Юнги мучают кошмары. Неделя за неделей его пидорасит в разные концы темного сознания. Вытаскивая на свет такую муть и чертовщину, что порой он просыпался от собственных криков. Было ли дело в дождливой осени и убывающих сутках, или может быть в нервах, Юнги не знал.
Просыпаясь очередной раз ночью весь в слезах он психует, зло спихивает ногой одеяло на пол и садится на кровати растирая лицо ладонями. Хочется стереть себе кожу и память заодно тоже. Хочется простого — поспать.
Но так уж вышло, что кошмары он контролировать не может. Пусть и очень чешется это всё взять и выбросить. Ну или на худой конец запихнуть на дно сознания в огромную клетку с толстыми цепями. Закрыть надежно и никогда не вспоминать.
Его кошмары всегда об одном — о потере.
Юнги агрессивно щелкает выключателем настольной бра. Скользит взглядом по прикроватной тумбочке заваленной разнообразным хламом включая книгу о Скандинавии, ядерно красный скетчбук, пару тройку карандашей, наушники, зарядки от смартфонов и простой мелочевкой. Всё это кажется было тут всегда. Меняется лишь книга и цвет блокнота. Он выуживает из груды тот самый красный скетчбук, обитый искусственной кожей, бережно освобождает от тугой резинки и открывает на первой странице.
Его встречают карикатурные иллюстрации, мультяшные персонажи, акварельные зарисовки и копии пейзажей студии Гибли. Юнги листает страницы медленно, подолгу останавливаясь на каждой. Проводит пальцами по шершавой бумаге, касаясь рисунков, очерчивает плавные линии.
Он любит их, так сильно. Как и того, кто создал эти на первый взгляд смешные рисунки. Дойдя до заветного конца Юнги закрывает блокнот и откидывается вместе с ним на спину, встречаясь взглядом с одиноким пыльным потолком.
Старая травма не дает ему нормально спать уже много лет. Кошмары приходят в самый неожиданный момент. Но раньше было гораздо хуже, Юнги полностью был зависим от сильнейших снотворных и ему всё чаще начинало казаться, что он тоже должен был. Тоже должен был погибнуть.
Многие жертвы оставшиеся в живых после аварий обычно ничего не помнят. Их психика старается защитить от потрясения. Однако, видимо, счастливчик Юнги входил в оставшиеся проценты тех, кто помнил в с ё. Он помнил визг тормозов, запах гари и жженой резины. Он помнил проливной дождь зарядивший с самого утра. Пустое длинное шоссе и смех своих братьев.
Помнил залитый кровью салон автомобиля.
Воспоминания обрывочные, но в кошмарах они яркие, живые. Словно он переживает один и тот же момент своей жизни. В этих снах он никого не может спасти.
С появлением в его серых буднях заботливого младшего, который в первое время помогал Юнги с кошмарами все постепенно наладилось. Потихоньку, шаг за шагом, Юнги учился спать нормально не принимая снотворных. Пак Чимин был для него всем. Если вы попросите описать любовь к Чимину, Юнги не ответит вам. Просто потому, что его любовь похожа на распускающиеся весенние почки, на солнечные утренние блики и на осеннее бабье лето в начале Сентября.
Они нашли друг друга, когда Юнги с недосыпа случайно пролил на акварельную картину Чимина свой остывший эспрессо. Тот рисовал, погожим летним днем пейзаж их местного парка, а Мин просто не уклюжий когда спит не больше двух часов в сутки.
Рассыпаясь в извинениях Юнги пораженно тогда застыл, когда увидел лицо его мальчика. К этим огромным карамельным глазам с крапинками по краю зрачка хотелось бросить весь мир. Он смешно ругался, дул свои пухлые губы и затем с беспокойством смотрел, как Юнги устало оседает перед ним на колени.
— Ну что же вы делаете, — шептал покрасневший художник поднимая Мина за лацканы пиджака.
Да, Чимин стал для него утешением, затем любимым человеком, а теперь он самая настоящая семья. И о как же Мин ненавидит те моменты, когда его мозги решают запихнуть Пака в его кошмары. Это самое наихудшее, самое страшное, что он только может представить.
Юнги на самом деле знает, что ещё раз потерю своей семьи его слабое сердце не переживет.
Пока Чимин рядом, просыпается под его боком, ворчит с утра пораньше на него — весь растрепанный и с гнездом на голове, он готов вынести все что угодно. Юнги готов жить, ведь у него есть для кого открывать глаза каждый день.
Перекатываясь на бок, Юнги сворачивается калачиком подгибая к груди колени. Его Чимини уехал на месячную универскую практику в какие-то дальние ебеня. Где ожидаемо, нет ни связи ничего. Глухой поселок окруженный лесом. И вот как, скажите на милость, Юнги это может пережить? Без возможности связи с родным человеком такое долгое время его скручивало не только от тоски. Но страх, липкий и противный с цепкими когтями схватился за сердце парня. Он может быть тысячу раз больным на голову, но избавиться от ощущения паники, которая подкатывает к его горлу с каждым прожитым днём не может.
Юнги переживает не потому что Чимин уехал куда-то без него. Такое уже было и они успешно поддерживали связь друг с другом практически постоянно.
Младший писал ему даже что поел на ужин, хотя Юнги было достаточно простого смс с «я в порядке, хен💜».
Но в этот раз всё по другому с самого начала. Мин переживает из-за того, что не имея возможности связаться он чувствует себя беспомощным, не имея возможности слышать по вечерам мягкий голос Чимина напевающего ему колыбельные он возвращается к страшным кошмарам. Опять.
Спустя три года они вернулись, когда Юнги давно думал, что пережил это, что отболело.
Ох, как же он волнуется, его бешено долбящееся сердце Мин ощущает даже сквозь грудную клетку. На часах ранние пять утра, только-только занимается рассвет и засыпать просто бесполезно. Голова налита свинцом, а заложенность носа из-за ночных слез отходит очень медленно. Парень шмыгает и удрученно вздыхает. Ему бы пережить оставшиеся дни, только бы пережить. Он лежит в позе креветки до семи утра и только тогда решает сварить себе кофе. Скетчбук оставляет на неубранной кровати, стягивает пододеяльник и отпинывает ткань ближе к шкафу. Зеленое пуховое одеяло кидает бесформенной кучей на матрац. Все равно убирать это сейчас нет никакого желания. В домашних штанах и растянутой футболке он бредет на кухню шлепая босыми ступнями по темному паркету. Юнги даже не успевает включить электрический чайник, как слышит тихий такой, аккуратный поворот в замочной скважине. Слышит, как плавно открывается входная дверь, шуршание сумок и такой же тихий проворот замка в обратную сторону. От сердца мгновенно отлегает, однако парень чуть хмурится смотря на настенный календарь, где он зачеркивал бесконечно длящиеся дни Октября. До конца практики Чимина оставалась неделя.
Мин выплывает в коридор словно привидение, так что Чимин даже по началу вздрагивает, когда поворачивается снять мокрую от влаги куртку.
— Юнги! — громко шепчет Чимин вглядываясь в знакомый чуть сгорбленный силуэт парня.
— Чимини? Практика раньше закончилась? — спрашивает Юнги подходя ближе, чтобы наконец-то обнять его и удовлетворенно вздохнуть зарываясь носом в ворот футболки.
Пахнет осенью и дождевой свежестью.
— Нет, это я быстрее всех работы по композиции и натюрморту сдал. Не представляешь чего мне стоило уломать препода принять у меня экзамен вне очереди. Я думал свихнусь там без возможности даже поговорить с тобой, — продолжает жаловаться Чимин, запуская пальцы в спутанные волосы Юнги.
Парень хмыкает ему куда-то в шею и крепче притискивается к любимому. Чимин тянется к выключателю и щелкает им, коридор заливает мягким ненавязчивым желтым светом. И как будто шестым чувством догадывается, что с Юнги что-то не так.
— Милый, посмотри на меня? — мягко просит парень возвращаясь к ласковым поглаживаниям по голове.
Забываясь Юнги поднимает на него взгляд чуть отстранившись.
— Чего? — ворчливо спрашивает старший морщась от включенного света.
Чимин внимательно вглядывается в покрасневшие глаза с полопавшимися капиллярами, в залегшие глубокие тени под ними. Он закусывает нижнюю губу изнутри и старается не выдать своего беспокойства. Лишь нежно ведет большими пальцами по щекам и касается поджатых губ вскользь.
— Я вернулся домой, Юнги, — вдруг говорит Чимин с нажимом и подается вперед, чтобы оставить легкий поцелуй старшему.
После возвращения Чимина, кошмары ему больше не снились. Юнги, наконец, получил долгожданный девятичасовой сон и Чимина под боком. Что ещё нужно для счастья, правда?