— Эти пытались удрать, — сухо пояснив, Акутагава протягивает небольшую стопку фотографий в дополнение к своему отчёту.

На них изображены поочерёдно пятеро бедолаг, самому молодому на вид лет девятнадцать. Все стоят на коленях со связанными за спиной руками в каком-то полуподвальном помещении — одной из комнат для допроса. Лица их изрядно избитые, заплывшие гематомами и синяками, у одного из под левого века на щеку вытекло и успело застыть бело-красное глазное яблоко. Чуя быстро просматривает все снимки, оглядывая запечатлённых людей внимательно и остро.

— Как избавились от тел?

Подчинённый на мгновение замирает, теряясь с ответом, и его сразу же пришедшее в напряжение тело заставляет Чую отвлечься от снимков.

— Мне распорядиться их убить? — уточняет тот, вынужденно терпя направленный на себя взгляд, но не растеряв и толики холода в голосе.

— Удивлён, что ты этого до сих пор не сделал, — фыркает Чуя. — Напоминаю — сначала зажать зубами бордюр, сломать челюсть, и выстрел в грудь.

С предателями разговор всегда короткий. Как говорится, единственный способ выйти из мафии — смерть. И нужно быть либо очень находчивым и подкованным, либо иметь связи с кем-то столько же влиятельным (тем же правительством), либо быть слишком полезным в независимости от принятой стороны, чтобы избежать этого правила. В плане разбирательства с дезертирами у Акутагавы обычно не возникало никаких проблем, более того, после него и у группы зачистки становилось на порядок меньше хлопот с устранением тел — попросту не нужно было тратить время на расчленение, ведь частенько он сам разрывал тела своей способностью.

Рюноске едва заметно кивает.

— Я вас понял.

Отложив фотографии на стол, Чуя осматривает его, с подозрением нахмурив брови. Тот замирает как натянутая струна, продолжая стоять посреди кабинета, заложив руки за спину. Расёмон спокойно вьётся за его спиной бледной рваной тенью. Любой незнающий его — что значит «почти все» — не заметил бы абсолютно никакой перемены, никакой разницы с его обыденным мрачным настроем. Но Чуя нутром чует неладное.

— Что ещё случилось? Лучше тебе рассказать.

В самом деле, что ещё успело произойти за те несколько дней, проёбанных им в жалкой детективной книжонке? Чуя по праву готов назвать те дни одним из худших своих кошмаров. Выбраться удалось только недавно, предварительно разнеся половину выстроенных книгой декораций и убив большинство «статистов» в гневе. Он пропустил большую часть возникшего с Детективным агентством конфликта, его развязку и поимку Достоевского. И всё, что ему остаётся теперь, так это читать, сучья мать, отчёты и слушать рассказы непосредственно принимавших участие.

Акутагава сильнее сжимает зубы, взгляд его становится совсем непроницаем.

— Да говори уже, — не выдерживает Чуя.

— Не думаю, что это касается дела, — угрюмо отвечает он. — Мы заключили один договор с Ацуши. Я согласился на его условие не убивать никого в течении полугода.

С Ацуши?

Чуя удивлённо моргает — ему послышалось, или Акутагава взаправду назвал его по имени, а не презрительным «Тигр»? И затем тихо смеётся, не сдержавшись. Да что это, в самом деле? Парень из противостоящей им организации (пусть в данный момент между ними и перемирие) вынудил одного из его лучших охотничьих псов отказаться от части своих прямых обязанностей, а он, чёрт возьми, думает лишь о слетевшем с чужих уст имени и  просто смеётся, уронив лицо на руки.

— Накахара-сан? — с явной озабоченностью обращается к нему Акутагава.

— Хорошо, пускай Хигучи и остальные этим займутся, — произносит он, успокаиваясь. В конце концов, менее двух месяцев назад Накаджима помог ему избежать позорной кончины от яда с подавителем способностей и града пуль. А Чуя не любит оставаться в долгу.

Акутагава шире раскрывает глаза, не удержав всё же отрешённого и холодного выражения на лице.

Когда-нибудь Чуя об этом пожалеет. Когда-нибудь, но видимо не сейчас.

Через несколько дней агентству вручают правительственную награду за помощь городу, об этом говорят во всех новостях и их фотографии появляются в заголовках крупных газет. Акутагава кривится лицом, в очередной раз за репортаж замечая среди остальных сияющего Накаджиму. Чуя сильно хлопает его по спине и с сарказмом тянет:

— Ты чего как лемон проглотил? Пошёл бы, да поздравил тигрёнка, Аку, всему тебя учи.

Тот глядит на него с искренним недоумением, отчего становится только смешнее.

— С Вами всё нормально? С чего это я должен Ацуши...

— Тигра, ты хотел сказать? — перебивает его Чуя, ехидно ухмыляясь. Рюноске хлопает глазами так, будто видит перед собой не его, а Огая Мори верхом на ожившей вафле.

— Я... так и сказал.

Накахара примирительно вскидывает руки. Ситуация начинает выстраиваться неоднозначная, но он грязно соврёт, отрицая её забавность. Этих двоих некоторые уже крестят «Новой Двойной тьмой», надо же. Более того, сам Дазай сводит их в совместной работе, несмотря на открытое проявление взаимной неприязни, как когда-то Огай через «Не хочу» построил из них двоих напарников. Чуя никогда не раздумывал, благодарен ли за это или нет, а просто принимал как должное.

С последней их с Дазаем встречи прошло около двух месяцев. Тоска внутри никуда не исчезла, но притупилась, начала медленно вымываться, и с каждым днём он убеждается — на этот раз всё правильно. Больше не приходится просыпаться от навязчивого ощущения чужого тепла рядом. Дазай постепенно пропадает из его головы, где он, казалось, поселился навсегда.

В Йокогаме устанавливается некое подобие спокойствия, детективное Агентство принимает все последствия своей известности, мафия сосредоточена на собственных проблемах. Конец лета знаменуется мрачными полднями и прохладными вечерами, в которые можно устроиться в мягком кресле посреди полумрака своего кабинета с бокалом просекко и следить за погружающимся в сумерки городом. Море постоянно скрипит зубами гуляющих волн, мрачное небо то и дело грозит разразиться бессильными проклятьями.

***

— Вторая группа спустится в подземные ходы и проникнет через подвал. Там три нижних уровня. Хироцу, командование на Вас. Каджи, нужен отвлекающий манёвр — возьми десять человек к заднему входу и убедись, чтобы всё их внимание было сосредоточено на вас. Группу захвата я поведу сам.

Чуя раздаёт лидерам каждого отряда документы с подробными инструкциями и вскоре все поочерёдно покидают зал совещаний, спеша заняться подготовкой. Остановив секретаря, он велит подойти ближе и быстро выводит на листе несколько имён.

— Мне нужно всё, что у нас есть на этих троих, — рука непроизвольно замирает над следующей строчкой.

А ведь можно было бы добавить — «Нет, на четверых», — и непринуждённо дописать одно лишнее имя. Когда-то он уже изучил все документы, касающиеся Оды Сакуноске и его смерти, но может, заметит что-то сейчас? Что-то, что бы подтверждало или опровергало слова Дазая. Но даже если так, даже если Мори что-то и упустил, это ничего не изменит.

Он щёлкает пару раз ручкой и отдаёт листок парню в больших полукруглых очках.

— Жду через час.

Тот уважительно склоняет голову и удаляется.

Нет больше смысла что-то выяснять — мало того, что Мори может расценить это как предательство, а его гнев — вещь очень опасная, даже если и не выведет из игры, то точно припомнит в будущем; но Чуе этого уже и не нужно. Он почти не виделся с Дазаем с того самого дня, знает разве что, что у того всё в порядке, и этого достаточно.

Ничего не возвратить, но Чуя наконец-то перестаёт чувствовать себя безделушкой, брошенной и забытой на лунном пляже. Подобно всем тем бесполезным вещицам, оставленным Дазаем в его старой квартире. Всё, от их первой встречи до грохотнувшей в сером подъезде двери кажется теперь далёким, объятым туманом, пронёсшимся мимо единым событием. Совершенно случайно задевшим его, оставив царапину в пол лица, и умчавшимся прочь всё с той же скоростью метеора. Царапина болит, но неизбежно затягивается. И он больше не спрашивает себя — а почему, почему тебя оставили у моря? Посреди темноты и красного дыма...

Всё вдруг становится проще.

Они совершенно точно находятся на своих местах и это, наконец, ощущается правильно.

Вечером, после успешного завершения операции, на место приезжает отряд по зачистке в длинных чёрных одеждах с облегающими капюшонами и в таких же иссиня чёрных масках на половину лица. Они оперативно, отработанными до автоматизма действиями собирают трупы, гильзы, оружие и данные с жёстких дисков, размещают по всему зданию взрывчатку. Сидя на бордюре, Чуя помогает обрабатывать раны Тачихары: Гин аккуратно смывает смоченным куском ваты кровь с его плеча, а он бинтует голову. Позже прибывают медики, забирают всех раненых. Ещё через двадцать минут, после того, как всё полезное из здания вынесли и убедились в том, что поблизости нет гражданских, Чуя отдаёт приказ подрывникам.

Пятиэтажка грохочет, трещит, глаза-окна её лопаются, как капилляры, и осколки сыпятся вниз, на тротуар. Вид разрушающегося строения странным образом действует умиротворяюще.

Телефон тихо вибрирует в кармане плаща, сообщая о полученном сообщении — пишет Исо.

«Так ты приедешь сегодня? Скажи, во сколько тебя ждать».

И затем следующее:

«Возьми чипсы или попкорн, будем смотреть Зомбилэнд».

Они болтают всю ночь напролёт, удобно устроившись перед телевизором, смотрят кино, едят попкорн и приготовленное самостоятельно овсяное печенье. Это немного непривычно — снова иметь с кем-то дружеские отношения, Чуе кажется, что с последними друзьями жизнь его разлучила уже многие годы назад. Коё не в счёт, она скорее уж как старшая сестра, с ней вот так свободно не поговорить, а все остальные в мафии в первую очередь его подчинённые, которыми Накахара, безусловно, дорожит, но уж точно не так близок.

Порой ему кажется, что душа испачкана печалью последних лет, которая раздражает и липнет к нему грязной, омерзительной патокой, превращается в трепетное опасение, подобно ржавчине на той металлической удавке, что все годы их знакомства Дазай методично затягивал узлом на его шее. И потому вечера, подобные этому, принимают особую ценность.

Какое-то время назад Чуя рассказал ей, кем на самом деле является, уже будучи готовым увидеть в глазах напротив неподдельный ужас, но Исо повела себя на удивление спокойно. Ответила:

— Ну, я догадывалась о чём-то подобном, ты слишком подозрительно избегал вопросов о своей работе. Да и Йокогама далеко не спокойный город — тут недавно дирижабль в виде кита в залив упал и двух русских террористов поймали.

А затем поведала о собственном прошлом — что на самом деле родом из Великобритании, а приехала в Японию, сбежав от семьи и неверного жениха.

Засыпают они только под утро, с крошками печенья в волосах и на пледе. Солнце уже начинает выглядывать из-за горизонта, а Исо сонно уговаривает встретиться как-нибудь с одним своим знакомым, который уже давно один. Иногда её прямолинейность принимает неожиданные повороты, смущённо раздумывает Чуя. В голове слишком много «Но» — но всё это до ужаса смущающе, но он тысячу лет не был на свиданиях, но есть ли вообще смысл заводить отношения с его-то образом жизни, но-но-но... тысячи. Он внутренне весь съёживается, словно от пробирающего тело моросящего ветра.

И с другой стороны, это всего одна встреча, ни к чему не обязывающая. Он ведь ничего не теряет.

***

Пронзительный звонок в дверь раздаётся в половине пятого утра. Чуя зарывается головой в подушку и натягивает выше одеяло, надеясь, что идиоту, вздумавшему заявиться в такое время, просто надоест. Однако трель не прекращается и Накахару начинает серьёзно волновать возможность того, что это кто-то из мафии, так что он резким движением садится на постели, отчего перед глазами тут же всё плывёт, терпит пару секунд, приходя в себя, и плетётся в темноте в прихожую. Рука сама тянется к ножу, брошенному прошлым вечером на комод вместе с портупеей, и на всякий случай он уже готовится применить способность, если ночной гость предпримет попытку напасть. Однако, проведя пальцем по экрану домофона, расслабляется, увидев знакомое лицо. Дазай машет перед камерой руками и по его губам легко читается: «Открывай, чиби». Мученический вздох непроизвольно срывается с губ.

— Приветик, Чуя, как спалось? — с непринуждённым видом спрашивает он, когда Накахара распахивает дверь и замирает на пороге, облокотившись боком о проём.

— Отлично, пока ты не начал тут трезвонить. Откуда ты вообще знаешь, где я живу?

— Обижаешь, малыш Чу, разве для меня когда-нибудь было проблемой достать чей-то адрес?

— Резонно, — он оглядывает Дазая с ног до головы внимательным взглядом.

Медленно покачиваясь взад-вперёд на ручке длинного зонтика, Осаму совершенно невинным образом поджимает губы и блуждает по подъезду и самому Чуе чуть прищуренными карими глазами. Его голова слегка влажная и волосы начинают завиваться на концах, с плаща и сложенного зонтика стекают капли воды. На улице снова лёгкий предрассветный дождь, тихо барабанящий по окнам и приносящий в подъезд освежающую прохладу, а автоматический свет на этаже слепит глаза после мрака квартиры, на что Дазай только посмеивается. Чуя ведёт плечами, сбрасывая с себя чёртово ощущение дежавю. Осаму всё такой же мастер врываться в его жизнь, как и годы назад, с понятными ему одному мотивами и отчего-то странно уверенный, что Чую это должно обрадовать. Или ему так кажется.

— Ну и что тебе нужно?

— Просто проходил мимо и подумал, почему бы не увидеться с дорогим напарником.

— В четыре часа утра? — Чуя скептично сдвигает брови.

— Да, — следует невозмутимый кивок.

Господи, да за что ему всё это? Спать хочется невероятно, глаза слипаются. Он домой-то вернулся совсем недавно, а уже через пару часов нужно ехать на встречу исполкома. Сил на выходки Дазая нет никаких, желания, честно говоря, тоже, но это как раз таки радует.

— А ты в хорошем доме живёшь, столько этажей и клумбы внизу ухоженные — красота! Самое то, чтобы сброситься, — тем временем присвистывает он.

— Ага, ключи от крыши у охраны, можешь одолжить.

— Звучит заманчиво, но всё ещё слишком ненадёжно. А что, если сразу не разобьюсь? Как-то не хочется переломать все косточки и при этом остаться живым.

— Тогда можно будет пустить тебе морфин больше положенного и всё — сбудется мечта, даже больно не будет, — как-то само собой, совсем автоматически получается держаться каменной стеной в проходе, потому Чуя даже не сразу в себе это подмечает. Он, разумеется, не впустит Дазая даже на порог, но тот и не пытается войти, кажется отчётливо осознавая, что в этом случае его точно выбросят из окна. — Дазай, ты серьёзно разбудил меня только ради этого?

— Не совсем, на самом деле у меня парочка очень важных вопросов, не терпящих отлогательств, — несмотря на слова, вид у него всё такой же беспечный. — Не хочешь сходить на скачки?

— Какие ещё скачки? — Накахара слегка теряется странному предложению, прозвучавшему уж совсем нереально на сонную голову.

— Обыкновенные, лошадиные. Не тупи, метр с кепкой, — тот насмешливо глядит на него, как на идиота, но не даёт времени опомниться и нагрубить в ответ. — Сегодня, в пол первого. Возьмём закуски, сделаем ставки. Знаешь, в детстве у меня были мысли стать жокеем. Увидел их в первый раз и подумал — «Вау, да это, должно быть, очень весело, настоящий аттракцион! И шлемы у них очень занятные!». А потом на меня на первом занятии натянули водолазку и сапоги, в них я весь взмок за день, усадили верхом на лошадь, которой я чем-то не угодил и она начала брыкаться, сбросила меня и я сломал руку. А у шлемов этих исключительно практическая необходимость, ребёнком меня это очень расстроило и...

— О чём ты вообще? — перебивает Чуя его льющийся поток мыслей, смотрит недоумённо, как Дазай смолкает и будто бы стушёвывается весь. Он сразу чувствует себя несколько виновато, Осаму ведь крайне редко говорит о своём прошлом, а вот так добровольно и не пьяным — вообще нонсенс, один случай на миллион. Вздохнув и опустив руки, сложенные на груди, Чуя всё же смягчается во взгляде. — У меня сегодня очень много дел, никак не могу, — ложь даётся на удивление легко, Дазай и не заметит, вполне возможно. А если и поймёт, то тоже не страшно. На самом деле, не так уж он и занят сегодня — утром собрание, отчёты, вечером переговоры с одним из новых поставщиков оружия, а в обед всё вполне свободно.

— Ясно, как я и думал, — Осаму закидывает зонт на плечо, многозначительно улыбнувшись, но Чуя выдерживает направленный на себя проницательный взгляд и ничуть не меняется в лице.

— Что-то ещё?

— Ах, точно, — тут же нырнув карман, зажимает что-то в кулаке, молча прося Чую протянуть руку, в которой сразу чувствуется прикосновение холодного металла. — Меня не будет какое-то время, взять с собой не могу, так что хотелось бы, чтобы она пока осталась у кого-то надёжного.

Со смесью недоумения, шока и странного ужаса Накахара неотрывно смотрит на зажигалку в своей ладони и не может выдавить из себя ни слова в ответ, горло будто сдавило спазмом. С серебристой поверхности щурит глаза человек в монокле, держащий в руке микрофон, а под ним аккуратная надпись — «Lupin».

— Ох, и ещё, — будто мало одного только этого, Дазай вытаскивает вдобавок небольшую связку ключей и тоже вручает не успевшему опомниться бывшему напарнику. — Ты же видел у меня дома цветы? Я был бы очень благодарен, если бы кто-нибудь поливал их хотя бы пару раз в неделю. Росянку ещё нужно подкармливать насекомыми, но это не сложно.

Глупость, и, блядь, жестокая.

Дазай ведь сам развязал на нём петлю, позволил отпустить, после того, как годами, намеренно или не осознавая, привязывал к себе. Как он, чёрт возьми, представляет это себе? Чуя должен два раза в неделю исправно посещать его квартирку, присматривать за растениями, отсчитывая буквально минуты до того безумно скорого момента, когда Мори вызовет его к себе на ковёр для обсуждения такой интересной детали. А потом что — познакомится с его шумными соседями? Заскочит между написанием квартального отчёта и погрузкой контрабанды в порту в Вооружённое детективное агентство побрататься с коллегами детективами? Они съедутся, объявят свадьбу? А особым гостем, опять же, будет Мори Огай, хах.

Фукудзаву-кайчо хватит инфаркт. И, вероятно, того дотошного блондинчика с правилами вместо крови тоже.

Как следует проморгавшись и встряхнув головой, Чуя всё таки спрашивает:

— Ты это серьёзно? — выходит грубо, но именно так он и планировал. — Дазай, да какого хрена?.. — зубы сводит в оскале от злости.

— Я лишь прошу тебя о помощи, Чуя, потому что больше просить мне некого, — быстро выдаёт Дазай, опережая грозящую последовать за этим угрозу сломать пару костей. Это осаждает и в то же время несёт за собой уйму вопросов.

— ...Твои коллеги? — уточняюще интересуется Чуя, остыв.

— Им, скорее всего, будет не до этого в ближашее время, — это сложное выражение на его лице обычно выглядит привычным, но сейчас кажется ещё более загадочным и даже каким-то тревожным, вместе с тем, как Дазай неловко потирает шею ладонью, избегая смотреть Чуе в глаза. Это настораживает.

Чуя с подозрением оглядывает его.

— Что ты опять задумал?

— В этот раз ты напрасно меня подозреваешь, — хихикает он, выставив руки перед собой вперёд ладонями. — Можешь просто отдать ключи кому-нибудь, кто ни в чём не замешан.

— Хорошо, я кого-нибудь найду, — голос всё равно звучит глухо. — Надолго ты?

Осаму неопределённо пожимает плечами.

— Кто знает, — Чуя мысленно говорит себе, что это больше не его дело, пока Дазай отскакивает к лестнице и оборачивается через плечо, шуточно отдавая честь. — Не помри, пока меня не будет, коротышка!

И быстро сбегает вниз, что-то тихо насвистывая ещё некоторое время, проходя все двадцать три этажа вместо того, чтобы вызвать лифт.

Снаружи всё ещё темно и льёт дождь, а Чуя тяжело вздыхает, откладывая полученные вещи в ящик стола. Сна больше нет ни в одном глазу.

Утром в привычном режиме проходит встреча Исполнительного комитета, Хиротсу заглядывает к нему в кабинет от лица Чёрных ящериц, обед Чуя проводит в компании молчаливого Акутагавы и стейков из неплохого французского ресторана. В половине первого дня взгляд сам собой цепляется за часы, и ровно через двадцать шесть минут вся устоявшаяся жизнь Йокогамы начинает рушиться, как хлипкий песочный замок.