— Какого хрена, не подскажете?

— Тебе что-то не нравится, хён?

— Тэхён, мне, блять, всё не нравится!

— Почему вы, голубые, все такие занудные брюзги?

— Мы начнём уже играть в карты или как? — недовольно кряхтит Юнги, поудобнее устраиваясь на подушке. — Собрались тут все такие дохуя азартные, а сами сидят и только буравят друг друга злобными взглядами.

— У меня не было злобного взгляда, — обиженно сопит Тэхён и достаёт колоду из рюкзака. — А вот эти двое, кажется, хотят меня убить. Особенно тот, молчаливый.

— Он не молчаливый, — проясняет ему ситуацию Юнги. — Просто у него включён режим охранника: защищает свою территорию. А Хосок... он не против тебя, не возникай насчёт его озлобленности. Скорее всего, его просто бесит, что мы не дали им должного времени потереться друг о друга гениталиями…

— Хён, прикрой свою варежку и хватит нести всякую чушь! Ты совсем стыд потерял? Сейчас Чонгук прицепится к тебе, и я посмотрю, как ты и дальше шутки будешь шутить!

— Зачем мне к нему прицепляться? Это новая проверка такая? Будешь заставлять его творить со мной всякие извращения, а мне угрожать, чтобы я не смел кончать? Если не справлюсь, будешь потом меня до конца жизни попрекать? Ты этого добиваешься?

Хосок вскрикивает, ужасаемый таким нелицеприятным предположением, Тэхён задумчиво качает головой, думая, что, вообще-то, идея эта очень даже неплоха, а Юнги просто скатывается с кровати и, вознеся руки к небесам (потолку), слёзно обещает больше никогда об этих голубых не шутить, не шутить о голубых вообще, а ещё рядом с голубыми не шутить тоже. Или лучше просто больше никогда не шутить, потому что, кто знает, вдруг один из них окажется рядом.

— Мне нравится ход твоих мыслей, но я всё-таки раздам карты.

— Спасибо тебе, Тэхён! — шепчет Юнги, подползая ближе. — Я тебе, если сумеешь разрядить обстановку до конца вечера, отдам самое драгоценное!

— Девственность? — с гаденькой улыбкой на лице уточняет Чонгук.

— Кому нафиг нужна его девственность, если у него есть бутылка Дэниэлса? И не та палёнка, которая у нас везде продаётся, а нормальный, из дьюти-фри, — фыркает Тэхён. — А ты про какую-то девственность.

— А мальчик-то у нас асексуал.

— Может, просто натурал.

— Эх, повезло, — вздыхает жалобно Хосок. — Я тоже хотел бы не иметь физического влечения. А то от него одни только неприятности…

— Так, хён. Ты нарываешься, — злобно проговаривает Чонгук и сжимает ладонь на бедре Хосока. — Смотри у меня, а то всю дурь придётся из тебя вытрахивать.

— Какая милота, однако, — бубнит себе под нос Юнги и виснет на рукаве Тэхёна, — быстрее, я тебя умоляю. Ещё пара минут подобного трёпа, и меня можно будет домой на носилках отправлять.

Тэхён широко зевает, показывая тем самым всё, что он об этом преувеличенно паническом поведении думает, и, наконец, начинает раскладывать карты перед парнями.

— Все помнят правила? — спрашивает он параллельно. — Тот, кто выигрывает кон, будет загадывать любое желание, пришедшее ему в голову, насколько бы тупым оно ни показалось остальным. И загадать он его может кому угодно.

— Если ты Хосоку хоть что-нибудь с собой загадаешь, я от тебя мокрого места не оставлю, — угрожает ему шёпотом Чонгук, вызывая в ответ лишь пренебрежительное фырканье.

— Может, ещё есть у кого какие просьбы в ограничении наказаний? — спрашивает Тэхён недовольно, оглядывая всех присутствующих крайне серьёзным взглядом.

— Так точно, — сразу же подает голос Юнги. — Всё, что будет касаться желаний в мой адрес, должно оказаться без пидорства. А то я знаю тут некоторых, — заканчивает он, уперев свой весьма говорящий взгляд в Хосока, который в этот момент пытался состроить из себя невинную овечку. Чонгук сразу же настороженно начинает присматриваться не только к Тэхену, но и к Юнги, думая о том, что проще было бы Хосока просто запереть в ванной, пристегнув наручниками к батарее, и никуда не выпускать.

Тэхён хитро улыбается, оглашает миру правила, берёт свои две карты в руки и замечает про себя, что скоро кто-то будет считать его своим любимым хёном. Ну почти.

Как оказывается по истечении часа, Хосок и Юнги не приспособлены к блефу вовсе. Игра в покер идёт у них из рук вон плохо, все удачные комбинации они с завидным постоянством просирают, зато со всеми неудачными досиживают до конца партии, не получая в итоге ничего, кроме проигрыша после громких воплей «ва-банк», на которые, к слову, никто не ведётся, ибо они вообще без ставок играют.

Количество их наказаний копится в геометрической прогрессии, но они, будучи настоящими мужиками, стоически их выполняют. Так Хосок по прихоти Тэхёна успевает навернуть почти целую бутылку соджу: по стопке за проигрыш. Чонгук следит за этим крайне подозрительно, периодически нервно скалясь, но с определённого момента Тэхён вдруг начинает его заверять, что всё лучшее — детям. Чонгук сначала не вникает в суть слов, но когда пьяненький Хосок начинает откровенно к нему липнуть, игнорируя присутствие остальных в комнате, младший резко начинает Тэхёна и его тактику уважать, любить, а также лелеять надежды в скором времени записать его в лучшие друзья семьи. Стратеги лишними не бывают.

И все бы были довольны вечером, если бы не Юнги, которому приказали сидеть молча ещё в начале игры, отчего ни одной жалобы на происходящее тот высказать не мог, хотя безумно хотел. Чонгук самодовольно смотрел на все попытки хёна общаться с помощью жестов и продолжал втаптывать его в землю, каждый раз выдумывая что-то новое: то стянуть штаны и сидеть в одной бесформенной футболке, то выпить стакан соленой воды залпом, то станцевать танго с непонятно откуда взявшейся розой во рту. И Юнги бы давно не вытерпел и сбежал, но перед глазами красными гигантскими буквами очертилось слово «месть», и поэтому он упрямо не оставляет попыток подставить Чонгука.

Но всё летит к чертям, когда в их узкой компании из четырёх долбоёбов вдруг нарисовывается пятый субъект. Появляется он неожиданно для Юнги: тот в один момент просто обнаруживает его пьющим соджу из горла и базарящим с Чонгуком о какой-то пикап-ереси. Данное открытие его несколько удивляет, но вида Юнги умело не подаёт, как и голоса, ибо Тэхён внимает всё происходящее с пугающей сосредоточенностью, слишком не вписывающейся в его образ пропитого отшельника. Старший на это лишь презрительно фыркает и под подозрительный взгляд своего соседа-алкаша отбывает на кухню, чтобы раздобыть очередную бутылку пива в надежде хоть как-нибудь скоротать этот вечер. Глаза устало прикрыты, сон стучится в двери, и Юнги прикидывает, глядя на настенные часы, через сколько уже можно будет отчалить без угрозы кого-либо обидеть.

Он всё ещё прикидывает, пока открывает пиво и делает первый глоток, задумчиво смотря в никуда, но его кто-то нагло прерывает, прижимаясь со спины и явно упираясь в поясницу… ничем хорошим, в общем.

— Что такая крошка забыла в компании этих неотёсанных парней? — звучит мягкий голос над ухом, добивая Юнги окончательно. Пиво идёт носом, он заходится в диком приступе кашля и на автомате ударяет подкатившего к нему парня прямо под дых. Тот сразу же сгибается пополам, пытаясь сделать хотя бы вдох, а недалеко от него на пол медленно оседает Юнги, столкнувшись с такой же проблемой.

И весь этот каламбур застаёт радостный Чонгук, носящийся по квартире в надежде отыскать хотя бы одну целую заначку с презервативами. Ну, знаете. Никогда не знаешь, где и когда желание овладеет тобой…

— Вы нафига тут клуб самоубийц устроили? — спрашивает он с довольной миной, ни на секунду не отвлекаясь от своего важного занятия.

— Ебаться-сраться, что не так с этой цыпочкой? — с трудом хрипит незнакомый для Юнги парень, получив, наконец, доступ к кислороду.

Чонгук на мгновение залипает, а затем лыба на его лице становится от уха до уха, и он с энтузиазмом выдает:

— Она у нас неприступная крепость, Сокджин-хён. Тут тебе придётся постараться, если не хочешь упасть лицом в грязь и потерять своё звание элитного бабника.

— Нахуй, пошло всё нахуй! Я домой, всем пока, где мои штаны!

Сокджин, немного опешив, застывает на месте, пока Юнги возвращается в комнату и, поспешно натянув свои джинсы, ускользает на выход под осуждающий взгляд Тэхёна, топающего следом за компанию. Он осмысляет ситуацию ещё какое-то время, а затем с грустным вздохом приходит к простому выводу:

«Блять, вот так всегда: если у тёлки сексуальные худые ноги и милая внешность, то обязательно какое-нибудь дерьмо вроде прокуренного голоса всплывёт. Но хуй там я из-за подобной херни отступлю назад. Я же, в рот мне ноги, элитный бабник и прожжённый пикап-мастер».

И под подозрительные звуки из спальни он удаляется домой разрабатывать невъебенно-охуенный план действий.