Что-то в Зеницу не так. Не сказать точно, что конкретно, но в последнее время многим в его окружении так казалось. Странные неловкие улыбки, попытки отвлечься, если кто-то сказал, казалось бы, нормальную, обыденную вещь. На уроках он ёрзал, закусывал губы или слишком сильно сжимал канцелярию, но вовсе не из-за того, что предмет был непонятен. Иногда можно увидеть, как он перебирает пальцами, постукивает по коленям или теребит рукава школьной формы (иногда он дёргал и полы хаори), будто в попытке отвлечься. На его лице в такие моменты, если хорошо приглядеться, можно было заметить слишком натянутую, неестественную улыбку, словно ему очень неловко или он скрывает дискомфорт. В подобные моменты, если кто-то спрашивает, всё ли хорошо, он прикрывает глаза на несколько секунд и мотает головой, говоря, что всё в порядке.
И так же отрицает всё, когда Танджиро замечает, что тот идёт как-то странно, словно что-то мешает. А походка у него и правда часто сбивается. То идёт медленно, одёргивая со спины школьную жилетку, то застывает на месте, постукивая носком обуви по полу коридора.
И не сказать никому, что больно в спине. Больно настолько, что пора уже идти к медсестре и глотать обезбол.
Не сказать, что под одеждой всё исполосовано, причём в мясо. Исполосовано ремнём, которым его били нещадно, не жалея.
"Больно!" - кричал он мысленно, давясь вскриками и растирая по лицу слёзы.
"Хватит!" - молил Зеницу тихо, закусывая подушку, чтобы не сорвать голос.
"Заткнись, сопляк" - с долей отвращения и брезгливости всегда бросали ему.
После этого всегда следовали укусы. Сильные, болезненные, часто до крови, оставляющие лиловые следы. Такие хорошо выделяются на бледной коже.
И всегда скрыты под одеждой.
Они с Кайгаку никогда ничего не показывают, не дают окружающим хотя бы на секунду задуматься о том, что те как-то связаны.
Просто не ладят, не более. И это всё, что должны знать остальные.
Они не ладят уже давно. С подачек и раззадориваний Кайгаку они дерутся на переменах. Кайгаку вечно бросается словами, лёгкими карандашами, а иногда и своими книжками с пустыми бенто, оскорбляя и принижая Зеницу. Разнимать их приходилось всегда одним и тем же людям, которые из раза в раз, не реагируя на слова, вели в учительскую.
Они вместе отбывают очередное наказание, подклеивая книги в библиотеке. Кайгаку часто кидается всем, что попадает под руку, а Зеницу только и остаётся, что снова в слезах убегать на поиски старосты, который защитит.
- Ты часто спасаешь меня, Танджиро-сан, - утирая слёзы протянутым платком, благодарит Зеницу и шмыгает носом.
Танджиро почти всегда оттаскивает его от Кайгаку и ведёт в клубную комнату. Танджиро всегда волнуется.
И Танджиро нельзя знать о том, что всё куда серьёзнее, чем он думает.
Зеницу тяжело дышит и кашляет, захлёбываясь рвущимся из горла криком. Снова. Всё повторяется.
Кайгаку снова полосует его ремнём и оттягивает за волосы, чтобы не пачкал слюной подушку.
Ярко-красные следы переходят на бледную спину, вороша старые, ещё не успевшие полностью зажить прошлые следы. На плечах горят укусы, тонкие струйки крови стекают вниз. Боль обжигающе бьёт жаром и тысячей игл сдирает кожу. На бёдрах и щиколотках темнеют ноющие синяки и Зеницу знает, что потом ему будет больно ходить.
Урок физкультуры, Зеницу старательно изображает сотню болезней сразу и, наигранно влюблённо вздохнув, почти бежит за девочкой, которая вызвалась проводить его до медпункта. В раздевалке кто-нибудь может заметить отпечатки ладоней. Его ведь особо не жалели, когда сильно хлопали почти по всему телу. Медсестра ничего не находит, а проходивший мимо Кайгаку будто специально кидает ему в спину пакетик сока - попадает ровно на один из следов.
За школой они часто целовались. Еле дожидаясь конца уроков, Агацуму тянули подальше, к самому спортзалу, и грубо толкали к стене. Губы потом припухали, а челюсти болели, потому что легко целоваться эти двое не умели. Да и не хотели, что уж таить. Пока их никто не ловил, а если были близко к провалу - отцеплялись друг от друга и бежали.
Ведь никому не нужно знать.
В школе Зеницу часто поднимает воротник рубашки и постоянно останавливается около редких зеркал, всё более придирчиво оглядывая своё отражение.
- Просто опрятность. - мотает он головой, видя волнение Танджиро.
Его горло ближайшие несколько дней лучше никому не видеть.
Лёгкие жжёт, в них будто плавится песок. Воздуха катастрофически мало, он шарит вокруг руками и хлопает губами в попытке сделать вдох, подобно выброшенной на берег рыбе. Всё в глазах плывёт, руки уже ватные и еле слушаются, безвольно падая около головы. Агацума хрипит не в силах и слова сказать, моргает, почти не видя света, и чувствует, как губы перестают шевелиться. Пальцы на его горле разжимаются, не давая до конца дойти до бессознательного забытия.
А в редкие моменты они даже показательно не поддерживают легенду своих отношений, просто по-приятельски общаясь. Кайгаку слабо бьёт по макушке, называя глупым, а Зеницу не стесняется, оборвавшись на полуслове, подойти к понравившейся девушке, даже если потом за это неизменно получает.
Каждый, кто видел это, только недоуменно смотрел, явно чего-то не понимая. Нормально те общаться могли, да, но не очень долго.
(А вот за флирт Зеницу часто попадало. Ревность и ничего более)
И каждый раз, когда они оказываются вне досягаемости остальных, Зеницу терпит, сжав зубы. Терпит, вспоминая, как трясся в первый раз. Терпит, но не даёт отпор - боится. Терпит и подыгрывает, активно поддерживая их легенду и скрывая всё своё тело под одеждой.
Он боится Кайгаку, но уважает, уважает безмерно и не перестаёт лелеять мечту, что может стать таким же. А вместо этого он становится на колени, но уже не растирает слёзы по лицу и глазам. Кончились.
Каждый раз он, как в дне сурка или временной петле, потому что всё повторяется, словно в кошмарном сне.
Пожалуйста, скажите, что он спит.
- Скрой их потом, - каждый раз напоминает Кайгаку, когда им приходится разойтись.
Зеницу кивает, наматывая на шею шарф. Это простая истина, которую он помнит даже надрывая горло умоляющим криком.
"Никто не должен узнать."
Никто ни о чём не знает. Никто ни в чём их не обвиняет и не ловит с поличным. Они тщательно скрывают всё, чтобы ни у кого и мысли подобной не возникало.
Один раз. Всего один раз Кайгаку поступился с их табу и приложил тлеющую сторону сигареты чуть выше сгиба локтя. Шрам остался заметный, но Зеницу тогда соврал, что обжёгся свечкой. Больше Кайгаку на нём шрамов не оставляет.
Потому что для всех они просто не ладят. Потому что для всех Зеницу просто уважает Кайгаку, уж за что, все в праве придумать сами, а тот терпеть Агацуму не может, называя мямлей и мягкотелым идиотом. Для всех это стало нормой, которая сама собой разумеется.
Только они двое знают. Знают, насколько сильно Кайгаку может бить и как громко Зеницу будет рыдать. Знают, что эту их связь нельзя назвать дружбой или соперничеством.
И об этом никто не узнает.