И был октябрь. Дождливый, как будто специально поставленный в качестве декорации к мыслям и чувствам. Мукуро вообще сомневался, природа это, или же его собственная неосознанная иллюзия. На весь мир или на одно сознание… Или на один лишь вид из зелёного двойного окна бутылки, а уж бутылка иллюзией растянута на весь мир… короче, плевать. Плевать, пить, рыдать.
А вот Тсунаёши это не одобряет… да она вообще ничего не одобряет. Да она вообще его не одобряет. Он для неё так и остался полусумасшедшим хохочущим идиотом, ага. Ещё и страшным, небось.
Дерьмо…
Он дерьмо. И любовь его великая тоже дерьмо. И пьянство это его дерьмо, как дерьмовая попытка справиться с дерьмовым собой.
Парень взмахнул рукой, и в грязную оборванную комнату вошла Тсунаёши. Её иллюзия, точнее, как он мог забыть. Фальшь была, в общем-то, и не видна…, но ему хватало и того, что он сам знал о собственной лжи. Иллюзия печально развеялась и стало ещё более тоскливо.
Допил, залпом, и не почувствовал ни вкуса, ни эффекта, ничего. Бутылка влетела в стену и расплескалась по ней и по миру, неизвестно, водой или стеклом или льдом или светом.
Может, попробовать ещё раз?
Тсунаёши появилась немножко раньше, чем он подумал о создании иллюзии. Вот, уже чистая несознанка пошла…
Как ни странно, стало легче. То ли она настоящее стала, то ли он уже допился до забытья… Да, плевать.
Мукуро резко встал, зная, что шатается, но плюя и на это. Качнулся к ней, сжал рукой материально-иллюзорное плечо… Даже испугалась она почти реально.
***
Очнулся или проснулся… от запаха крови. Да, от этого терпкого металлического запаха, больше напоминавшего о драке, оружии…, но всё равно всегда мерзкого.
Мукуро встал, пошатываясь. Протрезвел, то есть, налепил на своё больное сознание кривоватую, но хоть какую-то иллюзию трезвости. Оглянулся вокруг и протрезвел уже по-настоящему.
Дерьмо.
Тсунаёши лежала на полу, полуголая. или голая, парень не мог это сразу понять, у него в глазах всё помутнело, и будто потемнело, и будто голова опять закружилась, и будто мир вокруг рухнул, и будто всё.
Так она… была… настоящая…
А лечить-то он никогда не умел… только рушить…. Только ломать чужие жизни, только… это ведь он. Всё в порядке. Всё как обычно.
***
И снова Мукуро проснулся. Только на этот раз не на полу в своём затхлом бомжатнике, а на аккуратном жёстком стуле в белом больничном коридоре. Белом. Светлом. И разбудила его молоденькая медсестра, потрясла за плечо. Молчаливым жестом пригласила в такую же белую, но совсем другую палату.
Тсунаёши лежала на постели, и её руки почти не отличались от складок на одеяле ни по цвету, ни по линиям, хотя забинтована и в гипсе была только одна.
— Привет. — тихо и нежно звеняще сказала эта идеальная девушка. — Как ты себя чувствуешь?
И Мукуро захотел окончательно провалиться. Окончательно захотел развеяться ветром, распасться истлевшим прахом и больше не существовать даже в памяти людей, даже в памяти её, даже в памяти воды, даже в памяти земли, даже в памяти листьев и цветов, даже в памяти облаков и светлого неба…
Он не ответил.
— Извини. — сказала она. — Я не понимала тебя. — сказала она. — Я думала, ты меня ненавидишь. — сказала она. — Я люблю тебя. — сказала она.
И он пал на колени, не сдерживая слёз, а она протянула руку и коснулась, как погладила, его волос.
— Спасибо… — прошептал он, твёрдо зная, что это всего лишь сон.