Папайрус сутками готов смотреть шоу Меттатона. Пересматривать один и тот же выпуск, запасаться попкорном для нового марафона… Заучивать все позы и слова, которыми пользуется робот для сохранения сценического образа. Скелет слышит, что такое отношение называется «фанатским». Но Папайрус знает, что истинный фанат — монстр, или человек, следящий не только за сценической карьерой своего кумира, но и за его личной жизнью.
Он не такой — он никогда не полезет за «условные» границы. Он не станет искать личные фото Меттатона, случайно, или специально выложенные,
вернее, слитые в сеть слишком наглыми фанатами, ни за что не будет преследовать робота в реальной жизни. Максимум, купить билет. Папайрус, несмотря на «фанатскую» любовь ни за что не будет заниматься исследованием несомненно богатого внутреннего мира Меттатона. Но и под металлический корпус он тоже не полезет — кто он такой, чтобы в нём копаться?
Однако, Папайрус соврёт сам себе, если признает, что любит лишь «внешний вид» робота. Тем более, если учесть, что этот образ, такой, словно Меттатону даже не надо примерять на себя никакую «маску». Словно это исходит от самой души робота. От самого ядра его существования. Да, быть может, это всего лишь его великолепная актёрская игра, но что-то глубоко внутри подсказывает скелету, что это не так.
Альфис сама рассказывает, что на самом деле у Меттатона есть душа. Розовая такая, которая как раз показывается, когда робот пребывает во второй форме. Странно, что её не помещают в более защищённый отсек, но Папайрус уверен, что это сделано с той целью, чтобы Меттатон чуть ли не напрямую показывал, что весь он — перед своими зрителями.
Одно плохо — робот далеко, за тысячу километров… Снимается в различных, обязательно великолепных фильмах, делает прекрасные фотографии, даёт восхитительные концерты… А Папайрус здесь, в этом маленьком городке, пытается разобраться в себе, попутно совмещая это вместе с жизнью с ленивым мешком костей.
Годится для сценария? Определённо. Но вряд ли Меттатон станет сниматься в экранизации сюжета подобного фильма. Особенно в сцене, происходящей в реальном времени — Папайрус моет посуду! Какой экшн, какие страсти! Будь здесь Андайн, было бы куда эффектнее. Подумаешь, дом сожгли, или сделали ещё что-нибудь «эдакое», зато обязательно бы обратили на себя внимание Меттатона! Пусть даже как потенциальные конкуренты. А так… Кому Папайрус вообще сдался? Особенно, если учесть, что его великолепия определённо недостаточно для того, чтобы очаровать робота.
А жаль.
— Опять реклама, — не вовремя вздыхает Санс, причём так громко, что его слышно даже
из кухни. — Судя по всему, они совсем там <b>черепом</b> поехали.
Папайрус не отвечает, продолжая настойчиво мыть тарелки из-под спагетти. У него есть более важные дела, нежели слушать нытьё брата.
— Папс! — Снова зовёт он. — Кажется, в этот раз они пускают что-то нормальное. Тебе не помешало бы взглянуть на это своими <b>глазницами</b>.
— У меня нет на это времени. — Бросает тот, необыкновенно усиливая скорость мытья тарелок. Где-то Папайрус в очередной раз отмечает, что он делает действительно полезное дело, в отличие от ленивого старшего братца. Меттатону должны нравиться трудолюбивые монстры, было бы неплохо, если бы скелету выпал шанс познакомиться с ним вживую и узнать всё наверняка…
— Ну ладно. Пропустишь Меттатона. — Последнюю реплику ширококостный произносит с необыкновенным, ничем не скрываемым наслаждением. Словно точно знает, что через секунду брат моментально прибежит сюда.
Что и подтверждается.
— ГДЕ?! — Папайрус моментально откликается, оставляя невымытую посуду и тут же садясь на свободное место рядом с братом.
Санс отмечает, что его младшего братца всё также легко можно заинтересовать. Достаточно сказать имя возлюбленного… Или просто нравящемуся ему монстра. Во всяком случае, Папс подаёт все признаки влюблённости. Впрочем, Санс не берётся утверждать этого на сто процентов; он вообще не знает значения слова «влюблённость». Если быть предельно честным, ему ещё не доводилось испытывать подобного на собственных <b>костях</b>.
Пусть Папайрус попробует, тем более кандидат на первую любовь более чем достойный.
Две пары глазниц смотрят в разные стороны: одна — с благоговением и искренней любовью, не отрывая взгляда, рассматривает каждую деталь рекламы с Меттатоном, в то время, как другая с плохо скрываемой радостью поглядывает то на экран, то на родного брата. У Папайруса в глазницах загораются крохотные звёзды… Санс замечает, что таким он не видит брата очень и очень давно — что-то похожее было только когда в Подземелье падает последний человек… Но сейчас по сравнению с этим чувством явление Фриск в те дни кажется лишь повседневностью.
«Шоу талантов обоих миров!» — раздаётся роботизированный голос. — «Кумиры и фанаты смогут стать одним целым! Попытайте удачу, приходите по следующему адресу!.. Меттатон ждёт вас в 17:30!»
Конечно, кто же ещё может сделать такую рекламную заставку, переливающуюся всеми оттенками розового и чёрного цветов? Выглядит очень красиво, если честно. Главное, чтобы Папайрус был доволен.
— Будешь участвовать? — Спрашивает Санс, подмигивая.
— Разумеется! — Восклицает Папайрус в своей обычной манере. — Я покажу ему лучшие трюки! Я испеку ему лучшее спагетти, на которое только способен! Я…
— Может, сначала потренируешься? — На самом деле Санс не пытается сбить спесь с брата. Просто пытается помочь. — Конечно, с таким запалом от соперников ты и кучки <b>костей</b> не оставишь, но на одной импровизации далеко не уедешь.
— Ты прав! — Ещё энергичнее заявляет он, даже не обращая внимания на неуместный каламбур. — Я начинаю готовиться! Прямо сейчас!
И убегает с привычным «ньяхахаканием» прямо на кухню. Через секунду обязательно начнётся создание кулинарного «чуда»… От которого у любого живого существа с работающим желудком обязательно будет несварение. Впрочем, Санс давно не пробует стряпню брата, может, его навыки готовки улучшаются.
«Далеко пойдёт!» — Думает Санс, чуть ли не присвистывая. — «Хорошо, что Меттатон сделан из металла и он по-любому откажется от этой еды… Но тогда Папсу придётся подключить всё своё великолепие…»
— Короче, он обречён на успех! — Слова Санса заглушает грохот кастрюли.
<center>***</center>
Спустя часы «судейства», если это можно так назвать, Меттатон уже порядочно устаёт. Нет, не сидеть в окружении остальных судей, то есть, бывших администраторов его отеля. Альфис специально заботится о том, чтобы его тело никогда не вызывало неудобств у призрака. Обоняние она кстати, тоже добавляет, но даже запах пота коллег ничего не вызывает у робота. Все в одной лодке, как говорится, имей Меттатон плоть и кровь, от него разило бы не меньше.
Меттатон устаёт морально.
Честно говоря, все, абсолютно все претенденты, пришедшие на конкурс, абсолютно талантливы. Каждый в своей области. К примеру, Кэтти и Брэтти (которые, кажется, приходят лишь затем, чтобы вновь увидеть его вживую), отлично играющие роль «гламурных девиц», или тот же самый Джерри, обладающий неимоверным талантом разыгрывать из себя роль невоспитанного монстра.
Хотя, Меттатон осознаёт, что это далеко не самые удачные примеры, но они, по крайней мере, ведут себя абсолютно искренне. Таким отказывать тяжело. Но шоу-бизнес поблажек не требует абсолютно никаких. Кто-то лицом не вышел, у кого-то фигура далеко не для подиума, у кого-то проблемы с дикцией, а кто-то поразительно плох в актёрской игре… К сожалению, на сцену достойны выйти лишь лучшие!
— Последний в очереди! — Восклицает монстр-охранник.
Почему-то Меттатон твёрдо уверен, что именно этот, «финальный» претендент сможет его впечатлить.
— Давайте! — Драматично взмахивает рукой он, словно на съёмках очередного шоу.
— УРА! — Практически одновременно раздаётся радостный возглас… скелета? Меттатон не может перепутать такой тембр голоса с каким-либо ещё.
Роботу кажется, что ничего приятнее он ещё не слышит. И вряд ли услышит вновь… Если не даст этому парню шанс. Его уверенные шаги эхом разлетаются по комнате, а натёртая чуть ли не до блеска черепушка заманчиво сверкает в свете прожекторов. Но на этот раз робот впечатляется сразу же, в отличие от всех предыдущих конкурсантов.
— Меня зовут Папайрус! — Радостным, искренним голосом, какого Меттатон не слышит очень давно, восклицает скелет.
Почему-то роботу сразу же захотелось принять его на работу. Эта уверенная походка, великолепная прямая осанка, голос, идеально подходящий для пения… С таким не страшно разделить подиум.
Потому что этот скелет кажется Меттатону таким же идеальным, как и он сам. Самовлюблённость? Скорее просто «влюблённость». Только на этот раз кумир любит фаната. Да и он тоже, судя по этим глазницам.
— Талантливый мальчик, — тихо шепчет один из администраторов под нос, наблюдая за тем, как Папайрус ловко готовит спагетти. — Только ему не хватает оригинальности… Он использует те же приёмы, фразы и позы, что и ты.
В любое другое время Меттатон обязательно придал бы значение этим словам, но сейчас его душа переполнена искренней радостью.
— Это легко поправимо, — наконец говорит он. — Главное, у него есть задатки.
Кто-то негромко хмыкает и записывает что-то в маленький блокнот. Впрочем, Меттатон этого не замечает, направляя объективы на конкурсанта, который, кажется, во все глазницы смотрит на него в ответ.
Меттатон хочет, чтобы это длилось вечность… Но это желание прерывает звонящий мобильник в кармане Папайруса.
— Простите… — Вздыхает он, ненадолго останавливаясь и переводя взгляд на экран. — Мне звонит старший брат.
— Ничего страшного! — Драматично вздыхает он, жалея, что за столом слишком мало места для позы. — Братская любовь — то, что никакая сила не сможет разрушить!..
<center>***</center>
Такого позора Папайрус не испытывает очень давно. Более того, до этого момента Папайрус вообще не знает, что такое позор.
— Чёртов Санс… — тихо ругается он, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не начать во всё горло накричать на брата прямо перед Меттатоном.
Кажется, что хуже быть уже не может. Все часы тренировок, тонны запачканных тарелок и потраченных на создание идеального спагетти ингредиентов… Отправляются в пустоту на сверхзвуковой скорости.
Однако, в последний взгляд переводя взгляд на экран, Папайрус замечает, что телефон… садится? Во всяком случае при попытке включить его снова на экране появляются какие-то «глючащие» символы, на фоне огромного, пугающего белого лица с трещинами, идущими из «глаз».
Почему-то Папайрус прочитать текст может. Там написано: «Не упусти свой шанс!».
— Прошу прощения! — Громко восклицает он, убирая телефон. Впрочем, гореть неестественно-ярким красным щёки не перестают. Должно быть, стыд и смущение всё ещё гложут душу скелета. — Могу ли я продолжить?
— Разумеется!
<center>***</center>
Этот молодой монстр нравится Меттатону всё больше и больше. Мало того, что Папайрус жертвует общением с братом, чтобы не позориться на публике, так ещё и практически не подаёт виду, что этот нежданный звонок вообще был, всё также продолжая готовить, вернее, создавать спагетти.
Таких идеально отточенных движений робот не видит даже у самых опытных кулинаров-монстров, периодически появляющихся на его шоу. К примеру, Папайрус соблюдает даже самые незначительные детали, о которых многие забывают: к примеру, он не ломает длинные макаронины, а укладывает их в кастрюлю так, чтобы после варки они сами легко в неё поместились. Или, в самом конце готовки, скелет сразу же кладёт макароны с сыром на сковородку, не жарит по отдельности то одно, то другое…
И, что самое главное, он не отводит от Меттатона тёплого, по-детски влюблённого взгляда. Так, что это греет собственную душу робота.
— Готово! Угощайтесь!
Кажется, у Меттатона появляется новый, но на этот раз постоянный участник шоу… Во всяком случае кулинарных. И, возможно, романтических.
— Вы приняты! — Как всегда драматично восклицает он. — Возьмите мою визитку. И ещё, — робот тихо шепчет на несущетствующее ухо сияющему, как маленькое солнце, Папайрусу. — Вы согласны на личную встречу?..
Меттатон заранее знает, что он согласится — сияющими изнутри глазницами монстр выдаёт себя с черепом.
<center>***</center>
— Ну, как всё прошло? — С самым нахальным видом буквально с порога спрашивает Санс, так, словно не он ставит успех под угрозу. — Надеюсь, всё было хорошо?
В любой другой момент Папайрус обязательно бы закатил нешуточную истерику, во время которой обругал брата во всех смертных грехах… Но абсолютная победа в конкурсе полностью отбивает желание ругаться.
— Завтра я снова иду туда, — с выражением абсолютного счастья говорит он. — И послезавтра. И после-послезавтра и… — Он не договаривает. — В общем, великий Папайрус получил ответ на свою влюблённость!
— С чего ты взял? — На самом деле, было бы неплохо, если бы оно действительно так и являлось.
— Я это… Почувствовал.
Для Санса этого более, чем достаточное подтверждение.
<center>***</center>
На следующий день Папайрус, улыбаясь так, как Санс никогда не видит, уходит в пять часов вечера. Возвращается он в девять, абсолютно довольный и счастливый, с влюблённым румянцем на щеках, какой бывает только у влюблённых монстров, получивших ответ на своё признание. Причём с каждым днём румянец Папайруса становился всё гуще, но Санс не задаёт никаких вопросов. Тем более, что Папс начинает мелькать на экране всё чаще, в качестве временного сооведущего на романтических шоу… А это уже говорит об очень многом, если не считать того, что глаза обоих монстров (по словам Альфис, Меттатон на самом деле призрак) чуть ли не горят яркими огоньками, когда их взгляды «случайно» пересекаются.
И какой же из Санса старший брат, если он будет останавливать брата? Он наконец находит свою вторую половинку, а Санс совсем не тот монстр, который имеет право вмешиваться в его отношения.
Папайрус вырос… И теперь длинные осенние вечера он проводит не с братом, а с Меттатоном в ресторане, под радостные возгласы фанатов и вспышки фотокамер. Впрочем, Санс утверждать это на сто процентов. Единственное, что он знает, так это то, что Папайрус наконец сможет засиять, как звезда.
И рядом с ним будет сиять Меттатон.