещё пробудешь тут?
— Не знаю, как-то не задумывался. Мне в целом нравится, рабочая виза истечёт ещё не скоро. — Юнхо игриво перебирает струны, чуть дёргая ногой, на которой лежит Хонджун. — Уже надоел?
— Нет. Думаю, сколько у меня ещё времени, чтобы тебя нарисовать.
— Я не дам.
— А я спрашивать не буду, — фыркает Хонджун, откидывает голову сильнее, чтобы заглянуть Юнхо в глаза, который усиленно делает вид, что гитара его интересует куда как больше. — Что ты хочешь?
— Не в твоих силах мне это дать, так что перестань торговаться.
— С Уёном ты не такой упрямый.
— Ревнуешь?
— А что если да? — Юнхо смотрит Хонджуну в глаза, надеясь найти там весёлых бесенят, но Хонджун смотрит слишком серьёзно и очень внимательно, как будто может что-то упустить, как будто Юнхо перед ним не открытая книга. — Если ревную?
— Я не заберу у тебя Уёна.
Хонджун закатывает глаза, рывком поднимается, отходя ко второму креслу, и забирается в него, поворачиваясь к Юнхо обиженной спиной. Ну и что это сейчас такое происходит? Хонджун же не… не может быть. Невозможно. С чего бы? Юнхо откладывает гитару, прячет лицо в ладони. Верить, что Хонджун на самом деле ревнует к Уёну его, страшно. Потому что влюбиться в Хонджуна было легко, любить уже сложнее, а разлюбить будет невозможно. Юнхо ещё надеется избежать второго этапа, пока есть такой шанс. У него же есть шанс? Спина Хонджуна как бы намекает Юнхо, что никаких шансов у него не было с самого начала.
— Так нечестно.
— Почему это?
Сказано было вообще-то максимально тихо и, если бы Хонджун к нему не прислушивался, то услышать не должен был.
— Ты знаешь, что я влюблён в тебя и пытаешься пользоваться этим.
— Ты влюблён в меня? — Хонджун даже оборачивается, демонстрируя насколько удивлён. — Как давно?
— Что? Подожди, — Юнхо прячется обратно в ладони, жалея, что недостаточно маленький и не имеет способности сжиматься до атома, да хотя бы просто проваливаться сквозь землю. — Ты, правда, не догадывался? То есть я недостаточно очевиден? Издеваешься?!
— А если я пообещаю тебе поцелуй, дашь себя нарисовать?
Юнхо смотрит на Хонджуна более чем выразительно с ярким таким посылом «ты что мне предлагаешь, идиот» через всё лицо, но идиот кажется вполне серьёзно предлагает ему себя. В обмен на какой-то портрет.
— То есть ты, ради какого-то портрета, предлагаешь мне себя. С Уёном та же схема работала?
— Не ради какого-то портрета, а ради твоего. — Хонджун вздыхает, расстраиваясь, что его не поняли. Раньше бы Юнхо мог испугаться, что потеряет чужое расположение, сейчас горло жжёт злость. — И я хотел не просто нарисовать тебя, я хотел рисовать на тебе.
— Хорошо.
— Ты дашь мне себя поцеловать?
<tab>— Я дам тебе на себе рисовать. Целовать меня не надо. — Юнхо морщится. Ему хочется, очень хочется, особенно когда Хонджун перед ним вот такой воодушевленный и открытый. Но это не должно произойти так. И, скорее всего, уже даже не произойдёт. — Нарисуешь, что тебе хочется, давать мне ничего не надо.
Довольный Хонджун уносится вниз. Юнхо выдыхает, радуясь возможности остаться одному и выпустить пар. Кажется, пробудь с ним Хонджун рядом ещё минуту и он бы уже не был так твёрд в своих намерениях. Теперь надо будет как-то пережить тягу к боди-арту и грядущие неловкие ситуации. Юнхо в себе уверен, рядом с предметом своих чувств тело начнёт реагировать соответственно, тем более если это тело будет его касаться, гормонам как-то плевать, что в целях создания искусства.
Не то чтобы Юнхо впервые за эти месяцы спускается в подвал, но впервые так надолго в перспективе. Хонджун молча указывает ему пальцем на стул, сам же копается среди множества тюбиков, что-то смешивает на палитре. Юнхо садится, стаскивая с себя чуть влажную футболку — Хонджун сказал, что будет рисовать на верхней части туловища, так что Юнхо пришлось впервые в жизни депилировать себе всю грудь, а потом смазывать раздраженную кожу увлажняющим кремом. Памятуя свои страдания, Юнхо невольно думает, что поцелуй был бы неплохой компенсацией, а потом Хонджун поворачивается к нему с палитрой и пальцами измазанными синей краской.
— А кисти? Спонжики? Я видел, как делают боди-арт…
— Я предпочитаю рисовать руками, используя кисть лишь для мелких деталей.
Юнхо прикрывает глаза ладонью, давит пальцами. Дышать, главное дышать на счёт и думать о чем-нибудь отвратительном, мёртвых кошках, например, ему всегда их очень жаль и обидно. Да, будет думать о них. Хонджун подъезжает к Юнхо на своём стульчике, давит ребром ладони на плечо, чтобы он откинулся на спинку стула полностью.
— Расслабься. Можешь закрыть глаза, если тебе так легче.
Юнхо давит раздраженный вздох. Он не знает, как ему легче. Наблюдать сосредоточенное лицо Хонджуна, который делает первые мазки по ключицам уже сейчас, даже не оценивая толком фронт работ, будто давно знает, что хочет на Юнхо нарисовать, тяжело, Юнхо невольно задерживает дыхание. Краска немного прохладная, так ещё и пальцы Хонджуна, как обычно, холодные. Юнхо не хочет, но вздрагивает, ловя быстрый взгляд Хонджуна из-под чёлки. Он наблюдает за ним какое-то время: как солнце, проникающее через окно под самым потолком, бликует на красных волосах, цвет сильно подвымылся и корни отросли, Хонджун ещё и не укладывает их совсем, оставляя в беспорядке — Юнхо никогда никому не признается, что обожает то какой Хонджун вечно неряшливый и растрёпанный, такого его хочется обнимать в два раза сильнее. Хонджун максимально сосредоточен на красках и своём «холсте», где-то делает мазки сильнее, где-то едва касается. Мысли Юнхо его заботят ещё меньше, чем обычно. Во всяком случае, он был уверен.
— Лучше закрой глаза.
— Почему?
Хонджун отстраняется трёт ребром ладони щёку, оставляя синий мазок, вздыхает и смотрит на Юнхо. Тот даже теряется ещё сильнее, не понимая куда ему лучше смотреть, чтобы скрыться от этого взгляда, в итоге не находит ничего лучше, чем послушно закрыть глаза, молясь мысленно, чтобы его уши покраснели не слишком уж сильно.
— Вот так бы сразу. А то зачем да почему.
Юнхо чувствует, как Хонджун наклоняется к нему обратно, снова касается прохладными пальцами кожи, и всё-таки с закрытыми глазами это просто ужасно. Он снова вздрагивает, когда Хонджун ведёт длинную линию от ключиц под грудь, совсем близко к соску, почти касаясь — намеренно или нет, Юнхо думать не думает, он пытается выровнять дыхание.
Следующие пару часов Юнхо проводит практически без движения, выполняя только указания Хонджуна. О кошках думать не получилось, особенно, когда в один момент Хонджун коснулся его не просто пальцами, а размашисто повел всей ладонью вниз по торсу, старательно потом растирал краску по бокам и рёбрам. Под конец первого этапа Хонджун вообще психанул и взялся рисовать обеими руками. Юнхо уже даже не надеялся ни на что, потому что кожа кажется стала чувствительна в десятки тысяч раз, а лицо и шея горели так сильно, что — Юнхо уверен — должен был идти пар.
— Посиди пока, особо не дёргаясь. Краска должна высохнуть.
— Всего на сек-
Юнхо не договаривает, даже глаз открыть не успевает, слышит только как громко отъезжает стул Хонджуна, когда он встаёт. А потом руки Хонджуна всё ещё перемазанные в краске и чуть согретые от постоянного контакта с кожей Юнхо обхватывают его лицо, и Хонджун прижимается губами к губам, пользуясь растерянностью Юнхо, проталкивает язык сразу в рот, проводя кончиком по нёбу. Юнхо вздрагивает всем телом, но боится даже просто шевельнуться — Хонджун же сказал… Хонджун прихватывает зубами нижнюю губу с наслаждением оттягивая. Юнхо хлопает глазами, пытаясь прийти в себя, пока Хонджун размазывает остатки краски с рук по его лицу, почти нежно, как будто ему действительно важно, чтобы Юнхо было приятно.
— Награда.
— Я же просил.
— А я не послушал. — Хонджун игриво чмокает Юнхо в кончик носа, так быстро, что он даже не успевает толком отреагировать, а Хонджун уже отворачивается, уделяя всё внимание кисточкам в банке. — Можешь сходить в туалет, но очень аккуратно. Испортишь рисунок — не расплатишься.
Юнхо следует совету. Стоит потом над раковиной с несколько минут, разглядывает своё лицо в синих разводах краски, трогает кончиками пальцев губы и снова чувствует, как щёки обдаёт жаром. Проклятие. А впереди кисточка. Тонкая пушистая кисточка. Одно радует — касаться Хонджуну его больше не надо. Осталось утихомирить бешено колотящееся сердце и что-то сделать с проблемой в штанах, потому что само оно явно никуда не денется теперь, не после поцелуев Хонджуна.
— Чтоб меня! — Шипит Юнхо, прикрывая глаза и опираясь руками на раковину. Если он попытается справиться с проблемой самостоятельно, то точно испортить Хонджуну весь рисунок, хотя больше похоже на мазню. Юнхо как не разглядывал, так и не понял, что должно получиться в итоге. — К чёрту, не станет же он-
— Если ты закончил, то выходи, краска уже должна была достаточно подсохнуть, можно продолжать. — раздаётся приглушённый голос Хонжуна из-за двери. — Твою «проблему» решим позже.
— Ким. Хонджун. — почти рычит Юнхо, резко открывая дверь. Хонджун, который оказывается на неё облокотился спиной, падает ему в руки. Естественно всей работе приходит конец. Правда взбешенного Юнхо это мало заботит. — Ты себя слышишь вообще? Я тебе не игрушка, с которой забавно развлекаться.
— Ты испортил два часа моей работы. — спокойно говорит Хонджун, не торопясь выбираться из рук Юнхо. — Грядёт расплата.
— Я же сказал.
— А я отказываюсь слушать.
Хонджун резко выпрямляется, разворачиваясь к Юнхо. Толкает его в грудь, вынуждая отступить на несколько шагов. Дверь Хонджун тоже захлопывает, хотя какой смысл, в доме только они.
— Ты мне надоел.
— Могу съехать. Даже рад буду.
— Я не дам тебе от меня сбежать.
Юнхо упирается лопатками в холодный кафель, смотрит сверху вниз на Хонджуна, который так зол и так чудовищно очарователен. Юнхо хочется повесится прямо на душевом шланге, потому что так просто нельзя, невыносимо. Хонджун тянет руку ему за спину и врубает напор воды на полную.
— Ты всё испортил. Придётся смывать и начинать заново.
Хонджун тянется к мочалке, не отводя взгляда от Юнхо — ему удобно, основной поток воды бьёт Юнхо в шею со спины, до Хонджуна практически не долетает, пока Юнхо не наклоняется к нему опасно близко. Сам понимает, что откровенно провоцирует, но надеется немного, что Хонджун осознает, что творит и оставит его. Хонджун не оставляет. Хонджун выдавливает на мочалку гель для душа пахнущий мятой, растирает в руках мочалку, пока не образуется пена.
— Не дёргайся.
Юнхо так внимательно следит за рукой Хонджуна, что пропускает момент, когда Хонджун качается к нему и снова целует, обнимая свободной рукой за шею и прижимаясь теснее. Юнхо мычит, пытается отодвинуться, но Хонджун хватает его другой рукой за пояс, тянет на себя ближе.
— Если ты действительно этого не хочешь, я перестану прямо сейчас. — говорит Хонджун, отрываясь и оставляя поцелуй на подбородке. — Ты хочешь? Тебе достаточно сказать да или нет.
Юнхо жмурится, цепляясь за мокрую футболку Хонджуна. Вода бьёт в спину, мешая сосредоточиться, но больше всего, конечно, мешает Хонджун, оставляющий торопливые поцелуи, где дотянется, наплевав даже на краску. Юнхо из последних сил отодвигает его от себя за плечи, сглатывает.
— Да или нет?
У Хонджуна краска размазана по губам, мокрые волосы липнут ко лбу, Юнхо проводит ладонью, зачесывая их назад, смотрит в ставшие бездонными глаза Хонджуна, аккуратно смывает краску с губ и подбородка. Конечно, он хочет ответить ему да, конечно он хочет его так, что стоит до боли. Но потом ему что делать?
— Я хочу, — Хонджун так резко подаётся вперёд, что Юнхо едва удаётся удержать его, — но потом мне будет так хреново, что я от тебя сбегу. Согласен?
— Из-за чего тебе должно быть хреново? — Хонджун всё-таки выворачивает из-под его рук, подбирается ближе, ведя мочалкой от низа живота к груди, ухмыляется, замечая напряжение Юнхо. — Как будто тебя уже отвергли.
— Я не смогу, — Юнхо сглатывает, когда Хонджун наклоняется совсем близко к нему, выдыхает прямо в шею. — Как Уён, не смогу.
— Как будто кто-то требует от тебя это.
Хонджун кидает мочалку себе за спину, давит Юнхо ладонями на плечи, вынуждая опуститься на колени, седлает его, хочет прижаться ближе, но бесится, стаскивает с себя мокрую футболку, зашвыривая в угол. Он обнимает Юнхо, прячется носом в мокрые волосы, гладит их, зарываясь на затылке одной рукой и оттягивая. Юнхо запрокидывает голову, позволяя Хонджуну себя поцеловать, сразу же чувствуя горячий язык в рту. Юнхо сдаётся. Отвечает, чувствуя губами улыбку Хонджуна.
— Это, значит, да?
— Издеваешься?
Хонджун проезжается своим стояком по бедру Юнхо, ловит губами удивленный стон.
— Вот теперь я издеваюсь.
Возмущение Юнхо топится в очередном поцелуе. Хонджун вообще, кажется, не собирается отрываться от его губ, что совершенно не мешает ему тереться пахом о бедро Юнхо. Он почти скулит ему в поцелуи от переизбытка ощущений, понимания, что Хонджуну всё более, чем нравится. Что Хонджун х о ч е т его вот настолько сильно. Он позволяет себе коснуться голой кожи, гладит осторожно, пытаясь понять как нравится Хонджуну. Ведёт ладонью вдоль позвоночника, дурея от того, как Хонджун прогибается навстречу. Сжимает в руках ягодицы, разводя в стороны, ловя довольный хонджунов стон. С каким-то мазохистским наслаждением выцеловывает шею Хонджуна, очень надеясь, что засосы не сойдут потом долго. Юнхо, который решил позволить себе всё, хочет столько всего успеть, что теряется окончательно и содрогается в оргазме просто от того, что Хонджун случайно проезжает коленом по его члену. Юнхо становится так ужасно стыдно, будто ему снова шестнадцать и он может спустить в штаны от одних только фантазий. Хонджуну, у которого наверняка было достаточно опытных партнёров — один Уён чего стоит — должно быть неловко, что всё так быстро закончилось. Юнхо прикусывает губу, прячась лицом в шею Хонджуна. Понимает, что нельзя так сильно прижимать его к себе, что ему, возможно, даже больно, но руки словно онемели. Хонджун ласково гладит его, зачёсывая волосы назад, целует в закрытые веки, скулы, нос и губы, смотрит при этом так сыто, будто довелось попробовать самые вкусные сливки.
— До чего же ты дурак, — Хонджун обнимает его за шею, прижимаясь щекой к макушке. — Давай. Смоём остатки краски и пойдём спать.
Хонджун, правда, ничего больше не делает, помогает Юнхо смыть остатки краски, обтирает полотенцем, нисколько не смущаясь ни его, ни своего нагого вида. Мужества отпустить Хонджуна у Юнхо не хватает — его руку он сжимает в своей до самой комнаты. Они ложатся рядом, Хонджун охотно подныривает под руку Юнхо, целует в уголок губ, гладя по щеке.
— Спи. Я никуда не денусь и ты никуда не денешься от меня.
Просыпается Юнхо уже поздним утром, когда солнце успевает забраться высоко и заглянуть даже в его комнату. Он морщится, зарывается носом в подушку, вдыхая аромат шампуня Хонджуна. Только через секунду до него доходит, что его подушка не может пахнуть Хонджуном. Юнхо осторожно открывает один глаз и косится на соседнюю сторону матраса. Хонджун расплывается в абсолютно кошачьей улыбке, пододвигается ближе.
— Доброе утро.
— Доброе.
Юнхо ложится удобнее, титаническим усилием воли не отодвигаясь от Хонджуна, но от того, что они вот так спокойно соприкасаются носами и, кажется, оба голые под одеялом, начинает припекать кончики ушей. Хонджун тянет руку, проводит подушечками пальцев по краю уха.
— Дыши, а, — Хонджун фыркает, чмокая Юнхо в губы. — Ты мне живой нужен. Тем более ты мне ещё должен.
Рука Хонджуна весьма недвусмысленно накрывает член Юнхо. Он со свистом вдыхает, чувствуя как стремительно накатывает возбуждение. Хонджун целует его уже глубоко, смакуя поцелуй, откровенно наслаждаясь и млея от реакции Юнхо.
— Никуда ты от меня не денешься, — шепчет Хонджун, нависая над ним, смотрит серьёзно. Юнхо притягивает его к себе обратно, целует сам.
Из спальни они выбираются только к обеду, когда стучащего в дверь Уёна уже просто невозможно игнорировать. Хонджун идёт открывать ему дверь, игнорируя сконфуженный окрик Юнхо.
— Оденься, блин, Хонджун, — Юнхо со стоном падает лицом в подушку.
— Да щаз!
Несколько секунд слышно только как Хонджун преувеличенно громко щлёпает босыми ногами вниз, щёлчок входной двери и тишина. Юнхо настороженно выныривает из-под одеяла, прислушиваясь.
— Наконец-то! — довольно орёт Уён. — Я думал вы ещё полгода будете вокруг друг друга ходить. Поздравляю, Юнхо-ши! — в голосе откровенно звучит ехидство.
Юнхо обещает себе в один прекрасный день утопить Уёна. Обязательно.