Грелль Сатклифф никогда не ожидал подобных последствий своей маленькой шалости. Эти шлюхи, противные ему всем своим естеством… Да кому они нужны?! В этом несчастном, жалком мире людей и так хватало грязи, почему бы и не почистить немножко?
Греллю нравилась кровь. Нет, не так, как вампирам из глупых людских сказок. Правда, человеческая кровь пахла действительно вкусно, но на это жнец обращал немного внимания. Просто человеческая кровь была его любимого, самого прекрасного в мире, красного цвета, и ещё разливалась красивыми лужицами. А главное, — человеческая кровь была главной спутницей человеческой смерти.
Грелль Сатклифф обожал смерть. Один взмах его алой косы — и человеческий мир становится чище. А жертва не будет больше знать ни горя и мучений, ни радости и счастья, и Грелль сам не знал, что из этого ему нравилось больше.
Однажды Грелль встретил женщину, которой была противна её жизнь, состоящая лишь из боли и потерь, и противны были эти падшие человеческие существа. Эта женщина была готова окрасить их в красный, сделав свой мир чище. Эта женщина ненавидела красный цвет, но она сама была им — его живым воплощением.
Грелль восхищался ею.
Но недолго.
Потом явилось ещё одно маленькое человеческое существо, продавшее душу демону и желающее помешать их делу. Глупое, противное существо. Но оно одной своей жизнью осуществило своё желание. Одно его появление — и прекрасный алый огонь померк: красная леди стала всего лишь обычной тётушкой с материнским инстинктом. Оно и немудрено — этот ребёнок был единственным, что у неё осталось.
Но всё равно это было ужасно. Омерзительное маленькое существо.
Но вот демон… Если бы не этот демон, всё бы закончилось тихо и спокойно. Грелль бы потушил взмахом косы уже и так догорающий огонёк, оборвал бы аккуратно плёнку, и вернулся бы к обычной работе. Но этот демон!
Если где-то демон выпустил на волю хотя бы маленькую частичку своей сущности, придёт жнец, почувствовав её. Обязательно. Грелль это знал. Но думал, что он успеет исчезнуть или сможет договориться.
Но когда он заметил стоящего на шпиле Уилла…
Грелль Сатклифф ненавидел холод. Не только холод вообще, как явление, но и ту будто бы физически ощущаемую ледяную маску, застывшую на лице его начальника. Сколько уже раз он пытался заставить это, по какой-то издевательской прихоти судьбы, любимое им лицо выразить хоть каплю эмоций! Никак. Ничего.
Он много думал, почему же его так тянет к Уиллу. Да что тут — над такими вещами Грелль думать не привык. Ведь всё и так понятно.
Но всё же…
Его правильные черты лица, тонкие длинные пальцы, его голос, его глаза… Всё это пробуждало в алом жнеце щемящую тоску, смущение и странное тепло во всём теле, и на душе. Уже давно.
Грелль не привык противиться своим желаниям. Если хотелось подойти и обнять, чтобы почувствовать стук сердца, тепло такого родного тела и обжигающее дыхание — он обнимал. Взъерошить аккуратно уложенные волосы — он преспокойно запускал в них свои наглые пальцы. Неожиданно поцеловать сзади в шею — разумеется, он целовал. Ничего, что после этого он получал по голове много и больно раз, он же бессмертный жнец, хоть и с почти такой же регенерацией, как у обычных людей. Надо было лишь приставать вот так ко всем, кто проходил мимо, чтобы Уильям ничего не заподозрил.
И всё было нормально. И всем было нормально.
Единственное — этот лёд, этот холод. Сколько десятилетий Грелль мечтал растопить его, сколько ночей ему снилась счастливая улыбка его Уилла…
Но вот однажды любимый приснился ему в гневе. И он подумал, что если сможет заставить Уилла выйти из себя, то Сатклифф будет способен улыбаться и его.
Собственно, ничего особого после этого осознания не изменилось: Грелль всё так же приставал, Уилл всё так же отмахивался, зачастую больно ударяя, и лицо его при этом ни капли не менялось. Грелль не попытался меньше и хуже работать, хотя хотел — кроме Уилла были ещё и другие, и хуже от этого было бы только ему самому.
Жизнь шла своим чередом, а Сатклиффу оставалось только тихо надеяться, что в конце концов Уиллу что-нибудь как-нибудь надоест.
Но потом встретилась ему та женщина, и тогда, в тёмном переулке…
Грелль давно знал, что Уилл терпеть не мог демонов, и в его красноволосой голове быстро появился план действий. Приставать ко всем окружающим, какими бы они не были, Грелль давно привык.
Он тщательно наблюдал за лицом Уилла во время боя. Потому, наверное, он и потерпел поражение, что отвлекался.
Но нет. Ни один мускул его не дрогнул. Уже и демон едва сдерживался, чтобы хотя бы внешне сохранять спокойствие, его ярость уже чуть ли не ощущалась физически. Грелль был горд, как горд любой создатель хорошего действенного оружия против своих врагов. Он тоже не терпел демонов. Ещё немного, и этот демон бы сорвался, потерял бы контроль над силой и эмоциями. Он разнёс бы половину людского города, но только в такие моменты демона действительно можно убить.
Но Уилл оставался холоден. Тогда.
Но после…
***
Они были одни. Одни в полутёмной закрытой комнате. За окном была глубокая ночь, которую ночью уже можно было назвать с натяжкой. Это было уже не то самое тёмное предутреннее время, но оно ещё не сдало свои позиции предрассветным сумеркам. В комнате горела лишь тусклая одинокая свеча.
В другое время Грелль Сатклифф бы оценил романтичность обстановки, довёл бы этот факт до Уилла, и долго бы настаивал на использовании её в наиболее подходящих, по его мнению, целях.
Но не сейчас.
Сейчас Грелль хотел умереть. Просто исчезнуть, забыться и раствориться, как будто его никогда и не существовало.
Грелль Сатклифф был никчёмнейшим существом когда-либо возникшим на свете. Таких существ, как он, не должно быть. Не должно рождаться, не должно жить, не должно умирать.
Сначала Греллю было плохо от того, что он не смог ничего сделать. Он смотрел на лицо Уилла и искал на нём хоть каплю гнева, или хотя бы раздражения. Но начальник просто абсолютно спокойно, ровным тоном высказывал что-то, чего Грелль просто не слышал.
Но когда Уильям что-то заподозрил и спросил, слушает ли его диспетчер Сатклифф, Грелль ответил честно, надеясь на свой последний шанс.
И всё. У него получилось.
Уильям орал. Кричал, срывая голос, дрожал.
Грелль снова не вслушивался, хотя и слышал. Он наблюдал за родным лицом, и ему становилось всё хуже и хуже. Больнее и больнее. Противнее и противнее от самого себя. На лице Уилла были видны все его эмоции.
А ещё слова. Грелль не вслушивался, но слышал.
Уильям кричал что-то о мире людей, о людях, о душах, о демонах. Больше всего о демонах. О том, какие они противные и омерзительные существа. О том, как они опасны. Да, больше всего об опасности. О том, что мог с ним сделать этот демон. И о том, что… Он беспокоился.
Грелля как громом поразило: обожгло, приподняло и встряхнуло, и ударило током на двести двадцать вольт. Уилл о нём беспокоился. Беспокоился.
Грелль решился впервые за весь разговор посмотреть в глаза напротив. И вдруг понял, что «беспокоился» означает гораздо большее…
Больше он думать не стал. Какое же он чудовище… Как он посмел заставить его волноваться, как вообще до такого додумался?! Нет, он был неправ, очень сильно неправ. На этом лице должна быть улыбка, обязательно счастливая улыбка, а не боль и гнев… Он ужасен. Он не должен был так поступать. Сдалась ему эта глупая человеческая женщина, сдались ему эти проститутки, и этот ребёнок с этим демоном! Уиллу не должно быть плохо и больно.
Да ещё из-за Грелля у него могут возникнуть проблемы… У него не должно быть проблем! Как же это глупо было, пытаться добавить проблем Уиллу, у которого и так много работы. А тут ещё он… Чем он тогда думал?! Чем он вообще всю свою никчёмную жизнь и ещё более никчёмное посмертие думал?! О чём?! Только о себе, распоследняя эгоистичная мразь!
Да чем он лучше того омерзительного демона?! Демон-то хотя бы демон, у него такие естественные потребности и такое воспитание… Лучше бы этот демон его убил. Почему он его не убил?! Почему?! Почему он не сдох в том грязном тёмном переулке, в дерьме и крови этой глупой женщины?! Тогда бы демон забрал его душу… Он бы исчез, растворился, будто его никогда и не существовало…
Почему Уилл его спас?! Почему он спас такого, как Грелль?! Почему — он же сам в таком случае сильно рисковал быть… Съеденным. Почему?! Тогда бы у него, нет, у них обоих больше не было бы проблем… Они оба были бы…
Счастливы.
— Вы мне глубоко противны, Грелль Сатклифф! Я вас… Ненавижу!!!
Последнее слово Уильям выкрикнул намного громче, и оно донеслось до Грелля сквозь высокие тёмные стены его мыслей.
… и обрушились светлые высокие мосты, и раскрошились островерхие города, и застыли моря и океаны, реки и озёра, и сравнялись с землёю горы, и опали зелёные деревья, и в прах превратились их листья. И погасло солнце, и затмились звёзды тёмными тучами из лунного праха…
— Уилл…
Пощёчина. Хлёсткая и обжигающая.
Ещё никогда Уильям не бил его с таким отвращением.
— Уилл.
Грелль почти бессознательно попытался протянуть руку, чтобы коснуться его руки…
Хруст пальцев. Обжигающая острая боль… Грелль упал на колени, глаза его против воли наполнились слезами. Он не видел, и не осознавал почти ничего. Он даже не почувствовал почти ничего, когда Уильям ударил его ногой по лицу. Он не понял почему упал на пол, сильно ударившись головой, не помнил, в какой момент Уилл наступил на его вторую руку, ломая пальцы и на ней…
Он только шептал, плача:
— Прости меня, Уилл… Прости…
Он шептал так, будто это были единственные слова, которые он знал, так, будто он сейчас погибнет… Как бы хотел он сейчас погибнуть.
Но до этого… Уилл должен знать, насколько Грелль — последняя сволочь. А то вдруг он потом будет о нём жалеть…
— Прости меня… Хотя зачем?.. Я — последний подонок… Я лишь пытался заставить тебя показать эмоции. Знаешь, твоё лицо так прекрасно, когда оно хоть что-то выражает… Я люблю тебя… Уилли.
Грелль потерял сознание. Он всё сделал и всё сказал…
***
Он очнулся. Всё тело болело, но больше всего — руки и голова. Во рту был привкус слёз и жуткая сухость. С трудом он открыл глаза и попытался оглядеться, но сразу же прекратил эти попытки, потому что голова разом заболела ещё сильнее. Так что единственное, что оставалось ему обозревать — белый потолок.
Где он? И где… Уилл? И почему он его не добил? И кто его сюда принёс? И… Грелль поднял одну руку и поднёс к лицу. Пальцы от изменения положения тоже «проснулись» и начали болеть втрое больше. Но это было ещё нормально. Почему они забинтованы? Кто его лечил?
Грелль всё же попытался справиться с болью и что-нибудь сообразить. Первый вопрос был:
— Г-де я?..
Он закашлялся, так как горло пересохло.
Вообще-то Грелль не ожидал, что его кто-нибудь услышит и ответит. Он задал вопрос скорее для того, чтобы почувствовать… Что он ещё жив.
Но внизу кто-то зашевелился.
Грелль, в очередной раз справившись с болью, повернул голову и увидел, что рядом с большой кроватью, на краю которой он лежал, на полу сидел какой-то усталый и помятый Уильям, прислонившись спиной к кровати. Вернее, уже вставал.
Как?! Что он здесь делает? После… Всего? И это… Грелль у него… Дома? Зачем…
Уильям встал, быстро куда-то отошёл и вернулся со стаканом воды в руках. Он поставил стакан на прикроватную тумбочку и осторожно помог Греллю сесть, придерживая его за плечи так бережно, как будто он мог в любую секунду разбиться, раскрошиться на мельчайшие пылинки в его руках. Потом он аккуратно поднёс к его губам стакан.
Грелль жадно и быстро выпил, и Уильям отставил стакан обратно, а потом… Опустился на колени. Грелль хотел сразу что-то сказать, но Уилл его опередил:
— Грелль… Прости меня. Я… Я был полным идиотом!..
— Уилл.
— Я был… Я думал, что ты никогда не ответишь мне взаимностью, и поэтому старался не показывать вообще никаких эмоций. Прости, я не должен был… Просто. Когда я увидел, как ты пристаёшь к этому омерзительному демону. Я должен был понять… Я не знаю, чем я тогда думал… Я.
Грелль был полностью ошеломлён. Значит, Уилл его… Любит?! Но…
— Уилли… — прервал он сбивчивую речь. — Ты ни в чём не виноват… Совсем. Это я — последний придурок.
— Но… Я в любом случае не должен был тебя бить! Я… Сломал тебе пальцы и ещё…
— Ничего, это совсем ничего не значит… — Попытался снова остановить его Грелль.
Но это у него не особо получилось.
— Прости… Я больше никогда в жизни не сделаю тебе больно… Прости меня, пожалуйста… Если сможешь.
— Нет, ты не должен извиняться! Это я… Прости меня.
Грелль вдруг осознал ситуацию, и, улыбнувшись, пресёк поток бесконечных извинений:
— Мы с тобой оба хороши, Уилли. Ты… Правда меня любишь?
— Да. Правда.
Уильям поднялся и сел на постель. Он улыбался, и Грелль вдруг понял, что не зря он так старался. Хотя он сделал и огромнейшую глупость, но всё же. Улыбающийся Уилл был прекрасен.
Грелль попытался протянуть руки, чтобы обнять его за шею, но эта попытка была мигом пресечена: руки были очень нежно и осторожно возвращены на прежнее место, а Уилл наклонился к лицу Грелля сам.
Грелль никогда бы не подумал, что Уилл так прекрасно целуется.