Глава 1.

Примечание

Написано 13 апреля 2018. Перенесено с Фикбука.


Песня из названия и основная ассоциация: Andy Black — Drown me out

Чёртовы ублюдки знали, что делают. Ньют с самого начала подходил Им идеально. Его должность, хаотичный характер, предубеждение коллег на его счёт, внутренние противоречия с самим собой, даже образ фаната кайдзю. Он был идеальной марионеткой, а ко всему прочему, сам принёс Им свой разум на блюдечке.       Всё началось с того, что после дрифта с Элис у Ньюта заболела голова. Он не придал этому особого значения: подумаешь, она и раньше часто болела: от переутомления на работе, от спёртого воздуха Шаттердома, от бесконечных жалоб Германна на всё подряд. Правда в этот раз болело иначе. Она раскалывалась, будто вдруг превратилась в яйцо, откуда, царапаясь изнутри, крича от предродовой агонии, пытался выбраться кто-то живой. К тому же, боли не прекратились, а лишь начали учащаться. Временами от них темнело в глазах, а кровь бешено начинала стучать в висках, хотелось кричать, а ещё лучше врезать кому-нибудь хорошенько. Гейзлер даже думал пойти к врачу, но в итоге так и не сходил, подсознание почему-то всегда находило отговорки: то дорого, то само пройдёт, то времени нет. Да и вообще, его босс платила ему не за безделье. Нужно было работать. Работать, работать, работать. Жаль, что обострение желания занять себя он не додумался связать с головной болью, а затем и с кошмарами, провалами в памяти и приступами необоснованной агрессии.       

Кошмары тоже были необычными. Такие яркие, что не отпускали его до самого утра, они терзали его разум, словно дрифт: отчётливые, будто кадры из фильма ужасов, транслируемые прямо в его мозг, они вгрызались в подкорку, иногда заставляя забыть, где именно реальный мир, а где просто иллюзия. Ему снились кайдзю, крики умирающих, безмолвное ликование хозяев морских чудовищ и бесконечно огромные чёрные волны. Бывало такое, что Ньют просыпался утром, искренне удивляясь, что вокруг не море, а всего лишь его квартира. Море стало преследовать его повсюду. Потом, когда уже стало поздно, он начал слышать шум волн, как если бы он приложил к уху ракушку. 

Агрессия стала последней каплей. Именно когда одна несчастная лаборантка ошиблась в расчётах, а Гейзлер вдруг разорался на неё до вздувшихся вен, называя такими словами, которые в жизни не использовал по отношению к живым людям, кричал долго, смакуя каждое оскорбление, получая от процесса настоящее удовольствие, он по-настоящему испугался. Лаборантка заплакала и убежала писать заявление об уходе, а он остался стоять под взглядами коллег, разрываясь между тем, чтобы врезать себе хорошенько и тем, чтобы пойти продолжить шоу, отказываясь принимать её заявление. Такое повторялось всё чаще, какая-то ненормальная озлобленность на всё и вся начала отравлять его разум, пока однажды не вбила окончательно в подкорку убеждение в том, что мир ему осточертел. Все эти людишки, которые копошатся вокруг как муравьи, пытаются придать своим маленьким жизням смысл, их глупые потуги сопротивляться неизбежному, он сам, вся эта тупая планета. Никто из них нихуя не заслужил спасения. Эта мысль была не его — чужой, словно её думали за него, и его мозг тогда впервые окончательно начал вопить о помощи. Ну, одна его половина. Вторая — хотела увидеть мир в огне. 

Потом было много другого: например, он мог забыть, как оказался в том или ином месте, потерять целый день, в который, хоть убей, не помнил, чем занимался. Они уже тогда дёргали за верёвочки, хоть он и не говорил с Ними напрямую. Например, заставляли его входить в дрифт всё чаще, открывать Им свой разум, подготавливая для их воздействия, как почву для посевов. Но всё это было очень давно — может месяц, а может миллион лет назад. Для него теперь всё было давно. Сейчас же Они с ним заговорили.

***

Ньют сидел в кресле перед телевизором, поджав под себя колени. На экране журналистка вещала о герое войны Райли Беккете, который отказался от всех предлагаемых ему должностей и уехал куда-то в глушь залечивать душевные раны. Ньют не слушал. Райли был его другом когда-то, кажется? Он не знал. Даже такой простой факт вызывал у него затруднения. Кто он — этот человек, который был Мако и Райли другом? Он ли сидит сейчас в проклятом кресле? Он ли хозяин этого тела? Он ли думает сейчас об этом? Он ли — Ньют Гейзлер? Его мозг никуда не годился. Когда он признал это, обращаться к врачу уже не имело смысла. По крайней мере Голос, ставший его неизменным спутником, считал именно так. И Голос почему-то всегда был сильнее и побеждал в любых спорах. Например, Ньют, хотел не так давно позвонить Германну — они не говорили уже около месяца, но Голос не позволил: «Неужели ты хочешь, чтобы он узнал о твоём состоянии? Какой ты слабый, никчёмный? Ты не хочешь. Ты хочешь слушать нас. Мы хотим, чтобы ты вошёл в дрифт. Мы хотим. Ты и я». И Ньют вошёл. Тогда его мир окончательно рухнул. 

Правильно говорят, что своих желаний нужно бояться. Когда-то давно, когда он был достаточно глуп, чтобы считать, что человечество может противостоять Им, он отдал бы правую руку за подобный опыт, сейчас же мечта обернулась настоящим кошмаром. Они ответили ему, рассказали многое: как создали кайдзю, например, насколько ничтожный ущерб нанесла Им та бомба, как готовят новые планы и… как добились того, что Ньют теперь полностью Им принадлежит. Самое страшное, что Гейзлер почти не удивился, где-то глубоко внутри он (он ли?), давно знал, почему видит море, почему так одержим ненавистью ко всему своему роду, почему его руки иногда двигаются будто сами по себе и даже почему стал умнее. Его разум постепенно меняли, вкладывали туда знания, которые позволят их послушной кукле завершить за них начатое. Его действия были не его, его мысли думал не он сам. И после того дрифта процесс был окончен.

Позже, когда его спрашивали об этом, Ньютон говорил, что это было похоже на одержимость. В любом фильме о демонах это описывают одинаково: ты заперт в своей голове, но не можешь ничего сделать, твоими руками управляет кто-то другой, более сильный чем ты, кто способен побороть любое неподчинение, а тебе остаётся лишь биться, словно бабочка о стекло о стенки черепа, и беспомощно наблюдать, как твоими руками творят ужасные вещи. Ещё Ньют сравнил бы это чувство с компьютерной игрой: одно время ты сам управляешь персонажем, а потом вдруг начинается кат-сцена, и тебе остаётся лишь смотреть, как он выполняет действия на записанном видео. Только вот персонажем стал он сам, а его игра состояла из кат-сцен почти полностью.

***     

Хватит.

Никогда ещё не было так трудно согнуть собственные пальцы. Больно. Больно. Больно. Он отчётливо слышал хруст костей. Кажется, в попытке сжать в пальцах телефон, он сломал парочку.       

Перестань. Ты слишком слаб. Ты не сможешь. А если сможешь, и он приедет, Мы убьём его. Твоими рукам. Отпусти сейчас же.

Нет. Нет… Ньют не выдержал и закричал от боли. Довольно неприятно, когда твоё тело само старается тебя убить, а мышцы одновременно пытаются согнуться в двух направлениях. Такое простое действие, как сжать что-либо в руке сразу превращается в пытку. С огромным трудом, словно чёртов смартфон весил целую тонну, он тяжело опустил его на стол, а неповреждённый палец положил на экран. Голова, казалось, готова была разорваться. Сообщить. Предупредить их. Сказать им что… Нет, сказать ему. Чёртовы пришельцы не могут отобрать у него это. Они могут сломать ему личность, Они могут лишить его тела, но до Германна Им не добраться. Это его, только его, память. Они не убьют его, это блеф. Им не нужен Их слуга в тюрьме.       

Остановись. Ты слаб. Мы сильнее. Люди слабые. Вы всё равно обречены. Не пытайся бороться. Нелогично продолжать сопротивление, если оно не приведёт к победе.

 «Помоги», — всего семь нажатий на экран, набрать СМС и отправить. В своё время он справился бы с этим за секунду, сейчас же, уже на букве «о», его скрутило пополам. Телефон упал под стол. Нет-нет-нет. Нужно бороться. Сражаться. Он не может позволить Им исполнить задуманное. Его разум сильный, он ведь проходил тесты на дрифт-совместимость. Кажется, его глаз только что налился кровью. Болела каждая клетка, в том числе разум, который готов был взорваться в любую секунду. Как мантру Ньют твердил себе своё то немногое, что ещё позволяло ему оставаться наплаву. Те немногие факты, за которые он был в ответе, про которые мог сказать с уверенностью, что эти мысли принадлежали ему, а не Голосу. Его зовут Ньют Гейзлер. Он хочет стать рок-звездой. Его любимый сериал — «Секретные материалы». Он любит фисташковое мороженое и Германна Готтлиба.       

Ты ничего не добьёшься. Подумай сам, если он приедет, Мы просто убьём его. Убьём. Мы избавимся от тела, и никто больше не сможет нам помешать. Дай ему прожить лишние пару лет. Перестань бороться. Это бессмысленно. Ньюта Гейзлера больше не существует, есть только Мы. Ты — это Мы. Ты не человек.

— Пошли нахуй! — собрав всю волю в кулак выкрикнул Ньют. Он не слышал своего голоса уже много дней. Обычно, когда он открывал рот, за него говорил Голос, и это сводило с ума: его рот двигался, а интонация была не та, тембр не тот. Но сейчас… — Я вам всем… 

Сопротивление бесполезно. Ньютона Гейзлера больше не существует.

Он снова закричал. Из носа пошла кровь и попала на одежду, но по какой-то причине это на секунду придало ему сил. Это была его кровь, это было его тело. Чёрт возьми, он так просто не сдастся. Получилось даже привстать и допечатать злополучное сообщение до конца, только это и стало его ошибкой. Он забылся, позволил себе отвлечься на эту маленькую победу, и его голова сама собой тяжело впечаталась в ближайшую стену до того, как он нажал на «Отправить». Ньют был готов поспорить, что услышал в своей голове шум волн, прежде чем потерять сознание.

***

Очевидно, план заключался в том, чтобы в итоге полностью заместить его разум Голосом. Точнее не так, этот вариант был бы менее ужасен, чем то, что происходило: на самом деле их личности сливались в одну. Ньют, который теперь уже не мог пошевелить мизинцем без согласия Голоса, начал замечать, что тот перенимает его привычки. Голос говорил, как он, вёл себя как он, и даже Германн не смог заметить разницы. Его приезд, правда, на секунду дал ему надежду. Ньют почти разучился надеяться. 

Ты не имеешь права надеяться.

Но когда Германн приехал, он точно знал, что улыбка при виде него, была его улыбкой. Его, а не Голоса. 

Не лги сам себе.

Многого он уже не помнил и не знал, Они поняли, что если лишить Ньюта информации, ему будет сложнее сопротивляться, а так же не будет стимула это делать, но научились делать это не сразу. Теперь его сознание превратили скорее в запасной генератор, ему не хватало сил думать подолгу, он быстро отключался, а потом мог снова прийти в себя только через пару дней. Ньютон не знал, что натворил за это время. Голос не давал ему доступа к воспоминаниям.

***

Когда-то Германн был единственной ниточкой, за которую он мог цепляться. Почти все его жалкие попытки были так или иначе связаны с ним: предупредить Германна, не звонить Германну, чтобы не навредить ему, надеяться на Германна, ждать помощи от Германна, поэтому Ньют был уверен, что Голос получит настоящее удовольствие, когда его их пальцы сомкнутся на чужой шее. Забавно, что за долгие десять лет Ньют так и не понял природы своих хозяев. Они могут испытывать эмоции, или просто набрались этого дерьма из его головы? Им нравится играть с ним, или он льстит себе, конечно льстишь, и на самом деле не более, чем инструмент? Ньют не знал и понимал ничего. Тех немногих сил, что ему оставили, хватало на сознание как у ребёнка и несколько самостоятельных мыслей в день, не более, в остальное время он словно растворялся в Голосе: понимал всё, видел, но едва находил силы даже анализировать. Германн хотел, чтобы он сопротивлялся, но Ньют не мог, но только почему-то от взволнованного лица математика, он очень хотел попытаться.

— Я недостаточно силён, — его собственный голос прозвучал жалобно, тихо, как у умирающего человека, и в ту же секунду был заглушён. — ОН недостаточно силён для этого!

Пальцы, не его пальцы, сомкнулись на шее Германна.

И ты ничего не можешь сделать, Мы убьём его, а потом и всех на этой планете.

Ньют снова потерялся в теперь уже чужом создании. На секунду он почувствовал что-то. Казалось бы, это так просто, но на самом деле он не чувствовал настоящих эмоций сам уже очень давно. Кажется, это была… радость?

Радость от того, что эту хрупкую шею наконец можно сломать.

Нет, не от этого. Он надеялся, что Германн знал, знал, что где-то там ещё есть настоящий Ньют. А потом снова наступила темнота. Шум волн унёс его сознание прочь.