Больное сознание Соршана несёт ему лишь боль и неприятности. Он уже давно привыкает к ним и смиряется с ними; воспринимает не иначе как часть самого себя.

       После гномьего плена он меняется до неузнаваемости. Ужасы тех дней выжигаются в его памяти огненным клеймом, и стоит Соршану закрыть глаза, как он снова и снова видит застенки, осенённые печатями Арката.

       В ушах его снова и снова звенит крик матери, а на руках расплывается кровавое пятно, пока тело его отца, убитого им собственноручно, остывает у его ног.

       Воспоминания отзываются невыносимой мукой и страданиями. Снова и снова проводят Соршана через тот ад, который ему довелось пережить. Они сводят с ума, трещинами расползаясь по повреждённому разуму. От них не сбежать, не скрыться и не найти облегчения.

       Соршан превращается в угрюмого дёрганного отшельника. Слабое утешение он теперь находит лишь в наркотическом угаре. Грибы и дурманящие порошки на время отгоняют призраков прошлого, и хотя бы ненадолго Соршан может расслабиться.

       Ценой, правда, за это становится мрачная репутация пьяного безумца, в голове которого — Хаос, не хуже чем в застенках Шио.

       Отчасти так и есть, и у наркотического расслабляющего дурмана есть своя сторона. Больной разум, сплетаясь с тенями, рождает невероятные картины, и странные образы на грани бреда и реальности встают перед глазами пугающе осязаемые. В них хочется верить... В них невозможно не верить.

       Тьма коварна и привлекательна. В ней можно найти покой, но платой за него будет полное безумие. Маласса изменчива и переменчива, она не ведает истины. Под сенью её крыльев таится множество дорог, и все они одновременно и правдивы, и ложны. Сложно понять эту тонкую грань; сложно сохранить себя и не сбиться с пути, растворившись во тьме, заблудившись меж многочисленностью предоставленных выборов.

       Соршан знает об этом как никто другой. И в то же время он — самый невежественный из всех последователей Малассы. Заслуживший одновременно и её милость, и её проклятие.

       Наркотический дурман и собственное безумие рождают в его голове невероятные образы. Напоминают о неоднозначности бытия. Намекают, что у всего есть другая сторона. Предупреждают, что иногда искажения бывают пугающими.

       Соршан вздрагивает всем телом, когда слышит сквозь шёпот и видит сквозь тени. Форма меняется, перетекая из одной в другую, но даже в этом изменении чувствуется свой порядок. Оно далеко от хаоса, хоть и многими воспринимается именно так, и Соршан непонимающе сводит брови на переносице.

       К чему всё это? Что Мать Теней пытается ему сказать?

       Понимание настигает его усталым Менаном в его руках. Доверчиво льнущим к нему и прячущим на его плече свою слабость. Принц ждёт ребёнка, и в этом признании Соршан находит ответ на свой вопрос.

       Ему следовало догадаться об этом раньше, понять ещё до того, как всё свершилось, но теперь... Теперь оставалось лишь принять неизбежное.