Когда я ещё думал, что пиво невкусное, а сигареты никогда даже в руки не возьму, в нашем дворе жил Чердак. Вроде пацан как пацан, но со своими… странностями.

Каждому давали погоняло. Ну или клички. Если тебя уважали и боялись, то и погоняло соответственное. Хотя иногда и шутили, но так, по-своему. По-тупому. Что ждать от толпы пацанов лет десяти-тринадцати? Так вот, дрищеватому Серёге дали кликуху «Бык». И потом ржали, аж до слёз. Долго, с месяц, наверное. Дразнили его так же тупо: сложим пальцы «козой», в рожу ему тычем и мычим. Или стишок детский на весь двор орали. Он обижался на нас так, что слышал весь двор, хлюпал носом и бежал в подъезд. После этого его дразнили ещё больше.

А Чердак был не такой. Я поначалу решил, что он из этих, ну, дурачков. Нам тогда как раз про блаженных в школе на истории рассказывали. Они всем улыбались и говорили, что все люди братья. Чердак тоже постоянно улыбался и не реагировал вообще. А мы рвали задницы, всё пытались придумать, как бы вывести его из себя. Потому что на прозвище ему было откровенно наплевать. Не удивлюсь, если он считал его хорошим.

В то время я ещё таких слов не знал, но если б знал, то сказал, что где-то в глубоком детстве Чердак словил дзен. И остался таким навсегда: невозмутимым, как вождь индейцев, и жизнерадостным, как лабрадор. Ну или в роду у него все были буддисты. Но это не так, потому что когда Чердак со всей своей семьёй только приехали в наш район, мне довелось побывать у него дома. Это сейчас все умные и знают, что не надо ставить на полке рядом китайскую лягушку для денег, иконы и десяток оберегов от сглаза, — а тогда всем этим была нафарширована буквально каждая квартира. У меня тоже в квартире стоял весь этот хлам, намалёванный гастарбайтерами в соседнем подвале. Поэтому, когда я только узнал про то, кто такие буддисты, вариант с роднёй из Тибета, ну или на крайняк, из Бурятии, отмёл сразу.

Да и не похож был Чердак на буддиста. В смысле, лицом не похож. Скорее на Иванушку из сказок. Стопроцентному сходству мешала одна вещь — волосы. Складывалось впечатление, что их срезали с какой-то овцы, покрасили в цвет ржавого унитаза и приклеили Чердаку на голову. И эта вот кучерявая дичь увеличивала его голову до размеров глобуса. Так что с тем же успехом можно было обозвать его Чупа-чупсом. Но до мажора Чердак не дотягивал основательно, как и все остальные.

Хотя для такого погоняла был ещё один повод: лет до тринадцати на общем фоне он не выделялся, если забыть про крашеного барана на голове. А потом начал расти так, как будто Растишку не только ел, но ещё и купался в ней каждый день часа по три. В итоге к восьмому классу он перегнал даже Штыря, и тот пригрозил ему, чтоб пореже появлялся рядом с ним. Потому что Вальке с соседнего подъезда, которую он пытается склеить уже пару месяцев, нравятся только высокие. А раз Чердак теперь выше, то она может переметнуться к нему. Чердак попытался убедить его, что клеить ему интересно модельки самолётов, а никак не Вальку. Но Штырь ненавязчиво блеснул кастетом, тиснутым у старшего брата, и Чердак согласился.

А потом… потом, как у всех. Почти все бросили школу после девятого класса, еле сдав экзамены, и разбрелись по шарагам. Сидеть по полдня во дворе стало некогда. Ещё два года мы пересекались с Чердаком, когда возвращались домой: я —  после третьей пары из колледжа, он — после уроков. После одиннадцатого класса он уехал в город, поступать в институт. Бабки на лавочке всё причитали, мол, там одни мошенники, проходимцы и наркоманы. А ещё проститутки. Я тоже сначала так думал. Потом плюнул — и тоже уехал в город.

А Чердака звали Лёхой. Хотя сейчас он, наверное, уже Алексей Степанович.