Небольшая, поделённая на две половинки и наполненная осязаемым сигаретным дымом комната, без дверей и окон; по стенам и полу которой развешаны странные цветастые плотные ковры; на одной светлой половине в дальнем углу стоит старый резной шкаф со стеклянными дверцами; через стекло виднелась причудливо разукрашенная фарфоровая посуда. Есть у самой стены напольный горшок с цветком, напоминающим обычный вьюн, что побегами цепляется за мелкие трещинки и ниточки, оплетая какую-то часть комнаты; и почему-то стог сена, покрытый тонкой простыней с вытканным на ней орнаментом. Именно на этой своеобразной постели я созерцала всю окружающую меня реальность.

Вторая половина этого помещения была погружена в приятный полумрак, который бывает только в барах и клубах. Да и обстановка там подобающая: невысокий пустующий подиум с микрофоном и пианино, что-то в стиле ретро, изыски современной культуры — бильярдный стол, по которому разбросаны разноцветные шары, барная стойка с высокими круглыми стульями, на одном из которых со стаканом крепкого виски расположилась темноволосая девушка в коротком синем платье. Если честно, то на некоторое время я была сбита с толку, поскольку мне казалось, что это мое отражение в большом, но в искажающим реальность зеркале.  

Девушка тоже заметила меня, и её губы тронула презрительная пьяная усмешка узнавания и понимания происходящего. Нетвёрдым, но привычно цепким жестом, она схватила гранёный стакан с коричневатой жидкостью и льдом и залпом осушила его содержимое, как ни в чём не бывало. Брюнетка ещё некоторое время присматривалась ко мне, размышляя о чем-то, пока не выдохнула, потянувшись за стоящей рядом бутылкой:

— Лейси.

— Белль, — осторожно ответила я.

— За знакомство, — чокнулась она с невидимым стаканом в воздухе.

— Ты… знаешь, что это за место?  

— Бесспорно, и называется оно как наш разум, дорогуша, — лениво прогнулась в спине моя новая знакомая.

Вдруг я вспомнила то, как очутилась здесь, как дошла до такого. Вокруг был тёмный неуютный лес, мокрая извилистая дорога, посреди которой была начерчена алая полоса, обозначавшая границу перехода из города. Рядом кто-то был… кто-то хорошо знакомый и любимый, — ощущался привычный запах травы и соломы, — мы о чём-то говорили. Потом была острая боль, пронзившая плечо, и этого было достаточно, чтобы я упала вперёд, оказавшись за чертой. Какое-то время меня окружала непроглядная тьма, и вдруг, — воздух зарябил синими колкими волнами магии, растворяя тьму; таковы воспоминания. Значит, Лейси всё-таки права, и мы с ней сейчас находимся в одной из комнат разума. Но почему же…

— Почему же ты тут оказалась со мной? Потому что мы связаны. Я порождение тебя, или лучше сказать, твой альтернативный характер. Иными словами, ты такой могла бы быть когда-то при определенных обстоятельствах.  

— И что это за обстоятельства такие? — прошлое пыталось открыться, но никак не могло найти лазейку.

— Погоди пару минут, скоро в голове прояснится, и тебе будет полегче. Это как с алкоголем — дурман проходит, когда трезвеешь, — Лейси с любопытством осматривала меня, что, в общем то, можно было принять за толику участия, но... но в её глазах плескалось равнодушие с ноткой дикой страсти.

— Ну и сравнения у тебя, надо сказать.

— Не морщи нос, я же не выказываю отвращения к такой чистенькой тебе.  

В голове, где-то ближе к макушке, отзывалась чётким ритмом тупая боль, которая пульсировала и разливалась тугими толчками по нервам и клеткам тела, вызывая только смертельную усталость и сонливость. Тяжелые, словно выплавленные из чугуна, мысли путались и переплетались, как цветные нитки в коробке швеи, и тянули куда-то вниз. Но мне было страшно опустить голову на мягкую и тёплую подстилку, — казалось, что если я коснусь нежной ткани хотя бы волосами, то тут же провалюсь во тьму и не проснусь никогда. Поэтому всё моё существо боролось за последние искры сознания, и препирательство с Лейси хоть как-то поддерживало крохотные и уже угасающие искры моей умирающей души. Воспоминания вспыхивали, как угольки, и угасали во мраке ночи или становились невесомыми и далёкими, как звёзды. Но всё же, они жили и возрождались в моей памяти раз за разом.

— Это… неправильно! — вдруг вырвалось у меня из груди, когда передо мной возникла такая картина: я стою перед зеркалом и критически оглядываю свою внешность. Растрёпанные волосы, откровенное декольте, топ на тонких бретелях, джинсовые короткие шорты, колготки в редкую крупную сетку, в руках яркое красное драповое пальто.  

— Милая, у нас на это разные взгляды, — хмыкнула Лейси. Её бирюзовые, словно небо глаза тускло светились в пьяном дурмане. — Белль, тебе придется смириться с этим.

— Лейси, ты не можешь быть мной, хотя бы потому, что ты порождение магии! Это проклятье! — я с ужасом думала о том, что полная противоположность меня гуляет по городу незнамо в каком виде, не знающая ни о магии, ни о Зачарованном Лесе, ни о Румпельштильцхене.  

— Проклятье — это быть запертой в нашем сознании с тобой. Только тут существуют твои воспоминания о нас с тобой, и мне не хотелось бы их знать никогда в жизни. Знаешь, может ты в своём мире и была белой и пушистой, но здесь, в реальном мире без волшебства, такие люди довольно быстро умирают или меняются в другую сторону, как я. Стань мной или живи в собственных иллюзиях.

Я содрогнулась под неведомой тяжестью грубых и бездушных слов. Лейси слишком хорошо была знакома со мной, слишком глубокие тайны были подвластны её сердцу, и от этого невозможно было укрыться за обычной маской мимики и жестов.  

— Меня не должно было быть в этом реальном мире без магии! Я проклята здесь обитать, а ты всего лишь… всего лишь наглая выдумка королевы, как выдумка автора книг меча и магии! — я перевела дыхание, поскольку утомительные препирания с этой особой выводили меня из себя сильнее, чем можно было бы представить. Хотелось сдаться и отойти в небытие, смешаться с пьяной дымкой угара, уснуть крепким сном, от которого уже давно слипались веки, но почему-то дерзкие голубые глаза Лейси не позволяли отдаться течению зыбучего времени.  Поддерживала огонёк моей души так же мысль о Румпельштильцхене, о том, что он всё-таки будет искать меня, что я оставила его одного со своими переживаниями о сыне, что ему нужна Белль, а не Лейси.  

— Порой ты такая наивная, — небрежно зевнула моя барная копия, отмахнувшись от меня, словно от назойливой мухи. Она неловко покачнулась на высоком стуле без спинки, который полностью отражал её тёмную суть.  — Твой Румпель рад видеть тебя такую, как я. Уверена, ему многое не нравилось в тебе. Ты слишком правильная и занудливая девчонка.  

— Он любит меня! Что бы ты ни говорила, этого факта не изменить, — я приподнялась со своей соломенной подстилки, всё больше напоминающей о моей темнице в замке Тёмного, в которой мне довелось провести пару недель, прежде чем Румпельштильцхен позволил мне выбрать более тёплую и сухую комнату для ночлега.  

— Быль заключенной где-то в четырёх стенах походу и есть твоя судьба, — мрачно продекламировала Лейси, оглядывая с любопытством мой уголок. — Тоже самое для Руби — быть Шапкой-оборотнем и девушкой, что хочет вырваться из города, Мэри Маргарет — школьной робкой учительницей и опальной принцессой, мистеру Голду…

— Стоп, стоп, стоп! — чтобы бы это ни было, мне нужно было остановить этот поток слов, — услышать приговор для Румпеля было невыносимо в данной ситуации, когда я не могу даже постоять за себя. Я могла только отвлекать её от нежелательных тем другими разговорами. — Как ты читаешь мои мысли? Твоих-то я не знаю.

— Это всё потому, что не ты управляешь нашим телом сейчас, — лениво ответила Лейси в попытке повернуться в мою сторону, но девушка не удержалась на весу и рухнула на свои сложенные поверх барной стойки руки.  

— Прекрати это говорить! Наш разум, наше тело… Тебя не существует — только дурман!

— Дорогая моя, ты — это я, я — это ты. Приятно познакомиться! Моя часть всегда жила в тебе, как бы глубоко я не находилась. Это называлось как-то слишком умно в этом мире… ах, да! Альтер эго, — она щёлкнула пальцами, припоминая мудрёное для неё латинское выражение. — Вот только сейчас милая принцесса Белль, наследница небольшого городка в Зачарованном Лесу, — теперь все это часть алкоголички Лейси. Ой, не притворяйся, будто так не думала.

— Да уж, для алкоголички ты слишком разговорчива, — фыркнула я.

— Это комплимент?

— Обвинение.

— Мы же не в суде. Обвинение, тоже мне!.. Хотя, не злись, дорогая Белль. Твоя страсть — Румпельштильцхен и книги, моя же — вино и развлечения, и мы не пересекаемся в наших вселенных нигде. Кстати, подскажи, будь добра, сколько времени вы вдвоём взращивали свою хрупкую и нежную любовь в теплицах замка?

— Я прожила где-то год в его замке, когда осознала это. А через неделю уже была прогнана прочь на четыре стороны. Хочешь сказать, что он пытается разрушить проклятье истинной любовью? — с надеждой потянулась я вперёд, ухватываясь за тонкую тростинку возможности выкарабкаться наружу.

— Сомневаюсь, что ему это удастся. Сама посуди, вам понадобился год, учитывая такую любопытную и юную тебя и разочаровавшегося в жизни его, которому нужен был всего-то ничего — близкий и родной человек под крылышком. А сколько понадобится времени ужасному мистеру Голду очаровать красотку местных пабов, слишком искушённую в плодах греховных? Вечность?  

Я промолчала, очистив мысли, чтобы не дать Лейси повода задеть меня ещё сильнее, чем есть, или же попросту  не вцепиться самой в её кудрявую шевелюру и не вырвать пару прядей на дорогую память. Хотя, может последняя идея вполне поможет вернуть мне контроль назад и вернуться?..

— Тупая затея, — грязно захихикала Лейси, с интересом ковыряя этикетку от зелёной пузатой бутылки с высоким горлышком.  — От этого только голова может разболеться похлеще, чем от пятничного похмелья, а уж поверь, такое состояние мне знакомо лучше. Хотя не всегда, — всё же, время от времени, я веду нормальный образ жизни, исключая выпивку и бильярд. В общем, не думаю, что тебе хочется ходить с вечной мигренью и глотать обезболивающие пачками, не чувствуя облегчения, верно, дорогая?

— Когда-нибудь я вырвусь на свободу и уничтожу любое воспоминание о тебе, которое захочет всплыть из небытия, — прошипела я, порядком разозлившись на наглую чертовку, занявшую моё место.

— Ой, Боже! Ты слишком жестока! Как же можно уничтожить саму себя? Я даже не могу этого представить! И ты, кстати, напрасно думаешь, что мы абсолютно разные, у нас есть и что-то общее, хотя бы, как выразились бы строители, заложен один и тот же фундамент, но просто на нём выросли разные по величине и красоте дома. Тебе бы лучше не отгораживаться от самой себя, а принять и впустить тёмную непривлекательную личность, и тогда, может быть, ты вернёшь свой контроль, или что ты там бормочешь в закромах мыслей.  

— Это что-то вроде, когда все жители Сторибрука избавились от проклятья, но сохранив воспоминания о человеческих жизнях в этом городе?

— Можно и так сказать. Прислушайся, ведь дельный совет говорю по чистейшей дружбе, что бывает между девочками! Ну а что? Ты так сохранишь и нас обеих и своего Румпельштильцхена получишь в подарок в пёстрой упаковке и с ленточкой на голове; станешь милой голубоглазой Белль и сможешь шевелить прекрасными тонкими пальчиками, — Лейси, возбужденная столь гениальной мыслью, спрыгнула с барного стула и принялась расхаживать по толстому бежевому ковру на её половине комнаты.

— Ты просто играешь со мной, — разочарованная, я выдохнула и отвернулась к стене, принявшись укладываться на ночлег, не желая идти к ней на сближение.  

— Как хочешь, — я почувствовала, как её плечи дернулись, при этом мои собственные чуть не повторили этот жест, что было неимоверно странно, словно ко мне возвращался некоторая власть. — Чувствуешь?

— Опять эта чашка? Что это?..

— Эта вещь из моего прошлого… из нашего прошлого.  

Прости меня, давай не будем ссориться…

— Что именно? — насторожилась я, оборачиваясь на приглушенные голоса, и поняла, что мой сон слетел, как по мановению волшебной палочки матери-настоятельницы. Вдруг Лейси широко зевнула, неуклюже оседая на пол, словно что-то тянуло её невидимыми нитями к ковру.  

— Как хочется спать, — прошелестела она, подражая своим шёпотом весенним листьям, играющим на ветру.  

Лейси свернулась калачиком прямо на полу, нисколько не заботясь о том, что она может простудиться. Я ещё долго всматривалась в её позу эмбриона, в её тонкие кисти рук, скрещённые и раскинутые ладонями вверх по ковру. У меня стало нарастать неведомое напряжение и обеспокоенность, как у волка, почуявшего охотника или дичь. Всё-таки именно она отвечала за наше с ней тело, и мало ли где находилась Лейси в этот момент — а вдруг она без сознания упала где-то на дороге или её сбила машина?!  

Я подкралась к сопящей девушке с разметавшимися тёмными кудрями, создающий резкий контраст на светлом ворсе, и долго размышляла, что же мне с ней делать.  

— Эй, ты можешь заболеть! — наконец произнесла я, и тихонько прикоснулась кончиками пальцев до оголенного плеча.

Вдруг в этот момент по её телу пробежались волнами ряды голубых искорок, перекидывающихся на мои руки и подымающихся всё выше и выше, окутывая тёплой прибрежной волной. Я чётко вспомнила тот момент, когда упала за черту города. Тогда мне тоже показались те самые голубые искры, но в тот раз они были холодными, пробирающими, как осенняя дождевая морось поутру.  

Вдруг резко пришло осознание, что мой взор упёрся в паркет — я видела витиеватый узор, свойственный лишь дереву, нос жадно вдохнул знакомый и любимый аромат старины, цветов и луговых трав, а так же древности, какой может быть только от антикварных лавок или библиотек, покрытых пылью. Неуловимо, но всё же это невозможно было ни с чем перепутать — пахло малиновым чёрным чаем и алкоголем, что-то вроде виски. Я подняла глаза вверх, ещё не понимая, где мне довелось очутиться на этот раз, и вздрогнула от неожиданности, увидев Румпельштильцхена, не сотканного дурманной дымкой воспоминаний. К горлу подкатил тугой комок слёз, а ноги задрожали, подгибаясь, будто набитые ватой. Знакомый строгий костюм и чёрная трость с позолоченной резной ручкой. Он стоял и напряжённо вглядывался в меня, в мои глаза, проверяя, помню ли я…

— Белль… — в глазах Румпельштильцхена стояли слёзы — он верил и не верил тому, что видел, но он знал, что я вернулась обратно с той стороны своего сознания.

— Румпель, — обрадованно прошептала я, не скрывая радости слёз, смешанных с горечью расставания. Я со всхлипом, поднявшись на мыски и пальцами забравшись в мягкие короткие волосы, впилась долгожданным, как глоток чистого воздуха, поцелуем в его чуть обветренные губы. Эмоции, воспоминания, прожитые дни — всё это наплывало и сбивало с ног волнами морской воды, плескающихся у высоких скал. Поцелуй получился таким же горьким, с привкусом соли на губах, будто само море накрыло нас бурлящей пеной.

— Прости меня, прости, я не хотел, чтобы ты очнулась, зная, что скоро умрёшь. Но ты… нужна мне, — шептал Румпельштильцхен, а его руки и пальцы крепко сжимались на моей талии до физической боли, — таким был страх потерять меня вновь не попрощавшись.  

В то же время где-то на задворках мыслей, куда не обращалась ещё ни одна живая душа этого мира, мне послышался сонный шепоток и хрипловатый смех Лейси, полюбовно прощающийся, такой, как мог бы быть у маленькой девочки, прощающейся со своей любимой куклой в красивом белоснежном платье:

«Когда-нибудь мы еще встретимся, Белль…»