Примечание
Освальд всегда ненавидел подземелья и заброшки – он предпочитал роскошные, богато украшенные просторные залы, поэтому после катастрофы сразу же занял крупнейшее из имевшихся – мэрию. Но судьба – дама с юмором, именно поэтому сейчас он, хромая сильнее чем обычно (от нищей обстановки ломило кости), шёл по холодному сырому коридору, упираясь рукой в кирпичную стену, с которой кусками отваливалась краска. Истошные вопли из комнаты, в которую он сейчас направлялся, а затем и два вылетевших оттуда бандита, неслабо напугали его, заставив вжаться спиной в кирпич, но громилы пронеслись мимо, словно не заметив его. По спине словно пробежала стайка мокриц; Освальда передёрнуло. Проводив вопящих чурбанов испуганным взглядом и преисполнившись презрения и ненависти к себе, он продолжил свой путь.
Селина сидела за убогим столом и нехотя жевала что-то похожее на бобы, лениво ковыряясь в вызывающей омерзение тарелке не менее мерзкой ложкой. Тут Пингвину пришлось подавить злорадный смешок – он прекрасно помнил, как эта девчонка нагло сидела на его столе из красного дерева, уплетая вкуснейшие рыбные блюда серебряными приборами. Действительно кошка; а ведь он не забыл, как она бегала за Фиш Муни и угрожала ему… самому ему!.. дробовиком. Но несмотря на это он простил её и даже не обращал внимания на её кошачьи выходки – разве Фиш позволила бы этой милой кудряшке залезть на обеденный стол, да ещё и в ботинках? Для чистоплюя-Освальда закрыть на это глаза было верхом благоволения. Кто знает, может, останься она с ним, и сейчас тоже делила бы стол с его едой… нет, какая-то неправильная мысль… С ним! Делила бы стол с ним. Но нет, кошки гуляют сами по себе, ага. И вот теперь он живёт в шикарном “особняке”, а она жуёт в этом гадюжнике бобы. На его лицо вернулась ехидная ухмылка и он не сдержал ядовитое замечание:
— Не вовремя?
Селина повернула к Освальду мордочку с выражением полного безразличия, но он прекрасно видел, как тошнит её от того, что она пережёвывает. Или не от этого. Его взгляд упал на блюдце, на котором ещё судорожно двигались свежеотрубленные пальцы, и Кобблпота самого замутило.
— Что тебе надо? – отрезвляющий вопрос Кошки заставляет Пингвина взять себя в руки и натянуть на лицо ту самую ехидную и горделивую маску. Он отпускает ехидную и смешную шутку, стараясь заодно “подмаслить” девочку, к которой ему пришлось обратиться за помощью. Это у него получилось. Наполовину.
Селину, видимо, сильно утомила ситуация, в которой она находилась, поэтому в ответ на шутку она не отшучивается, а взрывается довольно длинной речью, жалуясь на популярность среди преступных кругов. Не в лучшем смысле, разумеется.
«Понеслась…» - Освальд скорчил понимающую мину и уплыл мыслями в воспоминания. Почему-то вспомнилось, как Селина потёрлась щекой о Фиш, об эту мерзкую дрянь. Это воспоминание заставило его скрипнуть зубами и сжать кулаки… От ревности? Он ревнует? К нему она так не ластилась. Конечно, иллюзий по поводу собственной внешности Пингвин не питал, что бы ни говорила ему любимая мамочка (Царствие ей Небесное), кличка к нему прицепилась неспроста. Но ведь необязательно о лицо, она могла бы дать погладить себя по голове…
Освальд тряхнул головой, и Селина, видимо приняв это за знак внимательного слушателя, с ещё большим энтузиазмом начала было свои жалобы, но Кобблпот резко оборвал её: он ненавидел подобные выносы мозга, зарываясь от них в собственные мысли, а сейчас они принимали совершенно дикий, неуместный и даже опасный оборот. Абсолютно некстати.
— Если ты кое-кого мне найдёшь – так и быть, я смогу приютить тебя в моей крепости.
«И что это сейчас было? И с каких пор я веду диалоги сам с собой, как Эдвард?» - Пингвин нахмурился и ещё раз тряхнул головой – на всякий случай.
***
Стараясь изо всех сил не отставать от Селины, Освальд переваривал произошедший совсем недавно диалог, смаковал его, переполняясь невероятным коктейлем чувств… Негативных, по большей части.
«Табита убила мою мамочку, и тебе это известно, милочка. С чего ты решила, что приплетать эту дрянь – это хороший пример? Я, почему-то не вспомнил, сколько раз ты меня подставляла», - Пингвин потихоньку закипал, как всегда, когда в разговоре собеседник прямо или косвенно оскорблял его мамочку. – «Я предложил тебе жить в нормальном доме, а не в этих тошнотворных трущобах, и вот как ты мне ответила? Я для тебя совсем ничего не значу?» - под сердцем заныло, и Пингвин пару раз стукнул себя кулаком по грудине, не хватало ещё проявить слабость. Селина удивлённо обернулась, на что он мелко закивал и с язвительной улыбкой процедил:
— Слюной подавился.
Девочка лишь с непониманием окинула его взглядом и пробурчала что-то в роде «Ну ладно…», что ещё сильнее разозлило Освальда. Он тот, кто однажды подмял под себя весь город; да, сейчас ему требуется чужая помощь, но он обратился к ней! Не к кому-то ещё, а сразу к ней; можно было и проявить уважение. Нет, дело не в том, что ему не к кому больше обратиться, он просто хотел её увидеть… Или наоборот?
Саданув себя кулаком в грудь ещё раз, Пингвин, переваливаясь из стороны в сторону, обогнал удивлённую Селину на несколько шагов, после чего развернулся, сделал глубокий вдох и снова пропустил девочку вперёд, обозвав себя в мыслях идиотом.
***
В закрытой комнате, полной маленьких бомб и других блестяшек, Освальд нервно наворачивал круги: Кошка нахально развалилась в единственном кресле и уступать место явно не собиралась. Она поправляла кудрявые непослушные волосы, проводила подушечками пальцев по маленьким аккуратным ноготкам другой руки и следила за его метаниями с лёгкой улыбкой явного удовольствия. Это Освальда начинало злить, он ненавидел, когда его выставляли посмешищем.
— Ты валишь из Готэма.
Кобблпот закатил глаза:
— Поздравляю, маленький гений.
Селина выпрямилась, и внимательно и серьёзно посмотрела на Освальда.
— Я с тобой, - сказано это было тоном, возражать которому было бесполезно; но Пингвин и не собирался. В ту минуту его ощутимо тряхнуло от счастья… а затем словно окатило холодной водой, когда за этим заявлением последовала тирада, объясняющая это решение усталостью от известности. Злоба снова подступила к горлу Освальда, и он, сделав пару шагов навис над девушкой.
— Дай мне сесть.
— … Я не хочу быть той, кто убила… Что, прости?
Пингвин раздражённо облизал губы и наклонился пониже.
— Я сказал, дай мне сесть.
— Ещё чего, - Селина надулась и забралась в кресло с ногами, - И что ты сделаешь, Пингви? Заставишь меня?
От раздавшегося следом скрипа зубов девушка вздрогнула и испуганно посмотрела на мужчину. Он и раньше пугал её, хоть и недостаточно сильно, чтобы она потеряла над собой контроль. Этот на вид слабый, тщедушный, калечный человечек умудрялся выходить из воды практически сухим; он ставил перед собой невероятные цели и добивался их, постоянно возносясь из грязи в князи. Умелый интриган, способный стравить между собой крупнейшие банды, как запугивая, так и ползая у кого нужно в ногах. Это и пугало, и вызывало уважение. Только вот сейчас он выглядел как человек, способный (и явно желавший) задушить её, и что-то Селине подсказывало, что она не сможет отбиться от него, как бы она ни была уверена в своих силах. Впрочем, это ощущение быстро прошло. Пингвин взял себя в руки и натянул на лицо улыбку.
— Проехали. Ах, извини, ты не договорила. Так кем ты там хочешь стать?
— Я не хочу быть той, кто убил Джеремайю Валеско. Я хочу быть собой…
Селина повторила мысль практически на автомате. Освальд приподнял бровь и заглянул ей в глаза.
— У меня сердце за тебя кровью обливается, - и девочка не смогла бы сейчас с уверенностью ответить, был ли это сарказм, или он говорил серьёзно.
***
В здание мэрии возвращались молча, каждый был погружен в свои мысли. Селина вспоминала крик Пингвина в момент, когда она разбежалась, чтобы выбить дверь. Он ведь не дурак, взрыв за дверью не запустил бы цепную реакцию, да и самому Пингвину бы не угрожал, он прекрасно чувствовал бы себя за шкафом. Он испугался за неё. Почему? Она ведь ему больше не нужна, он был так уверен, что воровка-Сорока далеко не уйдёт…
Селина украдкой оглянулась и посмотрела на хромавшего чуть позади Освальда. По его лицу было невозможно понять, о чём он думал в тот момент, он снова закрылся за маской злобной сосредоточенности. На мгновение ей показалось, что он встретил её взгляд, и она, покраснев, быстро отвернулась.
У Освальда же в голове творилась самая настоящая каша. Секундную восторженность от работы с Кошкой сменяла ненависть к себе и окружающим, которую очень хотелось выплеснуть; впрочем, он это и так собирался сделать. Хромая за девушкой, он прокручивал раз за разом десяток мыслей, пытаясь разобраться в себе, понять, что именно он испытывал к Селине, и не была ли Сорока лишь предлогом для встречи. Конечно, всё можно списать на крайнюю нужду, но Освальд точно знал, что если бы ему хотя бы год назад кто-то сказал, что он отдаст десятую часть своего состояния и дорогущий бриллиант всего лишь за поиск какой-то бродяжки, он бы долго издевательски смеялся. А потом отрезал бы “пророку” ухо. Как минимум.
***
Он не изменяет своему стилю, кривляясь и отпуская ядовитые замечания в ответ на полоумные реплики раненой воровки. Состроив показательно-грустную рожу в ответ на её просьбу отпустить, он всаживает ей в грудь все оставшиеся в пистолете патроны, чем приводит Селину в ужас. С большим удивлением смотрит на дрожащую девушку – у неё в глазах показались крупные слёзы – неужели она никогда не видела убийств? И это в Готэме-то?
Освальд наклоняется к Селине, попутно отмечая, насколько близко оказались их лица, и, поддавшись свербящему в сердце чувству, вдруг обнимает её. Очень неуклюже, учитывая, что девушка несколько выше (и сильнее) его. Селина замирает, то ли от удивления, то ли… Освальду плевать на причину, он осторожно придерживает её спину, другой рукой убирает непослушные кудрявые волосы с дрожащих плеч. Он говорит медленно, чуть тише, чем обычно, стараясь, чтобы его голос не задрожал, выдав волнение:
— Когда у меня… Когда у нас крадут, я предпочитаю решать вопрос радикально.
На что Селина, неуверенно обняв Освальда в ответ, отвечает:
— Буду иметь в виду, напарник.