— Извини, но мы больше не можем встречаться. — Ваня усиленно разглядывал стену над Машиной головой, стараясь придать голосу ту самую мужскую уверенность и непреклонность, но волнение так и лезло наружу, отправляя всю маскировку коту под хвост. — Ты не пойми неправильно, — тут же затараторил он, — дело не в тебе, а во мне…
“Ты идеален, а я так себе”, — с горечью подумала Маша, уныло провожая взглядом уходящих одноклассниц.
Отвратительный день. Он был обречен с самого раннего утра, с момента, когда вовремя не сработал будильник. Или, может, когда она разбила зеркало? Говорят, это дурной знак, и когда после такого совпадения всё летит в тартарары, не приходится сомневаться в такой говорящей фразе, проверенной не одним поколением. И кто такой умный, что придумал это? Возможно, всё это бред чистой воды и срабатывает лишь треклятое самовнушение? Как бы то ни было, день явно был испорчен.
“Извини, но мы больше не можем встречаться”.
— Масянь, ты слышишь меня?
Ваня помахал перед лицом Маши широкой ладонью, привлекая к себе внимание, но та продолжала хранить молчание, не зная, что ответить на внезапное признание.
Масяня. Что за уродливое коверканье имени? Она разве зеленый инопланетянин? Нет. Маленькая девочка? Тоже нет. Ей скоро восемнадцать, но все по-прежнему называют ее этим глупым «Масяня» — клеймо с первого класса, от которого, похоже, не избавиться.
— Я тебя слышу. — Маша вздохнула и посмотрела прямо в темно-карие глаза Вани, пытаясь понять, о чем тот думает, но безуспешно.
Темные глаза не так легко прочитать, как светлые. Весьма удобно — ни эмоции, ни мысли невозможно подловить. Не то, что ее — серо-голубые с зеленоватыми искрами. В них отражается абсолютно всё, что приходит на ум, не скрыться, не утаить, всё как на ладони. Машу раздражало то, что люди видели все её эмоции и с легкостью просматривали как раскрытую книгу, видели несовершенства. Будто она открыла дверь в свою душу и не может её запахнуть, а все продолжают с любопытством заглядывать внутрь, разглядывая даже самое сокровенное.
— И что скажешь?
— А тебя волнует мое мнение? — в притворном удивлении приподняла темные брови Маша. — Насколько я поняла, нет. — Ее без конца спрашивали о вещах, ответ на которых был чистой формальностью.
А зачем? Ведь никто не хочет знать правды. Никому не интересно ее мнение, ее чувства. А в голове столько вопросов. Это конец? Он ее бросил. Она уязвлена? Да. Обижена? Безусловно. Но любила ли она его? Пожалуй, Маша толком-то и не знала, что чувствовала к этому симпатичному парню с теплыми карими глазами и темными волосами, всегда собранными в аккуратный хвостик. Да, он был довольно мил и оригинален, обладал хорошим чувством юмора. Он заботливый и милый. Но назвать душевное притяжение любовью было всё-таки глупо.
Маша вдруг поняла, что просто очень сильно привязалась к нему, к его теплым длинным свитерам, к его постоянному присутствию за спиной, к его голосу. И отпускать от себя эту привязку было очень тоскливо. Это так же больно и тяжело, как потерять кусочек своего же тела. Но под милой внешностью оказалась довольно-таки свободная натура, непостоянность и ветреность которой оставляли желать лучшего. Интересно, кто она? Его новая подружка. Наверняка, какая-нибудь девица из клуба, которая умеет классно танцевать и выглядит как модель. Куда Маше до нее? Ведь внешность у нее самая обычная — невысокий рост, русые волосы, тонкие губы. Она ничем не привлекает к себе внимание, у нее нет чего-то сверхвыдающегося, за что мог бы зацепиться чужой взгляд. Может, поэтому ее и бросил парень? Потому что она как все? Только интересно, почему Ваня начал с ней встречаться, раз она такая обычная?
— Вань, давай начистоту. Ведь тебе не интересно, что я думаю. Ты уже всё решил. Что же, и такое бывает.
Маша двинулась было дальше, но Ваня схватил ее за плечо, сделав шаг следом.
— Масянь…
— И, кстати. — Она развернулась, снизу вверх посмотрев на него. — Не называй меня Масяней. Меня зовут Маша. — И, отодрав от себя его руку, чуть ли не бегом кинулась в столовую.
На душе было одиноко и неспокойно, словно случилось что-то непоправимое. В самом деле, чего она переживает? Один парень ушел, другой придет, ведь жизнь так изменчива. Но почему-то ее щеки заливал румянец стыда. Напиши он ей в соцсетях о разрыве отношений, ситуация перенеслась бы легче, нежели на глазах у школы.
Маша запахнула на груди пушистую кофточку и, нахмурившись, вошла в школьную кухню. Привычно отстояла очередь, взяла старую желтоватую тарелку, по которой сиротливо катались горошины с гречкой. Села за свое место в углу, грохнув тарелкой по столу и швырнув сумку с учебниками рядом на скамью. Она лишь для вида поковырялась вилкой в переваренной каше, ведь желания поесть совершенно не было после столь мрачного разговора. Не добавляла аппетита и мысль о том, что в общественных местах ложки с вилками не так уж и хорошо моют, а на стене около плинтуса сидит крупный таракан и шевелит усами, думая, ползти ли ему дальше или спрятаться в укромное местечко, подальше от множества глаз и ног, которые могут безжалостно растоптать его.
Как давно в этой обшарпанной столовой красили стены? Маша посмотрела на причудливые паутины трещин, отчетливо выделяющихся на фоне дешевой светло-бежевой краски. Столовая потихоньку наполнялась народом, то тут, то там слышались громкие возгласы, смех, ругань и бряцанье тарелок. Возле буфета привычно толпились проголодавшиеся ученики. Гомоня и толкаясь, они пытались первыми схватить очередной пирожок или пиццу, безнаказанно пихаясь и матерясь. Когда-то и Маша топталась в этой куче, но пару раз ей вполне хватило, и теперь она брала перекус с собой, стараясь лишний раз не смотреть на аккуратно разложенные горки пирожков с капустой.
Вот в проеме двери появилась Маринка — её единственная подруга. Эффектная блондинка с яркими глазами и милым личиком, которое отнюдь не соответствовало ее характеру. Девушки дружили с пятого класса и держались вместе, и почему эта красавица положила глаз на Машу, что так сильно отличалась от нее? Маша смотрела на подругу, пока та, покачивая бедрами, с полуулыбкой несла себя на высоких каблуках к ее столу. Она в который раз позавидовала ее фигуре и яркой внешности, от всей души желая себе что-то подобное.
— Привет, Масянька. Чего такая грустная?
Маринка степенно села и манерно закинула ногу на ногу, отточенным жестом отводя белокурый локон за спину. Белая блузка и черная юбка-карандаш прибавляли ей возраст, но смотрелась она от этого только эффектнее.
— Да так, неважно, — Маша не стала грузить подругу своими проблемами, только недовольно нахмурилась на прозвище, и тут же перевела тему. В ушах подружки она увидела красивые колечки с камушками. — Классные серьги. Где купила?
— О-о-о. — Маринка загадочно улыбнулась и засияла лучше начищенной монетки. — Это мой новый поклонник. Правда, прелесть? Уж не знаю, сколько они стоят, но выглядят довольно мило. Ой, извини, но мне пора бежать, нужно успеть сделать одно важное дело. — Маринка подхватилась, чмокнула Машу в щечку и умчалась, оставив свою приятельницу одиноко сидеть, уныло гоняя по тарелке горошину.
Прозвенел звонок на урок, и Маше пришлось поторопиться, чтобы совсем уж не опоздать на занятия. Учитель физики — высокий и уже немолодой мужчина, очень не любил опоздавших и наказывал их тем, что вызывал решать трудные задачки у доски, а все с успехом получали трояки. Его многие побаивались и старались с ним лишний раз не связываться. Поэтому, на всех парах несясь на третий этаж, Маша не сразу сообразила, что забыла пенал в столовой. Зачем она его достала, она и не поняла, но оставлять свою родную вещицу на прозябание… Нисколько не колеблясь, она развернулась и направилась обратно. Ну и всё равно, что она опоздает, не впервой. Как-нибудь прорвется, а вот пенальчик забрать стоило, иначе после урока его можно будет совсем не найти или обнаружить по частям во всех мусорках школы.
Проходя мимо мужского туалета на первом этаже, она расслышала стоны, и, испугавшись, что какому-то ученику стало плохо, ворвалась внутрь, пылая энтузиазмом спасти парня, да так и осталась стоять возле кабинок, с непониманием воззрившись на открывшуюся ей картину.
Ваня. Ее Ваня, хотя уже бывший, стоя спиной к входу, крепко прижимал к стене девушку и яростно целовал, а в его жертве Маша с ужасом узнала Маринку. Замахнувшись на парня сумкой, Маша хотела со всей своей силы огреть мерзавца по спине, но во второй раз застыла в нелепой позе с поднятой в замахе рукой и перекошенным лицом. Маринка стонала и, закрыв глаза, принимала активное участие в поцелуе, вцепившись в длинные волосы Вани. На жертву подружка мало походила. Не веря в происходящее, Маша медленно опустила руку, пялясь на парочку, глаза застилали набежавшие слезы, а в мозгу билась горькая мысль: обманули. Все обманули. Так легко, так бездушно, так жестоко.
Она медленно попятилась, стараясь не шуметь, но неожиданно навернулась на раковину, и гулкий звук вспугнул целующихся. Марина распахнула глазки, а Ваня моментально развернулся. На его лице застыло удивление и злость, когда он увидел свою бывшую девушку, так не вовремя прервавшую столь пикантный момент.
— Машка, ты не так подумала. — Марина отодвинула Ваню и медленно направилась к подруге, поднимая руки ладонями вперед, будто ожидала, что Маша — психически больная и может с собой или другими что-либо сделать.
Маша помотала головой и начала отступать к двери, не отрывая глаз от своей соперницы, и когда до выхода оставалось совсем чуть-чуть, развернулась и со всех ног кинулась прочь, забыв и о физике, и о пенале, который, по-видимому, не дождется своей хозяйки. Дальше, дальше! Прочь! Подальше от этого места, от обмана и лжи. От этой грязи, от ее бывшей подруги, которая обманула, предала ее, увела ее парня. Подальше от этой жалкой жизни. От себя.
Она пронеслась через коридор, будто за ней гнался черт, с грохотом распахнула входную дверь, и, перепрыгивая через две ступеньки, кинулась по улице, распугивая своим видом прохожих. Быстрей, быстрей!
Теплый майский воздух словно куполом накрыл город, даря не долгожданные радостные весенние объятия, а жестокую душную хватку. Тяжелый сухой воздух царапал легкие, словно кот старые обои. Острые запахи цветов врезались в ноздри. Гадкое время. Гадкое состояние. Гадкий мир.
Светлый асфальт под ногами превратился в непрерывную полоску, мимо проносились многоэтажки, магазины, машины. Всё слилось в нескончаемую пеструю вереницу, которая затягивала с каждым разом сильнее, и не было сил вырваться и глубоко вздохнуть. Мир едва был различим сквозь плотную пелену слез, Маша чувствовала, как соленые капли скатываются по разгоряченным щекам. Их приходилось глотать, они напоминали о горечи этой жизни, о соли жития и быта. Этот мир затягивал в свои жадные сети и больше не давал вырваться; тем, кто попадал в них, приходилось нести на себе бремя времени, как марионеткам выполнять чью-то злую волю — дом, работа и так до бесконечности, пока не состаришься и не умрешь.
А Маша уже устала от тяжелой ноши. Что-то каждый день постоянно присутствовало рядом, что-то неосязаемое, но от этого не менее опасное, что-то жуткое и голодное. Оно тяжестью лежало на плечах, не давало покоя, ночью невидимой химерой сворачивалось у изголовья или под кроватью, принося страшные сны, мучая бессонницей и кошмарами.
У каждого должно быть свое место в этой жизни, но Маша не чувствовала себя необходимой и кому-то нужной. Кто заметит ее отсутствие? Мама? Папа? Только им небезразлична их дочь. Только ради них стоило жить, и ради себя, ведь Маша была очень упряма. Дальше список, кому бы она была нужна, заканчивался.
Маша бежала, пока не закололо в боку и когда перестала хоть что-то видеть, поэтому на кого-то наткнулась и чуть не упала. Ее вовремя подхватили, не позволяя улететь на асфальт. Смахнув влагу с ресниц, Маша подняла голову и встретилась взглядом со светло-голубыми глазами.
— Приветик! Куда это ты летишь такая расстроенная?
Спустя несколько секунд Маша узнала в человеке Андрея. Высокий парень с мощными плечами и широкой грудью, светлыми короткими волосами под «ежик». Он был предметом обожания многих девушек, но так и не остановил на ком-либо свой выбор. Зато, они с Машей здорово спелись. Произошло это на одной из вечеринок у друзей, а точнее, знакомых. Маша проиграла спор. Ей пришлось пить много алкоголя, а вскоре ей поплохело. Испуганные ребята вызвали скорую, а Андрей вызвался добровольцем проехать до больницы. Там он придерживал ей волосы, пока она склонялась над туалетом, отплевываясь от переизбытка горько-кислой жидкости, поил водой и всячески помогал медсестрам, после чего они прониклись друг к другу симпатией и остались хорошими друзьями. В Андрее Маша не видела возможного партнера, а парень в ней своей половинки, но схожесть характеров и интересов дала росток крепкой дружбе. Возможно, еще один, кому она была небезразлична.
— Извини. — Маша провела по лицу ладонью, смахивая остатки слез, похлопала по щекам. — Сейчас я успокоюсь. — Она глубоко вздохнула, пытаясь прогнать истерику. — Сейчас.
— Пойдем-ка, прогуляемся. — Андрей крепко ухватил ее за локоть и повел в сторону парка. Только сейчас она заметила, что они подошли к Коломенскому заповеднику, и удивилась, что пробежала так много. Вот, что горе с человеком делает.
Она усмехнулась, пытаясь представить их со стороны — спокойный, модно одетый парень с прямой спиной и уверенной походкой и невысокая девушка с блуждающим взглядом. Картина маслом. Какое-то время они молча шли по аллее, размышляя каждый о своем.
— Давай, рассказывай, это из-за Вани? — Андрей воинственно хрустнул пальцами, показывая, что готов отомстить за своего друга и надрать задницу нарушителю спокойствия. В этом весь Андрей — правильный и решительный.
— Да, то есть нет… Не совсем. — Маша шмыгнула носом и ударила носком ботинка по попавшемуся на пути камушку; он, весело подпрыгивая, покатился вперед, в конце пути скатившись в сторону и остановившись у бордюра. — Всё довольно сложно…
— А ты объясни, я пойму. Что вы там не поделили?
— Мы расстались. Совсем. А знаешь, кто его новая девушка? Маринка! — Маша не сдержалась и снова позорно разревелась. Ей под нос тут же услужливо сунули большой клетчатый платок. — Спасибо, ты настоящий друг, Пятачок, — улыбнулась сквозь слезы она, а Андрей рассмеялся.
— Это ты Пятачок, такой маленький и глупенький, а я Винни.
— Почему это глупенький?
— Чего ревешь-то тогда? Сдался тебе этот Иван. Гуляка и бабник. Что, в другого не могла влюбиться? Ты же толковая девушка, к тому же, милашка, чего время зазря терять с тем, кто на первую же юбку поменяет тебя?
— Да не люблю я его! — рассердилась Маша, чувствуя, будто ее попрекают связью с Ваней. — Я привыкла к нему! А Марина предательница! Мы ведь виделись, а она даже не посчитала важным мне сказать об этом! Он ей сережки подарил! Ты представляешь? И всё по-тихому, у меня за спиной, и хоть бы кто-то хоть что-то сказал! Надули, обдурили! Они там развлекаются в туалете, а я страдаю! — она в сердцах притопнула и чуть было не подвернула ногу на высокой платформе. — Ой!
— Ох, горе ты мое. — Они дошли до первой попавшейся лавки в тенечке и опустились на нее. — А где твоя сумка, кстати?
Маша только сейчас спохватилась, что свою сумку с учебниками она оставила в школе. Просто бросила в коридоре, и, наверняка, ее уже ждет та же участь, что и пенал. Оставленные вещи в школе быстро меняли свое местоположение, а иногда и хозяина; поэтому она только вздохнула и осмотрелась.
В этом году весна пришла рано, озадачив всех жарой. Позади места, где ребята обосновались, возвышались деревья, шурша зеленой листвой, средь которой пробивался редкий яркий лучик. Они отбрасывали такую бархатную и влажную тень, что выходить из нее на пекло было чистым кощунством. Изумрудная, ровно подстриженная трава соперничала с ярко-голубым небом с одинокими белыми облачками-барашками, которые совершенно не закрывали ослепительное солнце. Оно, от доброты душевной, щедро делилось своим теплом; люди снимали одежду, обмахивались бумагами, куртками и всем остальным, что попадалось под руку, и послушно потели от этой доброты. Впереди виднелся овраг, наверх торчали только верхушки деревьев — светло-зеленых, темно-болотных и даже синеватых. Они шарами причудливо и витиевато тянулись по всей низменности, подставляя живительному свету все свои веточки, и, похоже, были единственными, кто радовался такой жаре. За деревьями виднелись белые башенки церкви, ярко сверкали золотые купола, волшебно контрастируя с голубизной неба. Такой родной и милый сердцу пейзаж, как же Маша по нему соскучилась.
— Знаешь, а хорошо, что мы здесь. — Ей вдруг стало весело и хорошо. Она любила весну, тепло и яркие краски природы, и сейчас, наблюдая красоту, она возликовала душой. Ей стало далеко не интересно, что там будет с новоявленной парочкой, ее рюкзаком и физикой. Только они с Андреем и природа.
— Где же еще печальной деве отойти от своих грустных мыслей? — пошутил Андрей и улыбнулся. У него была очень добрая улыбка и милые ямочки на щеках; стало понятно, что в нем находит прекрасный пол.
— Очень долго всё копилось, а тут такая феерическая ситуация.
— Да, девушкам только дай повод, ага. И что ты будешь делать?
— Делать? — Маша задумалась. — А не знаю. Будь, что будет. Парень кинул, подруга обманула. И я такая, всеми брошенная.
— Ты же знаешь, что я тебя не брошу. — Андрей легонько толкнул ее плечом, а потом обнял и потянул на себя. — Винни не бросает своих друзей.
Они просидели до самого вечера, пока светило не опустилось, а тени не стали длиннее. Воздух чудесно пах, так пахнет только весенним вечером — чем-то живым и ароматным… Абстрактный запах, который нельзя сравнить с чем-то, уловить ноты чего-то знакомого, но от этого он становился еще загадочнее и прекраснее.
Ребята распрощались. Маша долго отговаривала Андрея от затеи проводить ее до дома, уверив, что справится одна. Дойти до дома без приключений она сможет уж точно. Пожелав спокойствия и удачи напоследок, Андрей махнул рукой и направился к выходу из парка. Маша же пошла дальше гулять; ей не хотелось сейчас идти в пыльную квартиру.
Она не спеша шла вдоль тротуара, лениво закидывая ногу за ногу и глядя в асфальт; смотреть на жизнерадостных людей было очень неинтересно и грустно. После ухода Андрея на нее снова накатило одиночество, мир превратился в черно-серый, а настроение стремилось к нулю.
Задумавшись, Маша не сразу заметила, что находится не в парке, а где-то в неизвестном месте. Стало совсем темно, черные дома холодно и величественно возвышались над притихшей улицей, неприветливо встречая незваную гостью. В этом районе она еще не была, поэтому она поспешила выйти из него, да не тут-то было. Проблуждав по улочкам и подворотням, она поняла, что заблудилась. Горящие через один слабым желтоватым светом фонари попеременно мигали, кидая уродливые тени на каменные стены, тротуар, редкие кусты. В нос ударил странный затхловатый запах, под ногами захлюпали грязные лужи в глубоких пробоинах в асфальте.
— Куда это я попала? Что это за место? — Маша оглянулась, пытаясь понять, в каком направлении ей идти, чтобы выйти из этой дыры.
Страх холодными прикосновениями мертвых пальцев пробежался по позвоночнику, проникая под кожу, крепко сжал сердце. Так страшно ей еще никогда не было. Бесконечные лабиринты грязных домов, совершенно глухие закоулки, шорох гонимой ветром изорванной газеты — всё слилось в глубокий водоворот грязи и запустения. Ни одной живой души, ни человека, ни собаки, ни птицы, только вода под ногами и ужасный запах, будто от горы пыльного, древнего барахла с объедками чьих-то костей. Разве в Москве существуют такие провалы? Откуда же столь необычное явление в шумном мегаполисе?
Шаги гулко отдавались в полнейшей тишине, и осознание того, что не слышен шум города пришло внезапно. Маша резко остановилась, поплотнее запахивая кофту и оглядываясь. В ту же секунду из-за угла показалось несколько фигур, а через некоторое время стало понятно, что это люди. Люди! Маша, забыв об осторожности, двинулась навстречу, но чем ближе подходила, тем более сомневалась в своих действиях. Еще через пару мгновений под бледным светом фонаря она разглядела заросшие щетиной помятые физиономии, грязные лохмотья и нетвердое стояние на ногах. Бомжи, да к тому же и пьяные!
Чертыхнувшись, Маша развернулась на сто восемьдесят градусов и кинулась в обратную сторону, пытаясь спрятаться за домами. Но мужчины уже заметили ее и, пьяно переговариваясь, быстрым шагом направились следом. Маша затылком ощущала их присутствие и прибавила скорости, стараясь оторваться от нежелательного хвоста. Сердце колотилось как бешеное, мозг старательно рисовал картинки расчленения, каннибализма и прочей ереси. Она разом вспомнила про маньяков, про жуткие истории, которые когда-либо слышала или видела, про жертв с истерзанным телом, много крови. Что же это делается-то? Одна проблема миновала, так другая навалилась!
Воображение продолжало наполнять разум паническими фантазиями. Маша, казалось, уже ощущала чужие потные ладони на своих плечах, острую боль, пронзающую из-за ударов лицо. Она отчетливо чуяла запах собственной крови.
Несясь изо всех сил, она хваталась за колющий бок. Дыхание сбилось, во рту появился стальной привкус, а лабиринты не кончались. Преследователи не отставали, а даже наоборот, расстояние между ними стремительно сокращалось и, зазевавшись на очередном повороте, Маша со всей силы врезалась в бомжа, который удивительным образом обогнал ее и встретил с лица.
Не ожидая такой подлянки, она резко затормозила и тут же попятилась, испытывая ужас от того, что может соприкоснуться с грязным существом, ибо язык поворачивался их назвать только так. У того, что оказался перед ней, было мало что общего с человеком. Лицо, почти черное от грязи, сверкающие глаза, щербатый рот и большой нос. А одежда-то! И одеждой не определить: странные обноски неизвестного цвета, порванные и залатанные. А сколько на нем может быть вшей, болячек и прочих радостей! Существо растянуло рот в некой подобии улыбки и захихикало, а Маша, слишком засмотревшись на нелицеприятное зрелище, подвернула ногу, кулем свалившись на асфальт. Юбка тут же намокла, по ноге потекла грязная вонючая жидкость. Испуганно охнув, она отползла назад, царапая ладони о шероховатую поверхность, поднялась на колени, собираясь рвануть дальше, но была грубо схвачена, а над ухом раздалось сопение. Маша покрылась мурашками, и, не выдержав накала страстей, завизжала.
— Вы чего визжите, барышня?
Барышня?! Это он ей? А как от такого не кричать!
— Мне нравятся твои ботинки. Ну-ка, снимай. И эту мохнатую снимай, ночи у нас холодные, а мы в тепле хотим жить, в тепле… — прокаркал он, потянувшись к ней руками.
Маша шарахнулась от него, буквально отпрыгнула, развернувшись, и тут же налетела на другое существо. От того невыносимо смердило спиртом, грязным телом и тухлым мясом. В полуобморочном состоянии Маша молча отбивалась, боясь раскрыть рот, чтобы запах не оказался у нее в желудке.
— Эй ты! Гони давай шмотье! Тебе оно не к чему! — один из компании схватил ее за кофту, пытаясь стянуть. Маша заверещала, дернувшись. Мысль отдать любимую пушистую кофточку в лапы бродяг казалась кощунством.
— Нет!
— Эй! Давайте, помогите ей облегчить свою жизнь! Хватайте ее!
Не переставай громко визжать, Маша поднырнула под рукой первого, увернулась от второго кинулась прочь. Абсурд, убожество, нелепость! Как такое могло с ней приключиться! Дура! Неудачница! Выжить бы и унести ноги! Черт, почему она не позволила Андрею пойти с собой?! Он бы живо размазал этих придурков по стене. Дура, какая же дура! Топоча, как стадо слонов, она пыталась бежать еще быстрее, но всё происходило как в одном из дурацкий кошмаров, ноги словно овивали водоросли.
Удар сзади был оглушающим. Маша споткнулась, снова падая и едва успевая подставить руки под лицо. На нее навалилось несколько тел, ругаясь и жадно снимая с нее одежду. Песчинки проникали под разодранную кожу, скрипя между плотью и принося больше боли. Чувства обострились до предела. Маша тонула в безграничной тьме запахов. Казалось, она сейчас разорвётся изнутри.
Как это глупо, быть обокраденной бомжами посреди грязной улицы. Как в одно мгновенье оказаться подальше отсюда?!
Это было последнее, что она почувствовала. Мир закрутился перед глазами, зарябил, словно испорченная кинопленка. Что-то вязкое увлекло ее в пустоту, вниз, по огромной спирали из множества длинных щупалец, которые пересекались, яростно двигаясь и крутясь в неведомом танце. Бесконечно долго падая в таком осязаемом пространстве, Маша, еще не успев толком испугаться, попыталась вздохнуть, но тут что-то хлестнуло ее по спине, выбивая сознание из порядком утомленного мозга. Дальше наступила абсолютная темнота.