whispers in the night

Когда в комнату вальяжно ввалился Мадара, Хаширама и ухом не повёл. А это не могло не задеть.

— Эй, Хаширама, — вызывающим тоном протянул он, — и вот так ты встречаешь дорогого гостя!

Хозяин лишь устало вздохнул и, вяло поднявшись, подошёл и протянул руку другу.

— Ты еле стоишь на ногах.

Мадара ухмыльнулся, но, переступая порог, пошатнулся и упал в уже раскинутые крепкие руки.

— Тебе бы поспать, — тихо сказал Хаширама, не спеша выпускать Мадару из объятий.

— Ты мне не рад? – с наигранными удивлением и обидой отозвался тот, вцепившись пальцами в плечо Сенджу и стягивая белую ткань хаори.

— Я всегда рад тебе, — Хаширама отстранился, — проходи, присаживайся. Давай я тебя угощ...

— Хаширама.

Мужчина встал, не решаясь обернуться. Мадара несильно потянул за рукав, разворачивая Сенджу к себе.

— Возвращайся к тому, чем ты занимался. Я просто хочу... Посидеть с тобой...

Хаширама слабо улыбнулся. В комнате сущему мраку не давала сгуститься лишь маленькая свеча над столиком, и, наверное, Мадара не заметил его улыбку. Тем более, он уже был занят более важной миссией: его пояс, небрежно перевязанный, видимо, не один раз, перетянулся и сковывал движения. Усевшийся на подушке Учиха запыхтел, тщетно пытаясь расслабить узел, на что Хаширама добродушно усмехнулся.

— Давай помогу.

Мадара вскинул голову, и непослушные волосы рассыпались по плечам, прядки упали на лицо. Хаширама почувствовал, как в пальцах что-то заныло: так сильно захотелось погладить эту смоляную копну, заправить мешающие волосы за ухо, чтобы посмотреть в эти глаза. Он соскучился по этому взгляду. Внимательному, тёплому. Родному. Начинал тосковать, стоило ему только отвернуться, даже если Мадара сидел рядом.

Учиха тем временем не стал дожидаться, пока Хаширама подойдёт, резво поднялся и сам покорно зашагал к другу, теребя пояс. Пока он распускал узел, Мадара несколько раз ловил на себе ласковый и даже чуть насмешливый взгляд и отворачивался. Он планировал не таять и трепетать, а заставлять самого Сенджу забывать дышать. Наконец Хаширама закончил и прошёл на своё место, за столик. Мадара пожирая глазами смотрел, как изящно и плавно тот взял в руки кисточку и, придерживая другой рукой рукав хаори, продолжил выводить на бумаге ровные иероглифы. В какой-то момент мужчина поймал себя на мысли, что хочет такой же ласки. Чтобы друг касался его так же бережно, старательно, неторопливо...

С губ сорвался хриплый вздох, и на секунду Сенджу замер. «Ты приревновал его к бумаге и чернилам, поздравляю, дурачина,» — Мадара мысленно хлопнул себя по лбу. Он не заметил, как Хаширама бросил через плечо кроткий любопытный взгляд.

— Всё в порядке? — сдерживая улыбку, спросил он.

Учиха вздрогнул и согласно промычал, не подобрав подходящих слов. "Да" показалось ему слишком банальным. Хаширама, видимо, тоже не нашёлся, что сказать, (а может, даже не собирался) и продолжил писать.

В комнате было так тихо, что шорох ткани, скольжение кисти по бумаге, даже дыхание — любой звук словно заползал под кожу и медленно растекался по жилам. Мадара остро ощущал это всякий раз за секунду перед тем, как алкоголь в его голове смешивал все эти чувства, словно похлёбку. Даже когда он сглотнул образовавшийся в горле ком, ему на миг показалось, что это слышала вся округа.

Мысли вились красивой лёгкой лентой, но спотыкались узелок за узелком, Мадара то порывался встать и уйти, то чувствовал небывалую тяжесть, невидимыми цепями приковывающую его к полу, то хотел прикоснуться к нему. Обнять, закрыть собой от всего мира, забрать себе, чтобы Хаширама смотрел только на него, чтобы Хаширама думал только о нём, чтобы Хаширама нуждался в Мадаре, как цветок нуждается в солнце, как любое живое существо – в чистом воздухе, как воин – в сражениях, как человек – в любви.

Мадара знал, что Хаширама хочет того же, но увы, его Сенджу был не только его Сенджу. От этой мысли хотелось зарычать. Как минимум.

Мадара наклонился вперёд, упираясь ладонями в деревянный пол. Нерешительно покачнувшись, он замер, обдумывая мысль, которую толком и не мог ухватить. Вздохнув, он наконец сдвинулся с места и осторожно подполз к Хашираме на четвереньках. Закинул руку на одно плечо и устроил голову на другом. На миг он подумал: а не спросить ли, что это Сенджу там так старательно пишет, нужна ли ему помощь... Хотя бы для того, чтобы немного разрядить обстановку. Но Мадару сейчас совершенно не интересовали все эти свитки, дела, политическая суета... Всё это осталось за пределами комнаты, а сейчас он хотел полного уединения с человеком, которому просто суждено было появиться в его жизни. С которым ему было хорошо. Спокойно.

— Мадара, я скоро закончу, — невозмутимо и тихо проговорил Сенджу, словно игнорируя друга.

Учиха ничего не сказал, лишь потянулся ближе к смуглой шее Хаширамы, от которой отдавало теплом, и глубоко втянул носом этот запах. Полевые цветы?

— Мадара...

— Что-то есть в тебе такое, Хаширама, — Мадара бесцеремонно перебил его, с довольным видом прикрыв глаза, — сложно сказать, что именно, но, знаешь... Есть...

Хаширама отложил кисточку и отодвинул свиток, и Мадара внутренне заликовал. Он медленно гладил плечи и едва слышно что-то шептал Хашираме на ухо. Он даже сам не запомнил, о чём говорил в этот момент, потому что его спутанные мысли были о другом.

Внезапно Мадара плавно опустил ладони по рукам Хаширамы и переплёл их пальцы. Сенджу не раздумывая, словно по рефлексу, сжал пальцы и притянул их руки к себе. Мадара, ощущая под ладонями чуть перекатывающиеся костяшки Хаширамы, задвигал кистями взад и вперёд, плавно приподнимая запястья. И, уловив этот ритм, Хаширама то расслаблял свои пальцы, позволяя пальцам Мадары под другим углом царапать его ладони, то зажимал их, с неохотой отпуская снова.

Хаширама в слабом свете маленькой свечи разглядел их крепко сцепившиеся руки. Его кожа была смуглой. Кожа Мадары – бледной.

— Прямо как гречиха и рис, — улыбнувшись, подумал Хаширама, — или хлеб и молоко.

Мадара притянул к себе его правую руку и коснулся губами запястья, отчего Хаширама затаил дыхание.

— Мадара, уже поздно... Давай пойдём спать.

Вместо ответа Учиха нежно поцеловал лодочку смуглой ладони.

— Завтра у нас будет много работы, — грустно вздохнул Сенджу.

— Знаешь, нас с тобой всё равно не поймут, — рассеянно пробормотал Мадара, — давай мы с тобой уйдём прочь отсюда... А хочешь...

Мужчина словно воодушевился внезапно прилетевшей в его лохматую голову идеей и сверкнул глазами.

— Ох, а хочешь, я заберу тебя, м? Хаширама, я заберу тебя отсюда и увезу далеко-далеко, за холмы и горы, туда, где нас с тобой никто не узнает и искать не будет! Где мы будем счастливы... Хочешь, Хаширама? Хочешь?.. Хочешь...

Хаширама уже не был уверен в том, что это вопрос.

— Знаешь, что я тебе скажу, Сенджу... Глупый, глупый Хаширама Сенджу! — хихикая, Мадара снова привалился к его плечу, как вдруг кривая улыбка слетела с лица, голос стал серьёзным, — я люблю тебя.

Хаширама нахмурился брови, но, слабо и виновато улыбнувшись, вздёрнул их, мол, кто тут глупый, слышал бы ты себя, будучи трезвым.

— А чего ты удивляешься? Хочешь сказать, не знал? Ха!.. — Учиха самодовольно усмехнулся, — ты просто отрицаешь это. Да-да... А я люблю...

— Я не отрицаю, Мадара, — мягко сказал Хаширама, словно поглаживая его покрасневшие щёки ласковым взглядом, — я знаю это.

— Ви-идишь, ты сказал "я знаю", а не "я тоже тебя люблю"! Ты не хочешь это знать, но я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя! И меня совсем не волнует, что подумают другие...

Учиха пошатнулся вперёд и, в какой-то момент потеряв равновесие, снова упал в объятия Сенджу.

— И всё-таки тебе нужно как следует выспаться, — усмехнулся мужчина, заправив свою упавшую тёмную прядь за ухо.

— Не пойму я, что в тебе такого... — едва слышно сказал Мадара, исподлобья загипнотизированно наблюдая за движением его рук, — наверное, потому и люблю...

До невыносимого красивые слова. Слишком красивые, чтобы разбрасываться ими так легко и непринуждённо. Хотя этого он знать не мог. Скорее всего, это алкоголь так раскрепостил Мадару и выдал из него то, что, возможно, тот держал под такими же замками, что и Хаширама.

Сенджу не знал, почему изо всех сил сдерживался, чтобы не ответить на это. А ведь хотелось, до безумия хотелось. Но, пожалуй, Учиха заслуживал того, чтобы знать...

— Я тоже те...

Он не договорил, потому что Мадара, который его уже не слушал, крепче сжал пальцы на плечах Хаширамы и прильнул к нему, накрывая его губы своими. Так же просто, как сейчас признавался в чувствах. Мадара целовал его настойчиво, но не грубо; сминая и слегка оттягивая губы.

— Я хочу быть с тобой, — жарко шептал он, нехотя прерываясь для вдоха, —  для тебя. О тебе...

Хаширама зажмурился. Мадара был пьян, и он с самого начала знал, что утром останется только ноющая боль.

Ведь из-за гор поднимется солнце и сожжёт шёпот этой ласковой ночи, начиная новый день. Принеся новые терзания.

*****

Из-под одеяла доносились жалобные хриплые стоны Учихи.

— Ох... Моя голова...

Хаширама молчал, бережно складывая свитки на краю стола.

— Я... я... Где я? — искренне недоумевая, Мадара поднялся и снова схватился за голову, болезненно охая, — Ха... Хаширама? Как я здесь... Я что, пришёл... Ох, какой кошмар!.. — мужчина снова завалился на подушку.

— Что-то не так? — совершенно невозмутимым тоном спросил Хаширама. Сердце же его колотилось с небывалой силой, аж уши закладывало.

— Только голова болит... И я... — Мадара приподнялся на локте, и Сенджу зачарованно смотрел, как с плеча сползли его чёрные космы, — я пришёл к тебе... В таком состоянии... Ох, это как-то... Неловко...

— Жалеешь? — Хаширама усмехнулся.

— Нет! — Учиха нахмурился, но чуть подумав, смягчился и отвёл взгляд, — наверное, я наговорил тебе кучу глупостей...

"Не надо, прошу тебя..."

Хаширама осторожно помассировал пальцами грудную клетку. Со стороны это выглядело, словно он просто почесался. Однако никто не мог знать, как ему хотелось разорвать свою кожу, чтобы вырвать из груди что-то, что полыхало с невероятной мощью. Конечно, Мадара не помнит. Он был жутко пьян, проспал полдня, а если что и вспомнит, то нескоро, да и не придаст этому значения.

— И... Прости, если я... Что-то обидное сказал, ладно? — виновато улыбаясь, сказал Мадара и почесал затылок.

— Всё в порядке, — Хашираме потребовалось приложить усилие, чтобы голос не дрогнул и даже улыбнуться, — ты рассказывал какие-то глупые анекдоты и хохотал над ними сам.

Мадара рассмеялся, оправдываясь снова и снова.

— Как же неловко... — весь день думал Учиха.

— Как же горько... — изредка вспоминал Сенджу.