СМОТРИТЕЛЬ МАЯКА

Маяк возвышался над малиновыми крышами деревенских домов, как старое волшебное дерево над порослью кипрея, и черные скалы только усиливали сходство с выгоревшей лесной опушкой. Впрочем, маяк и был старым, как сама деревня, о чем знал каждый местный, от насквозь просолившегося рыбака до пахнущего молоком ребенка.
Каждый вечер смотритель маяка зажигал огонь, и маяк светил, разгоняя тьму, пронзая туман, показывал светящимся пальцем дорогу усталым судам. Каждый вечер в каждом месяце каждого года смотритель выполнял свою работу, а когда он становился слишком старым для постоянных подъемов и спусков по вьющейся, как локон девичьей прически, лестнице, в маяке появлялся мальчик — бродяга, сирота, беглец — и уже он зажигал огонь в хитрой клетке зеркал, а после — присыпал пеплом погасший огонь жизни старого смотрителя.
Шли годы, за ними — столетия, смотрители сменяли один другого, и никогда не нарушался этот бессменный вечный ритуал. Но мир менялся, приходила и уходила рыба, строились и разрушались крупные города, корабли и лодки меняли свои пути, и настал день, когда маяк стал не нужен. Смотритель все еще зажигал огонь каждый вечер, но на горизонте давно уже не видели парусов любого цвета; а когда смотритель состарился, мальчик не пришел. И маяк перестал гореть.
Промозглой осенней ночью, когда дождь барабанил по подтекающей крыше, запуская свои длинные пальцы в подходящие щели, старый смотритель умер. Но некому было его похоронить так, как полагалось смотрителям, и не для кого было освобождать место — и смотритель остался в родном маяке; можно сказать, что он стал привидением, но вездесущие мальчишки, вечно везде сующие нос, ни разу не видели в маяке никаких белых призрачных силуэтов.
Деревенские, конечно, хватились старика и проводили в последний путь, а он только грустно улыбался на собственных похоронах да цветы поправил на чьей-то шляпке.
Маяк же начал дряхлеть, разваливаться, и быть бы ему руинами, но однажды в дверь постучали.
Старый смотритель здорово удивился, потому что живым незачем было стучать, а мертвых он больше не видел. Но посетитель оказался ни живым и ни мертвым, а чем-то вроде нежити.
— Ты чего забросил свою работу, старик?! — с порога возмутился странный гость.
— Но маяк больше не нужен, — удивился смотритель. — А я так вообще умер!
— Это живым он больше не нужен, — наставительно поднял палец гость. — А мертвые слишком холодны для того, чтобы менять свои привычки; и все утонувшие и разобранные корабли по-прежнему ходят старыми путями.

Говорят, старый смотритель стал зажигать маяк-призрак каждый вечер. И можно не верить в это, но старый маяк и поныне возвышается над крышами, как старое волшебное дерево, и совсем перестал разрушаться.