Их близость и без того сложно было назвать близостью. Скорее стремление и нужда Менана, которым Соршан подыгрывал. Настоящей близости между ними не было; как и не было любви.

       Однако после того, как всё свершилось, и без того нечастые моменты вовсе стали редкостью. Ничего удивительного, впрочем, ведь Менан, опасаясь за ребёнка, которого носил, изолируется во многом от мира, закрываясь в своём дворце и своих покоях. Соршану же теперь приходится следить за государством... и безопасностью принца.

       Ведь почти никто не пришёл в восторг от знаменательной новости.

       Теперь даже просто увидеться с Соршаном для Менана стало почти настоящей милостью. Что уже и говорить о тех крохах времени, которое они могли провести друг с другом. В тишине или же за неспешной беседой — это неважно, ведь главное само присутствие. Молчаливая близость и недостижимый покой, которого отныне они оба были лишены.

       Но иногда всё же случались исключения. Менан улыбался безмятежно, поглаживая округлившийся живот. Соршан был рядом с ним, вздыхал тяжело, скользя задумчивым взглядом по фигуре любовника и принца. 

— Что же мы наделали? — это был его любимый вопрос, и он качал головой, с печальной тоской рассматривая Менана.

       Который удивительно легко, как для своего нелёгкого положения, цельным плавным движением поднимался на ноги, неспешно подходя к Соршану, сидящему чуть в стороне. 

— Ребёнка, — он хмыкал иронично, прищуривая глаза, и будто в любопытстве склонял голову набок, глядя на Соршана. — Часть тебя и меня, наше дитя.

       Соршан снова качал головой, отводя взгляд от Менана, и тот приближался совсем близко, замирая напротив своего любовника. 

— Дай мне свою руку, — тогда он впервые попросил об этом, и Соршан вопросительно вскинул брови, удивлённо глядя на принца.

       Впрочем, руку он ему всё же протянул, и Менан со странной трепетной нежностью коснулся её. Сжал несильно, в задумчивости вглядываясь в ладонь, а после потянул её на себя, прикрывая глаза.

       В мягкой настойчивости он положил её на свой живот, прямо туда, где под кожей ощущалось дыхание новой жизни. Накрыл чужую руку своей, не позволяя отдёрнуть, и так и не произнёс ни слова.

       Впрочем, это было и не нужно, ведь Соршан и так всё чувствовал сам.

       Их близость, такая редкая и почти фальшивая, была осязаема. Плоть и кровь, дыхание и движения — она заставляла с собой считаться, игнорировать её было невозможно. Живое существо, которому только предстояло увидеть этот мир и пройти сквозь все его тяготы и сложности. Соршан чувствовал его; Соршан слышал его. И к одной руке вполне осознанно положил вторую.

       Он обхватил живот своего любовника, аккуратно скользя ладонями по натянутой коже. В странном отчаянии подался вперёд, наклоняясь и упираясь лбом в его вершину, затылком же чувствуя, как Менан улыбается. Осторожно зарывается пальцами в серебристые волосы, мягко перебирая их, наслаждаясь такой редкой близостью.

       Редкой, но главное — впервые искренней.