Колокола отзвонили всего несколько часов назад, и ночь опустилась на Севилью. Через окна капеллы были видны первые пламенеющие точки — начало будущего зарева, и инквизитор Дэнверс отстранённо подумала, что с такой высоты это наверняка будет выглядеть как сущий Ад на земле.
Кара никогда не была в Испании до этого момента, но эта страна была подобна Железной Деве — и с каждой минутой пребывания здесь женщина словно теряла всё больше крови.
Родные туманные берега Британии уже не казались настолько мрачными, и инквизитор бы, пожалуй, с удовольствием вернулась обратно. И вернётся, но только после того, как закончит дело.
— Я вижу, вы уже прибыли, — раздался позади Кары хриплый мужской голос. Латынь неприятно резанула ухо.
Женщина вздрогнула от неожиданности и обернулась — в углу, куда не доставал свет свечей, стояла сильно сгорбленная фигура. И хотя дверь, расположенная в добром десятке шагов, была прикрыта, Дэнверс готова была поклясться, что не слышала ни скрипа дерева, ни шагов.
— Мне очень жаль, что не смог встретить вас лично, Ваше Преосвященство, — человек подошёл немного поближе, дав возможность себя лучше осмотреть, — в последнее время мне сильно нездоровится.
Лицо мужчины было словно изрыто сотней насекомых — такое видеть Каре было не в первый раз, оспа калечила самые прекрасные лица.
— Бог вам в помощь, отец Пакиан. Ведьма уже здесь?
— Разумеется, Ваше Преосвященство, — пресвитер немного замялся, но тут же зашёлся в приступе кашля, настолько сильном, что его жидкие зализанные назад волосёнки упали на лицо. Кара сделала несколько шагов назад, пока не упёрлась спиной в стену. Кашель был каким-то неестественно надрывным, и женщине это совсем не нравилось.
— В таком случае не могли бы вы проводить меня к ней?
Дэнверс хотелось закончить всё это как можно быстрее. Отец Пакиан кивнул и, прихрамывая, направился к выходу из комнаты. И вновь под ним не скрипнула ни одна половица.
— Скажите, это ваш первый суд?
— Нет, — сухо отрезала Кара, — с чего вы взяли?
— Вы так молоды для инквизитора, — священник снова раскашлялся и качнулся, будто собираясь упасть, но вовремя удержался. — Осторожно, здесь очень крутые ступеньки.
Дэнверс резким движением отстегнула фибулу, чтобы тут же прикрыть освободившейся полой плаща нос и рот. Вряд ли бы это помогло, но во всяком случае защитило бы от пыли, клубившейся в воздухе.
Ступени действительно оказались довольно крутыми, и при спуске женщине пришлось опираться о стену, чтобы сохранить равновесие. Отец Пакиан, судя по всему, бывал здесь не один раз, поэтому шёл намного увереннее и остановился только тогда, когда закончился ряд факелов, а внизу оставалась лишь кромешная тьма.
Дрожащей рукой священник потянулся к ближайшему факелу, намереваясь снять его с держателя.
Огонь дрогнул от резкого перемещения, но уже через мгновение заплясал на остове как ни в чём ни бывало. Лестница ниже стала видимой.
— Будьте осторожны, Ваше Преосвященство, — предупредил отец Пакиан. — Ведьма крайне коварна, не верьте ни единому её слову.
Инквизитор посмотрела на мужчину, как на умалишённого. Ей казалось, что она уже сказала, что это не первый её суд, а поэтому такие советы были совершенно неуместны. Но, стоило дойти до самого подземелья, как слова священника приобрели немного другой смысл.
Там, в глубине, за ржавой решёткой, сидела молодая женщина. Кара застыла на последней ступеньке, вглядываясь сквозь полумрак в её лицо. Несмотря на то, что обвиняемая не выглядела ни безумной, ни сломленной, а о проведённом в темнице месяце говорили лишь спутанные волосы и грязевые подтёки на бледной коже.
Тут же, внизу, возле решётки стоял невысокий юноша в коричневой рясе — наперсного креста на нём не было.
— Что здесь делает клирик, Ваше Преподобие? — вопрос инквизитора отразился от стен подземелья и застыл в воздухе.
— Он будет записывать, — отец Пакиан поднял факел — единственный источник света, не считая небольшой свечи в руках диакона, — и Кара смогла рассмотреть обвиняемую тщательнее. Её спина застыла в неестественно-прямой позе, а руки были широко раскинуты на манер крыльев — на запястьях блестело железо.
— Имя? — лаконично поинтересовалась инквизитор.
— Лена Клиффорд, — выдохнул клирик, косясь в сторону Кары.
— Лютор.
— Что? — в голосе юноши слышалось недоумение.
— Я сказала, её настоящая фамилия — Лютор. Клиффорд — это девичья фамилия её матери.
Кара приблизилась к решётке и, не оборачиваясь, протянула раскрытую ладонь отцу Пакиану.
Глаза мисс Лютор было толком не рассмотреть из-за того, что она не отрывала взгляд от какой-то точки на полу, но, решила Кара, оно и к лучшему.
В протянутую ладонь упало что-то холодное и тяжёлое. Ключ.
Инквизитор воткнула его в замочную скважину.
Ключ провернулся на удивление легко, и в следующую минуту решётка с пронзительным скрипом открылась внутрь. В нос Каре резко ударила вонь. Здесь она чувствовалась куда сильнее, и женщина едва подавила рвотный рефлекс — это действительно был не первый её суд, но такие условия определённо были впервые.
— Мисс Лютор, — Кара направила взгляд на неподвижную женскую фигуру, — вы были обвинены в чёрной магии более полугода назад. Но, не дождавшись приговора, сбежали, при этом, вероятно, также прибегнув к помощи Лукавого.
— Вы же прекрасно знаете, что это не так, — сиплый, еле слышный стон сорвался с губ обвиняемой.
— Увы, ваш приговор был вынесен уже около месяца назад и обжалованию не подлежит, — инквизитор нахмурилась. Сама она на официальном суде не присутствовала ввиду того, что в этот момент разбиралась с совершенно другим делом. Ей только выдали записи и показания свидетелей.
— Постойте! — в голосе отца Пакиана звучало непонимание. — Как это приговор был вынесен? Что вы тогда здесь делаете?
Кара обернулась и в упор посмотрела на священника.
— Моим делом было только сообщить окончательное решение и избежать лишней шумихи. В Британии люди уверены, что мы казнили ведьму, и их вера не должна пошатнуться.
Инквизитор вновь взглянула на мисс Лютор. Она сильно изменилась со времен их последней встречи. Слишком сильно.
— Выходит… — отец Пакиан запнулся.
— Казнить её придётся здесь, не публично, — подтвердила Кара. — Не переживайте, вашей задачей будет просто соорудить костёр.
— Но… — священник бледнел на глазах, и женщина даже ощутила острый укол сочувствия по отношению к нему. Ему такое видеть определённо приходилось не каждый день. — Разве это не ваши обязанности?
— Моя цель только что была достигнута, осталось лишь проследить за выполнением приговора, — отрезала инквизитор. — Если вас что-то не устраивает — свяжитесь с Ватиканом, но не обещаю, что там будут рады вашему отказу предать ведьму огню.
— Нам передали, что эта ведьма чрезвычайно опасна! — мужчина уже почти перешёл на визг. — Что мы будем делать без вашей помощи! Ваше Преосвященство, будьте благора!..
Очередную реплику священника прервал надрывный кашель, от которого он согнулся почти пополам. Его и без того большой горб стал казаться просто огромным.
— Я сказала, что буду присутствовать. Мне стоит проследить, чтобы ведьма была казнена, но вести приготовления к этому или осуществлять саму казнь — это не входит в мои обязанности.
Отец Пакиан промолчал.
— А теперь, — Кара посмотрела на двоих священнослужителей, — не могли бы вы оставить нас наедине?
— Но, — протестующе начал клирик, — я должен записывать всё происходящее!
— Я уже сказала, что все официальные процедуры завершены, — инквизитор с трудом сдерживала рвущееся наружу раздражение. — Ваша задача сейчас собрать во дворе костёр.
За другими кострами, полыхающими во всей округе в честь святого Иоанна, никто не должен заприметить тот, что будет гореть во дворе собора.
Кара опустила руку на пояс — да, на месте. Железный кляп, сделанный на манер позорной маски и отлично заглушающий крики. Но несмотря на то, как плотно кляп закрывал рот, каждый раз в голове женщины погребальным колокольным звоном звучали надрывные вопли сгорающих заживо.
Когда наверху стихли шаги клирика и отца Пакиана, по подземелью разнёсся лихорадочный английский говор:
— Я знала, что ты придёшь, знала! — заключённая подняла голову, в упор глядя на Кару молящими серо-зелёными глазами. Инквизитор невольно задалась вопросом, почему её не осудили намного раньше.
Лена всегда была потрясающе красива, и даже сейчас, несмотря на многочисленные струпья, что небольшими островками расползлись по исхудавшему телу, смогла сохранить свою привлекательность — в тонком изгибе талии, в изящных бёдрах и лебединой шее.
Кара опустилась на колени, не обращая внимание на грязные холодные камни, больно впившиеся в голени. Сейчас ей нужно было заглянуть Лене в глаза — как можно ближе, чтобы понять, как она стала такой. Как из лёгкой девушки, так упоённо и радостно танцевавшей на бескрайних просторах гор Уэльса, она превратилась в ведьму, отвергнутую собственной страной и матерью.
— Кара, мне больно, — прохрипела Лена. — Пожалуйста, сними его.
— Как долго он на тебе?
Инквизитор привстала, заглядывая заключённой за спину — металлические прутья прочно фиксировали спину и руки в одном положении. Это была справедливость. Это было возмездие и воздаяние за все совершённые грехи.
— Почти всё время, что я здесь.
Кара осторожно провела ладонью по обнажённой руке Лены и остановилась перед железным браслетом, плотно сжимавшим запястье. Кисть сразу за ним утратила цвет человеческой кожи, став синевато-лиловой.
— Чувствуешь? — Инквизитор сжала пальцы Лютор и только сейчас заметила, как сильно дрожит её собственная рука. Слабость перед тем, кто оступился, — вот чего ни в коем случае нельзя было допускать.
— Шутишь? — Лена приподняла рассечённую бровь и слабо улыбнулась.
Кара почувствовала, как скрутило живот. Такого не было уже давно — с тех пор, как она впервые поприсутствовала на пытке еретика. Вода методично вливалась в мужчину до тех пор, пока его живот не раздулся и не стал походить на горловой мешок лягушки, а изо рта не начало доноситься сдавленное бульканье.
— Прости, я не могу этого сделать, — инквизитор облизнула внезапно пересохшие губы. Собственный голос показался ей слабым и каким-то приглушённым, словно она говорила сквозь толстый слой шерсти. — Ты ведь понимаешь…
— Я не ведьма, — горячо перебила Лена. — Не ведьма! Прошу тебя…
Она подалась вперёд. С глухим лязгом тяжёлый крест за ней накренился и начал падать — Кара едва успела подхватить их обоих, скорее машинально, нежели действительно желая этого.
Тело Лены мелко сотрясалось в беззвучных рыданиях. Инквизитор до боли прикусила нижнюю губу.
Всё это оказалось намного, намного труднее, чем ей представлялось. Каждое движение, каждый взгляд причинял невыносимую боль, заставляя сердце биться о рёбра с такой силой, что ещё немного, и оно бы просто разбилось о них, как глупая птица о прутья своей клетки. Горечь неизбежной утраты вместо воздуха заполняла грудь.
— Послушай. Послушай меня! — Внезапная злость накатила на Кару, и женщина со всей силы встряхнула обмякшее тело Лены. — Почему ты мне не сказала?! Почему?
Последний вопрос был больше похож на жалкое поскуливание, и Инквизитор сжала пальцы на плечах Лютор ещё сильнее, впиваясь в грязную кожу ногтями. Если бы Лена сказала ей о том, что она ведьма, немного раньше, возможно…
— И что было бы тогда? Не обманывай себя, Кара, мы обе знаем, ты никогда не отступила бы от того, что считаешь правильным.
— Ты ведь понимаешь, что получила то, что заслужила, — Инквизитор ощутила, как защипало глаза. — Мне предоставили список того, что ты натворила. Этот чудовищный пожар…
Кара не договорила — со всей силы, что у неё осталась, Лена оттолкнулась от женщины. Металл издал оглушительный звон, столкнувшись с камнями стены.
— Чёрт тебя возьми, Дэнверс, — голос Лютор дрожал, полный злости и отчаяния, которые жгли инквизитора сильнее раскалённого железа. — Я думала, что хотя бы ты мне поверишь.
— Я хотела бы, правда, очень.
Это было величайшее искушение в её жизни, и она была готова. Думала, что была готова, — до тех пор, пока не увидела Лену, такую беспомощную и одинокую.
Кара сама вызвалась ехать в Испанию, и всю дорогу — все томительные восемнадцать дней — женщину снедала тоска. Решение было принято давно, но что-то мешало воплотить его в жизнь. Странное чувство, которое, как казалось инквизитору, она отбросила, теперь вернулось и пожирало её.
Женщина поднялась на дрожащие ноги и бросила последний взгляд на Лютор. Завтра утром их обеих здесь больше не будет: Кара сядет в экипаж и навсегда уедет из этой чёртовой Севильи, а Лена… а Лена развеется прахом по ветру, так, словно никогда её и не было.
— Прощай, — инквизитор развернулась. — Мне жаль, что всё так закончилось.
Ключ упорно не хотел вставляться в замочную скважину и, казалось, даже поворачивался куда хуже, чем в прошлый раз. Больше на заключённую Кара не смотрела.
Уже наверху, переведя дыхание от быстрого подъёма — почти бега — наверх, женщина в бессилии прислонилась к колонне и подняла голову. Сверху, с оконного витража, на неё холодными глазами взирал Иисус.
Грудь горела дьявольским пламенем, а каждый вдох казался глотком лавы. Кара просто хотела закончить всё побыстрее — после этого должно прийти осознание, должно прийти смирение. Кара помнила: Лена так и не покаялась.
— Ваще Преосвященство, вы в порядке? — из-за боковой нефы вынырнул отец Пакиан. — Вы белы как снег. Я говорил вам, что эта ведьма опасна.
— Всё в порядке, — инквизитор словно слышала себя издалека, не отрывая глаз от бесстрастного лица Иисуса. Латынь снова заскребла горло, как стая диких кошек. — Ваше преподобие, вы сложили костёр?
— Да, — проворчал мужчина. Судя по всему, он был крайне недоволен тем, что такая работа не по чину досталась именно ему.
— Хорошо, возьмите.
Кара потянулась к поясу и, отстегнув железный кляп, протянула его вместе с ключом отцу Пакиану. Священник уже было протянул руку, как остановился, замер, вглядываясь.
— Красивая фибула, Ваше Преосвященство.
Женщина перевела взгляд на свою раскрытую ладонь. Там, среди почти заржавевшего ключа и ремня, от болтающегося под рукой кляпа, лежала блестящая пряжка — Кара забыла вернуть её на место и всё это время сжимала в руке с такой силой, что на коже остался красный отпечаток.
— Спасибо, — дождавшись, когда мужчина забёрет остальные вещи, инквизитор как бы ненароком провела по блестящим синим камням, складывающимся в латинскую «Л», после чего быстро сунула фибулу за пазуху. — Кто поведёт ведьму?
Несмотря на всю напускную хладнокровность, голос женщины дрогнул.
— Рубио. Ему можно доверять — он всегда держит язык за зубами.
Инквизитор кивнула. Видимо, Рубио — это тот молодой клирик. На вид ему было лет шестнадцать — чуть меньше, чем самой Каре, когда она впервые увидела, как горят люди.
— Больше в соборе никого нет?
— Все разбрелись на празднование, Ваше Преосвященство.
— Отлично, — женщина кивнула. — В таком случае пора начинать.
Для себя Кара уже решила, что, когда огонь охватит хворост, она отвернётся. Всю жизнь вера и справедливость служили опорой инквизитору, но теперь, когда она была так близка к потере Лены, эта почва словно уходила из-под ног. И самым ужасным было то, что Кара могла всё изменить в любой момент — словно сам Бог давал ей судьбу в руки и говорил «Твори!», ожидая, что вот-вот женщина поддастся искушению и рухнет в Геенну Огненную.
В небе чёрным водоворотом крутились спирали облаков — предвестники бури, и сердце инквизитора ёкнуло в робкой надежде, такой невыносимо сладостной, но от этого ещё более непозволительной. Кара безумно жалела, что приехала, но не могла иначе. Если Лене и суждено погибнуть, то только от её рук и у неё на глазах.
Кара сделала несколько шагов наружу и остановилась, глядя на сооружённый костёр — криво торчащие во все стороны палки, ветки, прутья, сваленные в кучу. Впрочем, пока костёр мог гореть — всё было нормально, совсем другое дело, что…
— Ваше преподобие, где кол?
Отец Пакиан недоумённо посмотрел на женщину, явно не понимая, о чём она.
— Кол, шест — любая палка, длиной превосходящая человеческое тело. К ней обычно привязывают ведьму, — мужчину нельзя было винить, да и оплошность была глупой, но Кара почему-то почувствовала прилив злости. Из-за одной единственной палки хотелось разломать весь чёртов костёр.
— Кажется, была у нас такая, — священник свел брови к носу, размышляя, отчего уродливые оспины на его лбу отвратительно сморщились. — Послушники ей обычно голубей с фасада сгоняют. Должна быть за вон той бочкой.
Кара посмотрела, куда указал трясущейся рукой отец Пакиан. В углу двора действительно стояла небольшая деревянная бочка, с ржавыми ободами и местами позеленевшая. Рукой остановив собравшегося было за палкой мужчину, инквизитор сама подошла к бочке — не хватало ещё, чтобы священник два часа ковылял туда и обратно.
За стенами собора раздавались радостные крики празднующих людей. Женщина еле сдержала внезапный порыв заткнуть уши. Звуки лились в них магмой, сжигая изнутри, напоминая, что сегодня Каре придётся распрощаться с той, кого она, казалось, любила больше всего на свете. Была ли это справедливость?
В бочке застаивалась дождевая вода. Кара поймала в ней своё отражение — светлые сальные от долгой дороги волосы и лихорадочно блестящие глаза. Сейчас инквизитор сама была похожа на одну из тех сотен ведьм, на чьих судах, пытках, казнях присутствовала, на чьи головы опускала божье правосудие и божью милость; и более всего была похожа на ведьму, которую сейчас предстоит сжечь.
Когда Кара встала, уверенным жестом воткнув палку в центр костра, в горле уже стоял ком. Приготовления были закончены.
— Ваше Преосвященство, — окликнул отец Пакиан. Женщина обернулась и замерла.
В дверях собора стояла Лена. Здесь, наверху, где света было больше, чем в подземелье, инквизитор могла рассмотреть её тщательнее — но, Господь всемогущий, лучше бы женщина сохранила те воспоминания. Всё тело Лены было в серо-бурых разводах, на шее, уходя вниз, виднелись старые глубокие царапины — явный признак «Испанской щекотки», — а ноги были настолько тощи, что оставалось только удивляться тому, как они держат хозяйку на земле. Кара почувствовала, как её затошнило, мир словно поплыл перед ней, заставляя схватиться за какой-то барельеф на стене, чтобы не упасть.
Воспоминания, где Лена, такая лёгкая и изящная, в одиночестве кружится по бальному залу, затем на лугу собирает цветы, улыбается Каре, машет кому-то рукой, смеётся, поёт, снова смеётся — безумный круговорот уносил Кару всё дальше и дальше, пока взгляд не прояснился и перед ним не оказалась нынешняя Лена — словно совершенно другой человек, только глаза такие же зелёные.
Инквизитор судорожно хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, и каждый вдох отзывался мучительной болью в груди и осознанием «Это сделала я. Это сделали мы». Кара и её хвалёная справедливость. Церковь, которая <i>не может ошибаться</i>. Церковь, руководимая Богом, <i>источником всей справедливости</i>.
— Ну же! — прикрикнул Рубио, всё это время стоявший за Леной. — Чего ты ждёшь? Иди давай!
Лена пошатнулась от резкого удара в спину и сделала несколько быстрых шагов, чтобы не потерять равновесие. Кара почувствовала жгучее желание схватить Рубио за волосы и бить, бить, бить об обитую железными пластинами дверь до тех пор, пока она не окрасится алым. Вот только к ведьмам действительно не предусмотрено хорошее отношение.
Инквизитор стиснула зубы и отошла подальше от костра. Как бы красива ни была Лена, какие бы в прошлом их отношения ни связывали — об этом надо забыть, сейчас ведьма должна была быть наказана за свои грехи.
Кара отошла от костра к отцу Пакиану, стараясь больше не смотреть на Лену. Эти болезненные ощущения, которые доставлял инквизитору один лишь взгляд на неё, определённо были неправильными. Ведьма <i>должна</i> получить по заслугам. Но если это так, то почему же Кара чувствовала себя так, словно её засунули в раскалённого добела железного быка — удушье кольцом сжимало горло, а кожа словно пеклась и горела.
«Скорее бы это закончилось», — подумала женщина, но мерзкий злорадный голосок внутри головы зазвенел: «Нет, дальше будет только хуже».
Когда Лена проходила мимо неё, инквизитор заметила маленькие точки, усыпавшие почти всё тело. Кара вздрогнула. Так вот как они выбили из женщины признание — раз за разом погружали в нежную кожу острую толстую иглу.
Лена поднялась на костёр, пошатываясь каждый раз, как нога проваливалась вниз сквозь слой веток, и наконец замерла, сведя руки за шестом, будто смирилась. Но, поймав взгляд зелёный глаз, Кара — не в силах выдержать — отвернулась: ей казалось, он осуждает её, ненавидит её и проклинает. От этого инквизитор словно сама воспылала злобой к себе.
— Рубио, надень на неё кляп! — прикрикнул отец Пакиан и снова зашёлся в приступе своего хриплого кашля. Краем глаза Кара заметила, как мужчина, откашлявшись, вытирает с нижней губы небольшое красное пятнышко.
Клирик кивнул и уже было рванул к священнику, чтобы забрать у него так и висевший на руке кляп, но его остановил резкий возглас:
— Стойте!
Лена жадно глотнула воздух, было видно, что этот окрик дался ей с трудом — грудь быстро вздымалась и опадала.
— Стойте, — повторила женщина чуть тише, но всё ещё слышно. — У меня есть право последнего слова… Я хочу им воспользоваться.
Отец Пакиан вопросительно посмотрел на Кару. Инквизитор медленно кивнула, не понимая, чего добивается Лена, но сердце всё равно болезненно сжалось, а разум вопил, умоляя остановить Лютор.
— Когда-то, — Лена прикрыла глаза, словно не желая больше никого видеть, — у меня был человек, которого я любила больше жизни. Человек, которому я могла доверить всё, что угодно, — женщина хрипло вздохнула, воздух будто еле втекал в её грудь, и продолжила, периодически запинаясь. — Этот человек был моим миром, но, к сожалению, я не была его… И он отказался от меня. Добровольно. Променял на идеалы, — Лена приподняла уголок потрескавшихся губ в слабой улыбке. Кара почувствовала, как кровь приливает к лицу, дышать становилось всё труднее. — И всё же… — Лена замолчала, делая очередной глубокий вдох. — Я хочу сказать, что совсем не виню его… Не виню, прощаю. И считаю главным сокровищем в своей жизни, несмотря ни на что.
Кара ощутила, как мир закрутился вокруг неё с бешеной скоростью. В висках стучало — «предала! предала!» — а руки мелко дрожали. Всё внезапно словно сузилось до одной точки, одного участка в пространстве, где были только двое — она и Лена. Сдерживаемые чувства хлынули наружу потоком, сметая на своем пути все барьеры и границы. Бог, справедливость, добродетели. Разве был справедлив тот Бог, что забирал у Кары последнее? Разве был милостив тот Бог, что заставлял так безумно страдать своих детей, тех, кто верно ему служил?
— Вставляй уже ей кляп! — как сквозь плотный слой ваты донесся до инквизитора голос священника.
Лена была миром Кары. Была, есть и останется навсегда. Только теперь Кара не станет жертвовать ей в угоду чему-либо. Даже себе.
Рубио поднёс к костру факел — яркую, слепящую точку, которая разрослась и заплясала на сухих ветках. Уродливый железный кляп мешал Лене кричать, но Кара видела, как на её глазах выступили слёзы.
Раньше Лютор никогда не плакала, будь то разбитая коленка или серьёзный порез. Когда умирал её отец, женщина тоже не плакала — цеплялась за руку Кары, как утопающий за соломинку.
Инквизитор сорвалась с места. В голове стучала кровь. Остановить, прекратить, потушить разгорающееся пламя, как на костре, так и в душе, а там пусть все люди ополчатся против, пусть закидают камнями и покроют позором, как грязью, — плевать.
Словно в забытьи женщина схватила бочонок с дождевой водой и резко опрокинула на себя. Ледяная вода струями хлынула на голову, плечи, впитываясь в одежду. Рубашка липла к телу, плащ путался под ногами, и Кара с силой дёрнула тонкую верёвочку — единственное, на чём он держался после снятия фибулы, — откидывая в сторону коричневую материю.
За стенами собора всё ещё были слышны громкие ликующие крики, но их заглушал стук крови в висках инквизитора.
Она бежала. Бежала так быстро, как только могла, не отрывая глаз от бешено пляшущих огненных языков, но ноги словно увязли в болоте, передвигались слишком медленно. А огонь уже подобрался к босым ступням Лены.
Краем глаза Кара заметила Рубио, бросившегося ей наперерез.
<i>К чёрту Бога, не способного распознать добро и зло!</i>
Теперь, когда перед затуманенным взором стояло лишь полное отчаяния лицо Лютор, инквизитор была уверена: она невиновна. Впервые в жизни Кара верила тому, о чём говорили — вопили — её чувства. Плевать на сотни бумажных доказательств, плевать на приговор и плевать на людей вокруг. Если быть на стороне справедливости значит принести в жертву самого дорогого человека, то Кара отказывается от такой справедливости.
Рубио пошатнулся от удара рукой в грудь. Женщина и не знала, что может быть настолько сильной. Юноша сделал несколько шагов назад, пытаясь сохранить равновесие, но в последний момент качнулся и упал. Кара словно сквозь дымку увидела, как распахнулись в удивлении глаза молодого клирика за секунду перед тем, как его голова соприкоснулась с каменным порожком собора.
«Ещё один», — как-то слишком равнодушно подумала Кара. Ей не надо было оглядываться, чтобы убедиться в том, что по холодному камню растекается густая красная жидкость. Кара никогда не убивала своими руками — однако какая разница, если за неё это делали другие. Сейчас это было уже неважно.
Дэнверс шагнула в огонь.
Её нога тут же по колено провалилась между горящими ветками — от жара не спасла даже влажная ткань брюк, плотно прилипшая к икрам. Женщина сделала ещё один шаг — на этот раз уперевшись ногой в твёрдые бревна, находившиеся под слоем веток.
Глаза Кары слезились от дыма, но она не сводила взгляда с Лены. Лены, которая всё ещё стояла с закрытыми глазами, плотно привязанная к штыку. Пахло горелой плотью.
Если это не был Ад, полный пламени, жара и отчаяния, то Дэнверс не знала, что было сейчас вокруг неё.
Ноги Кары пронзила резкая горячая боль, волной прокатившаяся по всему телу. Женщина громко вскрикнула. Она обжигалась сотни раз, но никогда до этого не испытывала то, что чувствовали ведьмы, всходившие на костёр. Перед взглядом поплыли чёрные пятна, горячий воздух жёг лёгкие, мешая вдохнуть, и на мгновение Каре захотелось выпрыгнуть, скатиться кувырком вниз до не тронутой огнём земли. Однако пути назад не было.
Позади был что-то громко кричащий, заходящийся в приступах своего ужасного кашля, отец Пакиан, клирик Рубио, всё также смотрящий в небо своими неподвижными глазами, и Бог — Иисус с пустыми глазами, оставшийся на витраже высоко над плитами пола.
А впереди была Лена.
Пальцы Кары впились в верёвку, плотно стягивающую руки Лютор за шестом. Здесь, на вершине, огонь был ещё не так высок, и Кара чувствовала только как болезненно ноют обожжённые икры.
Лена не шевелилась — видимо, потеряла сознание.
Голова Дэнверс гудела и кружилась; мир сузился до одной единственной точки, до одной единственной цели — вынести Лену из этой Геенны, неважно как, неважно какой ценой, остаться вместе.
А там… Там пусть все люди отвернутся от них, пусть саранча выйдет из недр земли, чтобы покарать их, а реки превратятся в кровь. Всё это неважно, потому что…
— Я люблю тебя.