На него смотрят с презрением. Он чувствует, как по его фигуре скользят оценивающие взгляды. Живот медленно начинает округляться и становится заметным, отчего чужие сомнения, если они и были, окончательно улетучиваются.

       На смену им приходит презрение.

       Менан с трудом подавляет желание накрыть живот рукой в защитном жесте. Вместо этого гордо держит спину ровной, а на лице сохраняет безмятежную полуулыбку. Делает вид, что не замечает, с каким отвращением смотрят на него его вынужденные собеседники.

       Они, вообще-то, у Менана вызывают не меньше отвращения.

       Но он держит маску. Сохраняет невозмутимость и игнорирует чужое недовольство. Пока что оно только в презрительных взглядах, и это меньшая из тех проблем, что занимают разум Менана.

       Он устало откидывается в кресле. Прикрывает глаза, улыбаясь. Лишь глупцы думают о том, что принц недальновиден, слабоволен и глуп, однако Менану до этого нет никакого дела. Он чувствует скрывающуюся в тенях комнатного полумрака фигуру, и горечь в улыбке жжётся в уголках губ. 

— Тоже считаешь меня мерзким ублюдком? — Менан тихо смеётся, медленно открывая глаза и лениво скашивая их в сторону.

       От тьмы отделяется силуэт Соршана, на лице которого застыла, кажется, уже привычная печальная обеспокоенность. 

— О чём ты говоришь, мой принц? — Соршан вкрадчиво приблизился к Менану, замирая рядом с ним. 

— Брось, — тот устало выдохнул, накрывая руками живот. — Даже во взглядах рабов и слуг я вижу это омерзение и презрение... Ты тоже теперь считаешь меня уродом? — проведя ладонью по скрытой одеждой коже, Менан снова прикрыл глаза, негромко рассмеявшись.

       Неприкрытая горечь была в этом смехе — конечно, Менан знал, что Соршан никогда его не любил. Скорее больше поддавался прихоти своего принца да собственной страсти, тлеющей углями в израненном сердце. Менан не мог ни в чём его обвинять, ведь во многом сам обманывался иллюзией, которую создал. 

— Я до сих пор считаю, что ничем хорошим для тебя это не закончится, — обогнув кресло, Соршан присел на корточки напротив Менана, в осторожности и нерешительности касаясь своими руками его. — Но я не думаю, что твоё положение делает тебя уродом.

       Менан посмотрел в глаза Соршана. В них не было лжи и неискренности. Его любовник говорил правду, и это, пожалуй, было единственной отрадой отверженного принца.

       Он слабо улыбнулся, снова прикрывая глаза. Легко выпутал свои руки из-под рук Соршана и несильно сжал его пальцы, позволяя чужим ладоням коснуться живота. В конце концов, они оба были причастны к случившемуся, и если судачества других были действительно правдивы, то и их бремя им следовало нести вместе.

       Обоим быть отверженными уродами.