Это была несбыточная мечта. Эфемерная грёза, всплывающая перед глазами в краткие мгновения отдыха. Что-то такое далёкое и нереальное, отчего сердце сжималось в сладостной тоске и невыносимой боли.

       Прекрасная мечта, беззаботная и светлая, которой так и суждено остаться мечтой. Это было безумно жестоко.

       Но Менан закрывает глаза и снова видит её. Недосягаемую грёзу, что тает словно мираж. Счастливое будущее, которого у них никогда не будет.

       Он закрывает глаза и видит самого себя. Он прижимает к своей груди ребёнка и ласково улыбается ему. Простая радость, которая так же недосягаема для него, как Луна Асхи. Баюкает собственное дитя, которого, казалось бы, не должно существовать.

       Но оно было. И Менан отдавал ему всю свою любовь, которая копилась в нём всё это время, не менее сильную, чем та, что он испытывал к его второму родителю.

       Он закрывал глаза и видел Соршана. Усталость на дне его глаз мешалась со спокойным теплом и лаской, с которыми он смотрел на принца и их дитя. Девочка — или мальчик? — улыбалась широко своему отцу и была так поразительно похожа на него...

       Из Соршана получился бы хороший родитель. Наставник и друг, которому можно было бы доверить печали и радости, сомнения и страхи. Он как никто другой мог бы понять все терзания юного разума и души и наставить их на правильный путь.

       По крайней мере, уберегая от повторения их собственных ошибок.

       Соршан определённо был бы хорошим отцом. Он смог бы научить их сына — или всё-таки дочь? — и тонкостям магии, и ловкости клинка. Строгий, но справедливый наставник, действующий в первую очередь из побуждений любви к собственному ребёнку.

       Менан смеётся негромко, и слёзы выжигают его глаза. Перед ними всё ещё колышутся фантомы недостижимых грёз. Он держит веки закрытыми и видит то невероятное, чему уж тем более никогда не суждено стать реальностью.

       Он видит себя вновь обременённым. Новая жизнь тихо растёт под его сердцем — если он смог дать её единожды, то значит, подобное может свершиться ещё раз, правда? Руки его скользят по округлости, и он чувствует к ней чужие прикосновения — возлюбленного супруга и их старшего ребёнка.

       Всё это, впрочем, лишь мечта. Нереальный, недостижимый сон. Ведь не будет у них ни долгой жизни, ни счастья. Не будет покоя и семьи. Впереди их ждут лишь страдания, боль, кровь и смерть.

       Впереди их ждут разочарования и огонь, безжалостная война, в которой они вынуждены бросить своё дитя на произвол судьбы. Заставить его в одиночку познать все тяготы миры и пройти через них, не ощущая за своей спиной фигуры своих родителей.

       Жгучее раскаяние и сожаления огнём выжигают душу Менана. Это его вина, что он провалился ещё задолго до того, как всё началось.

       Реальность сурова. Реальность жестока. В реальности для них нет места. В реальности выживет в конце концов лишь один из них.

       Не Менан, уж точно.

       Не Соршан, к сожалению.

       Лишь их дитя, несчастное и одинокое.

       Вот тот удел, что ждёт их. И Менан открывает глаза, навсегда расставаясь со сладким ядом иллюзий.