— В итоге они нас пропустили, и мы с Курбе-саном пробыли на лекции около часа.
Да Винчи сидел на полу, прижавшись спиной к спине Микеланджело и подтянув колени к груди. Ладонь бесцельно скользила по полу, испачканному пылью, вырисовывая цветочки и мордочки зверушек, которые первыми приходили на ум. В полуметре от него красовался клювик пингвина рядом с подсолнухом, а уже возле своего бедра Леонардо старательно выводил указательным пальцем белочку. По крайней мере, он старался, чтобы эта напольная живопись действительно была на неё похожа.
— Но мы послушали всё до конца.
— Боже, бедный Курбе.
Микеланджело криво усмехается, вновь ударяя молоточком и откалывая от мраморной глыбы ещё один кусок.
Он как обычно работал над новой скульптурой, когда в его комнату зашёл да Винчи, вернувшийся с очередной лекции в местном университете. Микеланджело, безусловно, поражался тяге этого мальчика к знаниям и тем способам попасть на занятия, которые ему приходилось предпринимать из-за своего возраста. Зато, если Леонардо это удавалось, он приходил и мог часами рассказывать о том, что он там узнал, каков был преподаватель и вообще о своих обобщенных впечательниях. Вот и сейчас да Винчи появился на пороге у скульптора бувально десять минут назад и, судя по его спокойному выражению лица, был впечатлён не так, как обычно, но не собирался оставить Мике без очередной порции интересных научных фактов и обсуждений преподавательского состава.
Микеланджело был не против. Он уже привык. Как-никак, прошёл уже год с того дня, как они разобрались в своих чувствах друг к другу, и за этот год мальчики стали довольно близки. Микеланджело всё ещё было трудно принять мысль, что подобный статус отношений можно назвать «встречаются», но да Винчи не настаивал говорить об этом вслух или называть это так для остальных. Это просто… Случилось и происходило. Им было хорошо друг с другом, и этого было достаточно.
Да Винчи надулся на слова Микеланджело, скрестив руки на груди, предварительно отряхнув их от пыли.
— Между прочим, Курбе-сану понравилась лекция. Он даже сказал, что может отвести меня в следующий раз снова!
— Я ему не завидую.
— Ты не поймёшь, если сам не сходишь. Но я знаю, что ты не соберёшься, верно?
— Даже думать об этом не хочу.
Да Винчи морщит носик, укладывая руки на колени и опуская на них голову. На самом деле, ему правда хотелось хотя бы раз сходить туда вместе с Буонарроти. Однако Леонардо знал, что просто просить бесполезно, а к сомнительной мотивации, вызванной манипулированием, он не прибегал весь этот год. Можно сказать, и отвык от этого. Но сейчас это было не нужно, и так всё было хорошо.
Микеланджело продолжал размеренно стучать молотком, отсекая снова и снова кусочки мрамора, и да Винчи, прокручивая в голове сегодняшнюю лекцию и думая, что бы такого интересного рассказать Буонарроти, поднимает взгляд на окно, наблюдая за тем, как небо постепенно заволакивают тучи.
— Кажется, пойдет дождь, — рассуждает он вслух, — странно, ещё с утра не было ни облачка. Я ведь рассказывал тебе о круговороте воды в природе?
— Не один раз, — не отрываясь от своего занятия, ответил Микеланджело, — хотя мне кажется, об этом не знает только годовалый ребёнок.
— Знаю, знаю, — смеётся Леонардо, — хотя Ян не возражает, если я рассказываю о чём-то снова…
И в этот момент комнату озаряет яркая вспышка.
Да Винчи резко подскакивает на месте, садясь на колени, и смотрит в окно. Спустя несколько секунд небо делит надвое ещё одна такая же вспышка. А через мгновение с улицы доносится громовой раскат, заставивший мальчика вздрогнуть.
Начинается гроза.
Микеланджело, услышав гром и поняв, в чём дело, прерывается и поворачивает голову, смотря на да Винчи. Скульптору было прекрасно известно, что мальчик боится грозы. И хотя тот не любил говорить об этом в открытую, стоило только сверкнуть молнии и грянуть грому, как всё становилось яснее ясного. Леонардо не мог ничего с собой поделать. Да, он знал как работает гроза, почему она возникает (желая избавиться от страха, изучал эти процессы), но даже знания не помогли ему переступить через испуг. Это была фобия, с которой он, как бы ни пытался, не мог справиться. И да Винчи ненавидел себя за это.
Сейчас он сидел в оцепенении, не обращая внимания ни на что вокруг, лишь смотря, не мигая, в окно, готовя себя к очередной световой вспышке. Но когда она клинком рассекает небо, мальчик всё равно вздрагивает, ёжась и сжимая руками плечи. Микеланджело просто не мог на это смотреть — слишком жалко было видеть да Винчи столь испуганным. Но, что в такой ситуации делать, он знал. Всё-таки не раз проходили.
Буонарроти откладывает молоток, встаёт и отряхивается. Леонардо совершенно на это не реагирует, скованный страхом, лишь сильнее сжимает плечи, когда перестаёт чувствовать кого-то рядом. Мике садится на нижний ярус кровати, закидывая ноги на матрас и забираясь на него целиком.
— Да Винчи, — он зовёт его сразу громко, зная, что тихий оклик на него не подействует.
Да Винчи резко поворачивается на голос, и в груди скульптора что-то болезненно скручивает, когда он видит это выражение лица. Наверняка, сейчас он напуган так же сильно, как и Буонарроти, когда ему необходимо выходить на улицу. Ужасное чувство.
— Иди сюда.
Да Винчи покорно встаёт и за пару шагов оказывается возле кровати. Микеланджело расставляет руки, приглашая, и маленький художник аккуратно садится, прижимаясь к телу скульптора спиной. Его руки обвивают хрупкое тело Леонардо, притягивая того ближе к себе, и они оба замирают. Так они и переживали грозу.
Мальчика бьёт дрожь, которую он, как бы ни старался, не мог унять. В эти минуты он ненавидел себя за слабость, которая ему так несвойственна, и за то, что эту слабость должен испытывать на себе Микеланджело. Будто нет у него других забот, кроме как сидеть и пытаться его успокоить. Да вот только сам Микеланджело вовсе и не был против. Работа сейчас отошла на второй план, и всё, что его сейчас заботило — дрожащее тельце в его руках. Каждый раз, когда да Винчи вздрагивал от очередного громового раската, скульптор сильнее прижимал его к себе, утыкаясь носом в его мягкие волнистые волосы. А Леонардо обнимал его руки неотрывно смотря на окно и наблюдая за чернеющими тучами.
Руки Микеланджело были испачканы белой мраморной крошкой, но да Винчи это совсем не волновало. Страх, овладевший его разумом, постепенно вытеснялся теплом чужого тела и мягкостью мехового воротника, щекочущего шею и лицо. Мальчик повернул голову, прижимаясь к меху щекой и закрывая глаза. Испуг понемногу отступает, как и смущение Микеланджело, от которого он даже спустя год их более близких отношений никак не мог избавиться. Что поделать, он был совсем не под это заточен. Но готов был признать, что всё происходящее ему даже нравилось.
Да Винчи уснул, убаюканный шумом дождя и теплом родных рук. Микеланджело, наблюдающий за тем, как понемногу расходятся тучи, ни на секунду не ослабил своих объятий.
Им обоим не было страшно.