Не дышу, кошмар, опять

Ну когда это кончится, блять?

Завтра начнется снова,

Муть поднимется, время сложится,

Я кричу, на часах полвторого.

Л. Р.

— Знаешь, что тебе надо?

— Закусывать мне надо.

— Я серьезно, Лев.

— Я тоже.

Лев потянулся через стол за бутылкой, но Стас ловко перенаправил его руку в блюдо с бутербродами. Тот дернул бровью, взял хлеб с докторской, откусил и стал меланхолично жевать. Стас подождал, пока он доест, и продолжил:

— Про сайты знакомств в курсе?

— Охуел?!

— Не, ну правда, — Стас навалился локтями на стол. — Не все так плохо, многие находят… кого-то.

Лев откинулся в кресле, сложил пальцы домиком.

— Мне «кто-то» тут не нужен. Я и тебя с трудом терплю, мудила. Как придешь — так хрен выставишь потом. А уж как начнешь чушь нести…

— Дурак, — беззлобно констатировал Стас и со вздохом вытряхнул из бутылки последние капли. — Без меня ты бы совсем зачах в своей конуре.

— А с тобой — сопьюсь, — мрачно заметил Лев. — Каждый раз как завалишься «на чай», потом два дня башка трещит. Что, без бутылки прийти никак?

— Да я покупаю на автомате, — смутился Стас, — Со жратвой. Не хочешь — не пей, вообще-то, — обиженно добавил он.

— Так автомат не только у тебя стоит, — дернул углом рта Лев. — Как не выпить, если оно уже на столе?

— Ну ладно, — развел руками гость, — больше не буду. Как скажешь. Главное, чтоб ты доволен был.

— Нахуй пошел.

— Все, все, — поднял руки Стас, и взглянул на часы. — Поздно, Данка ждет. Помочь прибрать? — оглянулся он по сторонам.

— Тебе адрес повторить?!

— Ладно, — вздохнул Стас. — Я дверь захлопну. Бывай. Держись тут.

Лев показал ему в спину двойной фак и отвернулся к темному окну. Откатил коляску от стола, дотянулся до створки, распахнул раму, нащупал в углу подоконника пачку сигарет. Поджег и мстительно, глубоко затянулся. Пробрало сразу — до кашля и слез. За год так и не привык, а пора бы… Видать, сформировать зависимость не дает здоровый организм спортсмена.

«Бывшего спортсмена», — злобно подумал Лев. «Бывшего, угробище ты больное упрямое», — и затянулся еще раз.

Вчера была годовщина с того дня. Стас весь день слал сообщения, звонил. Лев не отвечал, хоть и знал, что друг в своем офисе от беспокойства с ума сходит. Уйти не может, но и работать в таком состоянии нереально. Лев весь вчерашний день провел, положив локти на подоконник и глядя то на затянутое хмарью небо, то на бесконечно звонящий телефон. Можно было бы выключить раздражающий звук, но он не стал. Так и сидел молча у окна, вымещая непонятно что непонятно на ком. То ли на друге — за то, что остался другом, то ли на себе — за то, что сломался и за двенадцать месяцев окончательно превратился в эгоистичную язвительную тварь. За то, что год назад весенним вечером ему не сиделось дома, за то, что не успел среагировать, попал в дурацкую аварию и пустил под откос сразу несколько жизней, включая собственную.

Слова Стаса зудели у него в голове. Лев подумал, что надо набросать в блокноте дурацкий стих — помогает. Сразу выветрится из головы всякая муть.

«Кто-то».

Кто-то кому-то нужен.

Даже если он простужен. И контужен.

И с башкой не сильно дружен…

Суровая правда в том, что безногий инвалид не нужен на этом свете никому.

Награды и кубки он выкинул сразу, как только вернулся из больницы. Зачем хранить золоченый хлам, эту насмешку над собой-теперешним? Больше ему не прыгать. Значит и мозолить себе глаза прошлым — незачем.

С вещами Ульки пришлось повозиться, достать до высоких вешалок шкафа с кресла было трудновато… В итоге он просто посрывал все шмотье с мясом, с кусками пластиковых вешалок, упихал кое-как в четыре гробовых мусорных мешка и выставил на лестницу. Надо отдать Уле должное: она не устраивала сцен, не уговаривала его, не играла в самопожертвование. Молча забрала вещи и ушла, даже вздохнула с облегчением. Хотя вполне вероятно, последнее Лев придумал себе сам.

Хорошо хоть родителей давно уже не было в живых, а друзья очень скоро перестали звонить. Один Стас упрямо продолжал приходить, чуть ли не угрозами заставил подать объявление, обменять квартиру под крышей пятиэтажки без лифта на двушку с отдельным входом и пандусом. Стас же курировал ремонт — дверные ручки, выключатели на уровне пояса здорового человека… Лев старался не вспоминать это время — он сам тогда мог только беспробудно пить и огрызаться, изобретая новые и новые способы вывести друга из равновесия. Стас в себе не держал, ругался, психовал, уходил и возвращался. Данка, опасаясь нарваться, не звонила, но передавала через мужа еду. Старалась готовить то, что Лев любит. Эта их забота была как нож в груди. А вытащишь — тут же истечешь кровью и сдохнешь.

Раньше Лев, несмотря на пандус, и выезжать из квартиры отказывался, из принципа.

«Из принципа кретинизма!» — орал Стас и вытаскивал его на скамейку перед домом. Лев, конечно, сопротивлялся, но хер там был. Полудохлому инвалиду против тяжелоатлета, чемпиона области… Сейчас Стас бы так легко его не скрутил, да и не надо — мозги на место встали, сам выходить из дому научился. И не только на лавку.

В окна глядели ночные фонари, хлестал дождь. Лев потушил окурок в луже на подоконнике, прикрыл ставню и покатил в душ. Когда-то, прибежав после тренировки в зале потным и разгоряченным, он прыгал прямиком в постель к Уле. Им обоим так нравилось. А после аварии стал помешан на чистоте, мылся, как только выползал из кровати, после утренней тренировки еще раз, и третий — вечером.

Пробежав на руках в спальню, Лев забрался на кровать и взял телефон. На экране светились сообщения. Стас, кто же еще…

«Смотри, что упускаешь».

И фотки девушек с какого-то сайта.

«Это ты мне так неспокойной ночи пожелал?»

«Попробуй хотя бы! Тебе всего 25!»

Лев поднял телефон, щелкнул обе культи и отослал в ответ.

«Че ты видишь?»

«Вижу охуенную прессуху и грудак. Ябывдул»

«Идиотина. На меня теперь только шлюхи позарятся».

«Нечем у тебя шлюхам любоваться, кошелек тонковат».

«Это да. Давай к Данке шуруй, я не маленький, как-нибудь без твоих колыбельных засну».

Девушки на фотках были правда красивые — Стас, сука, знал, какие ему нравятся. Благо, дружат с ним с первой качалки, с шестнадцати лет… Вот чего он прицепился-то? Из-за вчерашней игры в молчанку что ли? Приперся, целый вечер проторчал вместо того, чтобы дома с женой и малым развлекаться…

Лев отбросил мобильник, закинул руки за голову и уставился в потолок. А что, и правда. Шлюха — самое оно, они, небось, ко всякому привыкли, всегда держат лицо. Даже если она, выйдя от него, пойдет блевать в ближайших кустах, Лев этого не узнает. Да и надо, наконец, знать, на что годен после года просушки — не в надежде на будущее, а просто так, для себя, из интереса.

Он мысленно прикинул баланс на счету, стремительно тающие накопления и, решительно послав все на хер, взял телефон и углубился в интернет.

— Ждите через час, — ответил жеманный голос.

Легко сказать — ждите.

Блять.

Лев натянул чистую футболку, заставил себя лежать и не дергаться. Шлюхе ни свечек, ни ужина — ниче не надо, а что надо — то при нем. Кошелек в тумбочке.

Позвонили. Лев взялся за поручень, перебросил себя в кресло и покатил к двери.

— П-привет. Я по вызову.

С фигуры за порогом лило в три ручья. Худенькая, короткостриженная, в шортах, сетчатых колготках и тонкой короткой курточке не по погоде. И с огромными накладными ресницами, с которых текла тушь. Грудь — два нуля. То бишь — полная противоположность заказанному. Лев обалдело уставился на это чудо природы, почесал в затылке.

— Знаешь, зонт-то давно придумали! Ты что, пешком шла?

Она испуганно вздрогнула, поежилась. Стало видно, что девушка совсем молоденькая, у Льва мелькнула мысль попросить ее показать паспорт. Мало ли…

— Я… да, пешком. Прости… те. Мне войти? Или… — она попыталась вытереть мокрое лицо. Цокнула языком, и, будто собравшись с силами, решительно продолжила: — Я пойду. Извините, вам пришлют кого-то другого.

— Куда?! — взвился он, — Хоть обсохни чутка, ливень пережди! Там же льет, как из ведра.

— Ничего, — криво улыбнулась девушка, — правда.

— Да заходи уже, не ломайся, — бросил Лев. — Все ж оплачено.

Настрой на жаркую ночь окончательно пропал, но позволить этой девчушке снова выйти в бурю он почему-то не мог. Хрен с ними, с деньгами. В конце концов, с голоду он не помрет, во всяком случае, не сейчас.

Она закусила губы и шагнула через порог, сняла сапоги, с которых по полу расплылось пятно серой воды. Огляделась.

— Садись, я чаю скипячу, — широким жестом пригласил Лев.

Звенькнул чайник, из шкафа явились чашки и вчерашнее печенье. Мать еще в детстве песочное готовить научила, он всегда эту возню с вырезанием из теста любил. Давно не делал, а как начал в себя после больницы приходить — испечь захотелось. С тех пор баловался пару раз в месяц.

Когда Лев вернулся в комнату с подносом на коленях, девушка все так же стояла у дивана, не решаясь присесть.

— Ты чего? — поднял брови Лев, переставляя поднос на столик.

— Испачкаю… Мокрая.

— Тьфу ты. Да ладно, садись, — махнул рукой Лев. — Высохнет. Печеньки и чай бери, — он протянул ей чашку. — Не обожгись только.

Девушка села на краешек дивана, тронула горячую чашку и внезапно расплакалась. Всхлипывая, утирала и без того черное от подводки лицо, кусала губы, тщетно пытаясь перестать. Лев растерялся. Все его бывшие девушки имели довольно крепкие нервы. Не плакали, а злились. Могли кричать, вазу расколотить или залепить пощечину — бывало. А прям слезами плакать — не плакали.

— Ну эй… — он подъехал, положил руку на острое плечо. — Кончай реветь. Чего стряслось-то? Заплатил я уже, не волнуйся. По карточке перевел. Не плачь.

Она мелко закивала, пригладила волосы дрожащими руками и снова расплакалась.

— Ну реви тогда, если надо, — развел руками Лев. — Может, хоть скажешь, че случилось-то? Руки-ноги у тебя вроде целы, молодая. В жизни почти ничего непоправимого нету.

— Прости.

— Ты что, первый день работаешь, да? — догадался Лев.

— Да нет, — дернула плечом девушка, наконец, перестав всхлипывать. — Просто… Это долго рассказывать.

— А мы не торопимся, — Лев взял чай, подул и отхлебнул. — У нас, если что, еще три часа впереди. Я с запасом брал, раньше был жеребец тот еще. Да не бойся, у меня уже весь настрой прошел с твоим ревом, — отмахнулся он. — Если твои позвонят, будем орать и на кровати прыгать, как в том фильме дурацком. Тебя как звать-то, мелкая?

— Я не мелкая, мне двадцать шесть, — обиженно фыркнула девушка. — Кристина. Ну или Сажа.

— Иди в душ, Сажа. Там халат мой висит, шмотки на сушилку закинь. Вернешься, все расскажешь. Мне тут, как видишь, пиздец как скучно, я истории слушать люблю.

В истории Кристины не было ничего примечательного — стандартный сценарий, скучный до зевоты, если только ты не являешься его непосредственным участником. Не нагулявшаяся мать, смутные воспоминания о тихом длинноносом отце, два отчима, один за другим. Последний привлек молодую женщину умением виртуозно пить и трахаться и быстро споил ее до белой горячки. Кристина осталась с ним в свои тринадцать. Отчим довольно скоро перенес практику своего второго навыка на нее. А после стал подкладывать приемыша под своих приятелей — когда за деньги, а когда за бутылку. Неведомым чудом Кристина окончила школу и уехала в соседний город, в бесплатное поварское училище. В древнем деревянном чемодане бултыхались потрепанные кроссовки, смена застиранного белья, паспорт и документы на поступление. Она готова была заплатить проводнику привычным способом, но тот оказался женщиной. Высадить безбилетницу посреди чиста поля ей не позволила совесть, и Кристина добралась до училища.

— Это были самые хорошие два года, — вздохнула Сажа, — Меня никто не знал. Не смотрел, как на грязь. Остальные все время стонали, что тараканы ночью в кровать лезут, да еда помоечная в столовке… А я молчала и жрала, как не в себя, и подушки там были классные, пушистые такие, и белье пахло, знаешь, таким… — она неопределенно взмахнула рукой, чуть не опрокинув чашку с чаем. — Такой чистотой…

Потом был переезд в областную столицу, поиски работы. Тяжелый труд и нехватка средств на самое необходимое. Новые подружки звали Кристину с собой гулять, а она даже не могла позволить себе чашку чая в закусочной. Звонков и приглашений становилось все меньше. Но быть с кем-то, не одной, стало необходимо, как воздух. И Кристина позвонила по одному из стандартных объявлений в дешевой газете… Стала водить своих приятельниц по кафе и магазинам, старалась купить их дружбу, хоть какое-то тепло. Но подружки постепенно разлетелись кто куда, а работа осталась. Засосала, как трясина.

— И я встретила его.

— Блять… — Лев отставил чашку и уставился в темное окно без занавесок. — Почему все дерьмо в жизни начинается с людей?!

— Ну, в моей жизни оно началось гораздо раньше, если ты не заметил, — фыркнула Сажа.

— Само собой, что ли, началось?

Кристина опустила глаза.

— Кстати, почему Сажа-то?

— Потому что мы не выходили на работу ненакрашенными, — усмехнулась Кристина, — иначе штраф. А у меня как-то сумку сперли с косметикой. Вот я и пыталась подвести глаза углем. Там девчонка одна была, рисовала в перерывах. Так, просто, людей, не лица — лица нельзя, а разное. Руки там… Как живое было. Вот у нее я уголь взяла. Потом неделю сидела, как узкоглазый китаец, с воспалением, — рассмеялась девушка, — Митяй поржал, даже наказывать не стал.

Его звали Евгений Тихомирович. Женя. Тридцать пять, скорее всего, женат, руководитель небольшого предприятия. Тихо и мирно себя чувствовала с этим клиентом Кристина — в кольце рук как в кольце стен. Защищенной. В самую первую ночь они долго говорили. Прижав девушку к плечу, словно близкого человека, а не шлюху, Женя спрашивал о ее жизни. Щурясь от пара, курил вишневый вейп и слушал. Действительно слушал, не притворялся. На следующий раз он заказал к ее приходу котлеты по-киевски — запомнил, как она обмолвилась, что любит их. Женя дарил Кристине разные приятные мелочи, сувениры из заграничных командировок. У кровати всегда стояли свежие цветы. Но главное — он слушал. И говорил о разных интересных вещах. Об искусстве, которого Сажа в глаза не видала, не считая дешевых репродукций со стразами в номерах гостиницы. О политике, в которой не понимала ничего. О далеких странах, которые были слишком далеко, чтобы поверить в их существование… Но Женя умел говорить так, что все становилось понятным, ощутимым. Достижимым. Стоит захотеть — и мир упадет спелым яблоком к твоим ногам.

Кристина влюбилась. Впервые в жизни. Первая любовь пришла поздно и протекала болезненно. Кристина ждала его звонка, как манны небесной. Мечтала, что он проплатит ей эксклюзив — хотя бы на месяц. На полгода. Может, и вовсе женится, заберет ее в далекий сияющий рай — такие истории постоянно рассказывались девочками, пока «папочек» и «мамочек» не было рядом. А вдруг это правда? В жизни же должны происходить чудеса — иначе зачем жить? Женя ведь так заботится о ней, что это, если не любовь?

— Я сказала ему сегодня… Не смогла больше, ляпнула с порога. Сразу. Спросила, что он собирается делать дальше? Со мной?

Кристина сжалась в комок на диване, уткнулась в колени лицом. Лев молча ждал продолжения, ощущая, как в груди закипает тяжелый гнев. Не на того неведомого Женю-мудака, а на себя-дебила. Поразвлечься захотел, пидорас?! Бабло заплатил, расселся ждать… Думал, уебок, только о том, чтоб не нарваться на жалость… Не потерять, блять, лица. А о той, что придет отдавать свое тело, как мясо, не думал?!

Он стиснул поручни кресла так, что побелели пальцы.

— И что… он ответил? — просипел Лев, заранее ощущая, как ответ даст ему по башке рикошетом.

Она вскинула сухие глаза и криво улыбнулась.

— Трахать. Трахать, конечно, что еще делать со шлюхой?

Кристина уставилась в то же окно, что недавно сверлил взглядом Лев.

— Посмеялся. По-доброму так, знаешь… А что? Ничего не случилось же. И я… — она быстро смахнула слезы с глаз. — Я его ударила по щеке. Даже не знаю, за что. И ушла. Мне теперь… — она осеклась, затихла.

Помолчав, Кристина очнулась, засуетилась. Сдвинула в сторону чашки, присела на колени у кресла.

— Ты прости, что я тебе это все… — затараторила она, — Ты скажи мне, я все тебе сделаю, я все умею…

Лев схватил ее за руку, заставил поднять лицо.

— Дурочка. Хочешь что-то сделать — посуду вон помой, я это терпеть не могу.

— Я не должна, — бормотала Кристина, порываясь гладить его по ногам, — Два прокола за ночь — это конец… Митяй меня… Он, знаешь…

— Заткнись уже, — гавкнул Лев, откатываясь в сторону. — Что у тебя пластинка заела, а?! Говорю — не надо! И Митяй твой не узнает! Спросят — скажу, ебал все три часа без перекура! Не можешь чашки сполоснуть — я сам!

Он грохнул поднос себе на колени, брякнул на него посуду. Сажа вскочила, сгребла все в охапку и метнулась на кухню. Через минуту зашумела вода. Лев подъехал к окну, открыл створку, вдыхая сырую ночь. Кристина вернулась, присела на край дивана, аккуратно расправила полу халата на коленях.

— Ну чо, Криська, — обернулся Лев, — мож, кино какое глянем? Отвлечься. Еще время осталось…

Ноут мерцал на столике, бормотание фильма превращалось в мерный гул, а то и вовсе исчезало. Лев изо всех сил держался, чтобы не вырубиться тут же, на диване. На плече у него тихо посапывала Сажа. Взъерошенные черные волосы щекотали шею, и это усыпляло еще больше. Спать было нельзя, нужно следить за временем. Поставить будильник на телефоне он не догадался, а теперь мобила лежала далеко, а будить девушку Лев не хотел.

Раздался звонок, Кристина вскинулась, побежала к своей сумочке.

— Да, я выхожу. Хорошо. Буду. — Она повернулась и глубоко вздохнула. — Мне…

— Я слышал, — отвел глаза Лев. — А тебе… нормально будет? Ну, сегодня, после всего…

Сажа улыбнулась и стала переодеваться в подсушенную одежду.

— Ничего. Спасибо, если бы не ты…

Лев досадливо рыкнул, потер руками лицо. Куда еще-то стыднее? А поди ж ты, оказывается, всегда есть куда.

— Митяй ничего не сказал, может, Женя все же не стукнул. А может, и стукнул. Похер, — бесшабашно рассмеялась она.

— Эй, — вскинулся Лев, заметив в ее глазах нехороший блеск. — Ты не думай ерунды творить, поняла? Жизнь у тебя одна!

Она махнула рукой, опустила взгляд.

— Куда мне, трусихе… раз за столько лет не смогла.

Лев пересел на кресло, подкатил ближе.

— Знаешь, я тоже так думал. Что трус. — Он прерывисто вздохнул, покусал губы. — А потом понял — это наоборот. Помереть легко, любой сможет. А вот попробуй-ка с жизнью сражаться. Каждый день.— Кристина присела, заглянула ему в лицо. Лев заставил себя посмотреть ей в глаза. — Ты прости. Наверно, это звучит сейчас как идиотизм, но…

— Ой, ты не впадай в этот… в пафос, — фыркнула Сажа, и взъерошила волосы у него на макушке. — Не за что прощать. За всех не попросишь! Ну, я пошла.

Когда за девушкой захлопнулась дверь, он отправился в спальню, лег на холодную кровать. Сон выветрился совершенно. Вместо него в голову полезли воспоминания, дурацкие мысли, обрывки рифм и прочая бесконечная шарманка, которая не дает людям спать до рассвета.