он сидел на чердаке с сигаретой и перебирал старые, запылившиеся книги. страницы пожелтели, многие слова стёрлись от сырости и разобрать, что там написано, было почти невозможно. но ему и не хотелось разбирать, он просто смотрел на эти детища рук человеческих, которые, может, когда-то кому-то были нужны. на форзацах многих из них мелькали дарственные надписи и года, в которые эти книги были кому-то подарены. одна из книг была вручена некоему Александру Джареду Линбергу на его день рождения шестнадцатого августа тысяча девятьсот четвёртого года и он удивился, что этот томик прожил на свете больше двух сотен лет.
у окна лежали распахнутые книги и их страницы трепал ветер. он не обернулся на шум, потому что привык к нему, к этому самому шуму и его совершенно не волновало, что погода может навредить этим аккуратным, хоть и пыльным, символам уже невесть когда ушедшей эпохи. ушедшей, потому что книг сейчас никто не читал, как не читал газет, брошюр, статей, журналов и любых других печатных изданий — людям было не до этого, у одних людей были плазмы во всю стену, а у других было отсутствие денег и неумение читать. он не относился ни к тем, ни к другим, он умел читать и имел деньги, но ненавидел их тратить. он предпочитал скитаться по заброшенным домам без какой-либо цели, он не искал чего-то конкретного, он просто надеялся на одном из этих чердаков обнаружить что-то кроме пыльных страниц и ветра, эти страницы трепавшего. но на многих чердаках не было даже этого, на многих чердаках были, черт их дери, эти плазмы… или другая какая-нибудь техника, уже устаревшая и никому не нужная, она валялась на чердаках брошенных домов, потому что люди переезжали в новые дома и покупали новую технику. но этих чёртовых телевизоров, наушников, нетбуков ему было не жаль, он жалел только пыльные страницы, потому что их чаще сжигали, чем бросали без дела, как (о боже, опять) плазмы.
он выкурил последнюю сигарету из своей пачки и кинул её, опустошееную, в окно. ветер бросил издеваться над страницами и подхватил синюю картонку, закидывая её туда-сюда и заставляя выделывать разнообразные кульбиты. он понаблюдал за игрой ветра и пустой сигаретной пачки несколько секунд, — или минут? — пока взгляд его не стал пустым и бездумным и он не отвлёкся на тихое попискивание в противоположном углу чердака. мыши? или какое-то устройство типа взрывчатки, которое этим писком оповещает его, что пора валить? но с чего бы этой взрывчатке быть тут, в очередном заброшенном доме на чердаке? на чердаке, где есть только ветер и жёлтые от времени страницы, но об этом он старался не думать. он вообще старался думать поменьше, потому что (как там пишут на сайтах?) «мыслительный процесс замедляет процесс жизнедеятельности организма и заставляет сердце биться слабее и ре... » господи, да разве же он в это верил?! это было бредом, абсолютным и совершенно глупым, она старался думать как можно меньше не из-за этих дурацких статеек на дурацких сайтах, а потому, что ветер в его голове мог трепать его мысли так же, как ветер на чердаках треплет страницы книг, но об этом лучше не думать. лучше не думать.
он сложил несколько более или менее живых и читаемых томиков в свою сумку, застегнул куртку, сложил оставшиеся книги (страницы) туда же, где взял — на старенькую, прогнившую полку и закрыл окно. стало тихо и страшно, ужасно страшно, потому что тишина была его главным врагом. он в последний раз оглядел этот чердак и вышел, стараясь не быть бесшумным, но издавать как можно больше звуков, чтобы не оставаться один на один с этой чёртовой всепоглащающей тишиной. преодолев «мертвый» квартал, состоящий целиком и полностью из таких вот пыльных домов, где жили только чердак, ветер и страницы, он свернул на оживленный бульвар, а затем из него в крохотный переулок и во двор, где, в маленьком полуподвальном помещении он жил. спрыгнув туда через люк в подъезде, он бережно вынул книги из сумки и составил их на полочку к остальным.
сегодняшнюю ночь он снова проведёт, подклеивая книжные переплёты, слушая музыку из барахлящего транзистора, и стараясь не думать о чердаках, страницах и ветре, к которым он вернётся завтра, потому что просто вынужден.