Она знала, чьей преданной должна стать, чтобы однажды прийти в Тол-Сирион и либо умереть, либо сделать безумную вещь – изменить течение времени. Провидица предпочла бы умереть, наконец оставить все эти бессмысленные сотни дней, но умереть с какой-то определённой пользой. Перед её глазами маячила ещё с кораблей широкая спина, светлые волосы. У эльфа был приятный голос и он был действительно очень красив так, что многие эльфийские женщины трепетали ресницами неловко улыбались, стоило ему бросить лишь один долгий и требовательный взгляд. Этот эльф, для которого она была лишь очередной из сотни проданных – никогда не смотрел на неё больше чем несколько секунд, чему она бесконечно была благодарна. Судьбе ли, Эру ли, но мысль о избранности этим эльфом не приносила ничего кроме тревоги и страха, переходящего в ужас. Платит за свои знания лишениями и болью было бы так глупо, со стороны энгдарской души, что мучилась в бессмертном теле.

У ее Господина был брат, с которым они были не разлей вода и тот иногда смотрел на неё дольше, чем несколько секунд. Она опускала глаза и не поднимала, пока не чувствовала, что задумчивый взгляд исчез. Она не понимала, почему он вообще на нее смотрел. У этого эльфа был взгляд Фенора, она чувствовала взгляд верховного короля Нолдо всего раз, когда оказалась на кораблях, впервые открыла глаза и тогда ей казалось, он прикажет ее казнить. Но он обратив на нее такой же задумчивый взгляд, как у сына просто его отвел.   Однажды брат Господина заговорил с ней, что заставило внутри вскипеть тревогу:

– Почему тебя зовут провидицей?

– Я предсказывают будущее, Господин Куруфин, – она не поднимает глаз, не двигается, кажется даже не дышит. Этот эльф не должен был с ней говорить, с другой стороны; она не знала каждое мгновение. Возможно среди всех этих тысячи бессмысленных дней с ней будут говорить и другие, чьи имена она знала наизусть, чьих имен боялась, и были те, кто еще не родился.

– И твои слова сбываются? – второй эльф обращает свой взгляд на застывшую перед ним, усмехается и эльфийка внезапно поднимает свои глаза. Взгляд уставшей в бессмертном теле души, словно она приняла на себя клятву Мандоса одна заставляет поежится обоих.

— Иногда, — она усмехается и снова опускает взгляд вниз. Немногие эльфы спрашивали её о собственной судьбе, чаще она отмахивалась какой-то пространственной ерундой, пока не слышала знакомые имена. Пять попаданий из десяти, и почему-то эльфы начинали думать, что оно способна на действительно точные, мелочные предсказания.

– В чем суть тогда? Многие имеют дар предсказывать....

Она не знала что тогда дёрнуло её снова говорить, как предсказывала она Маглору его освобождение, так сейчас она говорила, не расцепив зубов, гордая и непоколебимая:

– В 455 году от рождения солнца и луны, над Ангбандом поднялось пламя и дым, яд пролился дождём на Ард-Тален, и рекой разлились пламя и магма. Враг, набрав всю мощь свою опустил кулак на Дортонион, на Ладрос, на Тол-Сирион, на Химлад, на пределы ваших братьев и пало во тьму Средиземье. Эту битву назвали Дагор Благоллах, она несла только боль и разруху. И длилось это...

Она поднимает голову, смотря на друг замолчавших эльфов без страха и сомнения, позволяя себе замолчать.

– И длилось это? – спрашивает её Келегорм, чьи глаза смотрели на неё с сомнением и интересом.

– Пока первый сильмарилль не покинул Ангбанд, – ответила она и пожала плечами, словно судьба этого камушки волновала её меньше всего, – его судьба всегда на вас, и принесёт немало горя. В тот год порвётся связь времен, и мир в тот же час придёт в движение, и чёрный цвет знамен, знаменует ваше последнее сражение.

Эльфы молчали, смотря на неё каждый со своим выражением лица. Куруфин недоверчиво смерил ее пронзительным взглядом пламени Фенора, что хотело проникнуть в эту холодную суть чужой души, Келегорм же лениво осматривал оболочку, словно красивую статуэтку, которая внезапно сумела его развлечь.

– Что же... Ещё полторы сотни лет, – отзывается с улыбкой король, среди ее народа, наблюдая как эльфийка снова пожимает плечами. Весь её интерес к ним снова угас – это задело гордого Нолдо, привыкшего к восхищению.

— Все твои разговоры похожи на злую шутку, если ты настолько смела...

Она улыбнулась, после вдруг послышался смех, эльфийка внезапно рассмеялась, но на лице ее не было и отблеска веселья, только злость смешанная с тоской.

– Тогда я живу в этой злой шутке, мой Господин. И вот это уже — действительно страшно.

Эльфы снова переглядываются и нолдо разворачивается, чтобы покинуть место их внезапного разговора, так и не прощаясь, оставляя господ несколько растерянности ее странным поведением.

– Она просто сумасшедшая, – фыркает старший из братьев, на что Атаринкэ пожимает плечами.

— Что толку слушать выжившую из ума? – повторяет его старший, словно пытается убедить в чем-то себя.

Младший эльф бы сказал присматривать за этой эльфийкой, но скрепя сердце думал о всех ее пророчествах, как о мрачной чуши, призванный впечатлить. Они держали осаду уже несколько столетий и правили в своих землях, как избранные короли, лишь изредка вспоминая, о клятве. Но при упоминании о сильмариллях что-то тёмное зашевелилось на дне его помыслов.

— Видевшая свет Валинора разве могла помутиться разумом? – спрашивает он с сомнением и состоит на своего брата, который уже не слушал, поджимая губы и отмахиваясь.

Провидица же стояла у одной из теплиц этого края и смотрела на звезды, кусая губы остервенело. Зря она ведь произнесла эти слова. Они придут за ней и тогда будет поздно отказываться от собственных слов.