Хосок выдыхает тонкую струю дыма в окно, тушит сигарету о замызганную крышку из-под кофе и на цыпочках подходит к мусорке, чтобы скрыть там следы преступления, зарыв пепел и окурок под кучей мусора. Всё по фэн-шую.

— Ну и чем мы тут заняты? — после этих слов раздаётся почти оглушительный для старшего щелчок выключателя.

«Блять», — вот и всё, что успевает подумать Хосок, разворачиваясь в сторону донсэна и жмурясь от непривычно яркого света от лампочки.

— Да просто воды встал попить.

— А, то есть у нас куревом воняет из-под крана? — проговаривает отрывисто Чонгук, злобно щурясь. — Хён, мы разве с тобой не договаривались?

Хосок передёргивает плечами и горделиво задирает голову, решая, что, раз правда открылась, правильнее для него сейчас отстаивать свои права до конца.

— Во-первых, мелочь пузатая, я тебя старше на три с половиной года. Во-вторых…

— Пачку гони.

— Хорошо.

И Хосок даже сказать не может, когда же он докатился до жизни такой. Чонгук всё такой же насупленный: он комкает в руках полупустую пачку, и старший словно слышит звук рвущейся бумаги, от которого сразу на сердце начинают скрести кошки. Чонгук уходит обратно спать и бубнит что-то про то, что обнимашек кто-то сегодня не получит. Хосок думает, что это очень хорошо, а вовсе не плохо, и ради такого можно хоть каждый день пиздить сигареты у Юнги. Вот только на самом деле ему становится очень обидно: и речь о Хосоке, хотя Юнги тоже обижается, ведь сигареты нынче дороговаты.

Обидно становится настолько, что Хосок сам лезет Чонгуку под руку, сюсюкая шёпотом какую-то ванильную ересь, от которой бы проблеваться, но ведь мелкому нравится. У Чонгука перекипает достаточно быстро. Он лепечет сонно что-то о «у меня есть отличный план, завтра воплотим», и Хосок уже считает, что это было крайне глупо — пойти на поводу у своих импульсивных эмоций.

— Ну, что я могу сказать. Если ты такой любитель пихать в рот всякую гадость, самое время заменить сигареты на что-то другое.

Хосок от удивления врезается в дверной косяк, и, шипя сквозь зубы, потирает ушибленный лоб. Он подозрительно оборачивается в сторону Чонгука и уже готов вопить, когда тот начнёт доставать член из штанов, но младший ожиданий не оправдывает и кладёт на стол небольшой пакет.

— Вот, хён. Я купил тебе конфеты.

— А, да. Конфеты. Я о них и подумал, — почти выкрикивает старший, а его лицо и шея покрываются красными пятнами от смущения.

«Кажется, мои мысли стали дофига извращёнными. Это плохо», — думает Хосок, поворачиваясь к донсэну спиной под предлогом «надо бы разобрать продукты по полкам».

«Кажется, мысли хёна стали дофига извращёнными. Это просто зашибись», — думает Чонгук и хищно облизывается, улыбаясь во всё лицо. Он подходит к Хосоку и обнимает его со спины, прижимаясь к нему всем телом. Тот дёргается от неожиданности и весь напрягается, но вырваться не пытается. Младший вжимается пахом в зад Хосока, от чего старший невольно роняет упаковку риса и вцепляется пальцами в столешницу кухонного гарнитура. Чонгук тянется губами к его уху и шепчет тягуче:

— Хён, я так и знал, что ты извращенец, поэтому вместо обычных карамелек я купил тебе чупа-чупсы XXL.

— Да ты ебнулся, — сипит Хосок и трясёт головой из стороны в сторону, словно избавляясь от наваждения. Он отпихивает Чонгука от себя локтями и боком пробирается в ванную, надеясь, что донсэн не заметит образовавшейся в виде стояка проблемы.

Но Чонгук далеко не слепой, хоть и придурок немного. Он следует за хёном и обламывает всю малину, когда Хосок уже начинает косо на него поглядывать, твёрдо уверенный в том, что ему сейчас отдрочат.

— На, хён, — говорит Чонгук, заглядывая в ванную комнату и протягивая большой чупа-чупс. — Заодно пососёшь. Раз уж тебя так возбуждают чупики.

Хосок, недолго думая, швыряет одолженный ему с огромной честью леденец прямо донсэну в лоб. У Чонгука звёздочки перед глазами и надоедливые вопли над ухом, вплоть до вечера: «у меня не на чупа-чупсы встаёт, даун», «если ты этой припиской XXL тонко пытался намекнуть на размер своего члена, то даже не обольщайся, что он у тебя хотя бы средних размеров», и что-то в духе «сам соси свои чупики, раз так хочется». Хосок явно пытается младшего вывести из себя, но Чонгук только тихо посмеивается, ведь шалость удалась.

И Хосок вдруг перестаёт надоедать бесконечными жалобами и попрёками. Чонгук присматривается к нему и решает для себя, что тот просто перекипел и уже мысленно простил донсэна. Но, когда Хосок поворачивается в кровати к нему лицом и как-то странно заглядывает в глаза, младший осознаёт, что его хён не просто забил на эту шутку, но ещё и надумал что-то своё. Чонгук неосознанно задерживает дыхание и ждёт, когда Хосок, наконец, решится заговорить.

— Ты знаешь, что ты мелкий придурок, и шутки у тебя идиотские.

Чонгук не отвечает, потому что чувствует, что это лишь бессмысленное вступление, чтобы появилась смелость заговорить.

— Давай уже перейдём к следующему шагу? — еле слышно шепчет старший.

— Ты о том, чтобы теперь принимать душ вместе и каждое утро начинать с тонизирующей дрочки?

Хосок щёлкает по носу донсэна, прерывая длинный монолог о пользе ранней мастурбации.

— Я же говорю, ты идиот у нас немного, — Хосок тяжело вздыхает и продолжает свою мысль. — Нет, я о том, что нам пора заняться сексом.

Чонгук удивлённо хлопает глазами, прежде чем бездумно выдаёт:

— Ты наконец созрел. Это тебя чупа-чупсы на секс надоумили?

— Блять, конечно. Что же ещё, кроме них! — недовольно выкрикивает Хосок и отворачивается, демонстративно скрестив руки на груди, хотя под одеялом не то, чтобы было видно.

— К слову, если тебя так с этого вштыривает, у меня есть один чупа-чупс в трусах.

— Спасибо, мелкий. Вот теперь я окончательно передумал. У нас с тобой вообще никогда не будет секса: я лучше умру с мозолями на руках.