Чонгук всегда любил воду и та отвечала ему тем же. С самого рождения она была рядом: баюкала его, принося покой и умиротворение, оберегала, защищала. Журчание воды было наиприятнейшей мелодией, усладой для ушей, и в каждом ее движении он слышал прекрасные звуки, сливающиеся в единую песню. С годами он научился понимать и разговаривать с ней как с человеком, он получал от нее знания и умения.

Стихия заменила ему родных, задвинув их на задний план, став роднее всех и всего на белом свете. Если парню становилось плохо, то Матушка, как просила называть ее стихия, залечивала раны, вновь наполняя силами. При желании он мог управлять стихией по своему желанию: поднимать высокие волны способные затопить всю береговую линию к чертям собачьим, держать человека под толщей воды и не выпускать на поверхность, упиваясь своей силой, видя как тот захлебывается.

Вода стала продолжением самого Чонгука, стала его неотъемлемой частью. Ночами Матушка нашептывала ему легенды про всемогущих древних богов, которые как и он могли творить со стихией воды все, что хотели, и как хотели Обычные людишки считались с мнениями богов воды, их уважали, почитали и боялись, склоняя перед ними головы.

Ты можешь быть как они. Стать могущественным, известным. Стать выше всех, ведь как мой сын, ты достоин лучшего.

И Чонгук искренне верил в слова Матушки, загораясь мыслью о могуществе. Вода нашептывала ему о вседозволенности, о том что люди не имеют права ему указывать, не смеют ему перечить.

С каждым днем его глаза наливались синевой пучин океана, в которых плескались беспокойные волны. На его дороге ни кто не смел стоять, все не угодные захлебывались соленной водой забивающей легкие, исчезали, оказывались на песчаном дне и становились кормом для рыб.

Он упивался своей силой, ощущая как та переполняет его и буквально выплескивается на ружу. Но вместе с силой пришел неоправданный гнев, заставляющий буквально кидаться на все что его окружает. Смерть, в длинном черном балахоне, стала постоянным спутником, сопровождающей его на жизненном пути. На равне со смертью, всегда рядом был соленый бриз и одно воспоминание, в котором не было тьмы. Тогда еще вода не губила, а дарила жизнь:

Там, в его воспоминании он стоял на холме, полным засохших подсолнухов. Блеклые цветы склонились к самому низу, лепестки давно покрыли все землю и воздухе стоял легкий смрад, совсем не ощутимый аромат отчаяния. Чонгук слышал их тихие мольбы о помощи, просьбы дать им воды. Он так сделал, напоил почти мертвую землю, давай цветам шанс на существование. И через день, и через три, он все так же поливал подсолнухи. Буквально через неделю весь холм был залит солнцем, яркие цвета резали глаза и грели душу.

Но потихоньку оно затиралось, смазывалось, искажалось, меняясь на что-то другое. Лазурное небо затягивалось тучами, счерняя краски, цветы из солнечно желтых становились красноватыми, больше напоминая маки. Затем все принимало фиолетово-синии оттенки, с каждым разом становясь все темнее и темнее. Вместо подсолнухов, холм тонул в синих цветах, в которых Чонгук признал гибискусы.

Ничего хорошего не осталось.