— У вас есть книга Девятнадцать-восемьдесят-четыре? — обращается ко мне девушка двадцати лет.
 

— Четырнадцать-восемьдесят-восемь, — закатила я глаза. — Вы про Оруэлла, да?
 

Посетитель смущенно кивнул в ответ на поставленный мною вопрос.
 

Что я только не слышала, работая в книжном магазине. Но быстро привыкаешь и начинаешь даже находить садистское наслаждение в таких, вовсе не редких, моментах. Страшно представить, сколько невежества я пропустила из-за того, что попросту был не мой рабочий день. И, конечно же, непросвещенные люди, зачарованные коварной надписью «скидка 40% на Оруэлла» лезут уже третий день ко мне с вопросами такого вот типа, чтобы урвать ещё одну ненужную книгу в такую же ненужную домашнюю библиотеку.
 

Я, аки профессиональный фокусник, выуживаю из новоприбывшей коробки с книгами злополучное «Девятнадцать-восемьдесят-четыре» и отдаю даме, жестом приглашая пройти на кассу.
 

— Не подскажите, как правильно? — внезапно осведомляется девушка.
 

— Это год. Тысяча девятьсот восемьдесят четвёртый.
 

— А что произошло в этот год?
 

— Прочитайте и узнаете, — загадочно улыбнувшись, отдала ей роман.
 

Она меня смущенно поблагодарила и быстро ретировалась из магазина, дальше бродить по торговому центру. А я глубоко вдохнула и закрыла глаза, наслаждаясь тишиной. Вечно тут никого нет, хоть отдохнуть можно от навязчивого шума жизни.
 

Наша капиталистическая библиотека в одной из самых оживлённых точек центра — возле эскалатора, но люди всё равно незаинтересованно проходят мимо, иногда заглядывая на витрину или моё унылое лицо, которым я, похоже, всех и отпугиваю от этого прекрасного места. Зря меня на кассу ставят постоянно, Димас с этой задачей намного лучше справляется.
 

И именно в этот момент что-то с оглушающим ударом об пол рухнуло у меня за спиной. Вспомнишь лучик — вот и солнце.
 

— Тебе помочь? — вопрос был больше риторический, потому что я в любом случае помогу.
 

— Тащи нож, — он кивнул на огромную коробку и присел возле неё. — Будем вскрывать.
 

Иногда так хочется пошутить про вены.
 

Просьбу я послушно выполнила и через несколько секунд острый канцелярский нож был уже в руках у Димы. Вообще я сейчас должна быть за кассой, потому что если кто-то придёт и увидит, что никого нет — просто свалит без задней мысли, но, нужно быть честной хотя бы с собой… никто к нам не приходит. Продавать сейчас бумажные книги — это что-то вроде умирающей надежды. И мне даже не обидно, я прекрасно понимаю людей, которые читают излюбленную литературу в электронном варианте, не считая нужным тратить время на переворачивание жёлтых и шершавых страниц. Если не можешь существовать вместе с «новым», то будешь вечно одиноким и непонятым, пока не встретишь такого же застрявшего в винтаже психа.
 

—  От издательства, недавно выпущенная научно-популярная литература. Поставь пока на стеллажи это, — мне нахально сваливают упаковку тяжелейших книг на руки, — и одну на витрину. Там ещё четыре коробки, — он указал пальцем в сторону тёмного коридора и поспешил в этом самом тёмном коридоре скрыться.
 

Лучше бы я вскрыла кое-что другое.
 

Давно не завозили чего-нибудь читабельного. Если художественная литература — треклятое фэнтези, если научно-популярная — психология или космос. Никакого разнообразия, хоть убейся.
 

— Здесь открыто? — слышится со стороны.
 

— Да, — я моментально подлетаю к клиенту и заползаю в своё рабочее место, как хромой геккон. — Чем я могу вам помочь?
 

Женщина неторопливо открывает сумку, выуживая из неё немного потрепанную, но явно недавно купленную глянцевую книгу. Блестит, сверкает, название «Маленький принц» будто написано настоящей золотой краской, так и просит перечитывать его снова и снова, пока не надоест наблюдать за столь непривычным сиянием аккуратных букв.
 

— Можете заменить?
 

— А что с ней не так? — я беру в руки книгу, осматривая корешок и открывая на совершенно случайной странице. — Боже!
 

Где-то пять страниц намертво склеились чем-то скользко-липким и неприятно пахнущим. Несколько следующих были или порваны, или измяты и запачканы, насколько я всё-таки понимаю, клеем. Изуродована книга была на высшем, я бы даже сказала, профессиональном уровне, достичь который получится только став ребёнком-вандалом с манией что-то испортить. Такую только в печь вместо дров, но никак не в магазин с охуительной просьбой «заменить».
 

— Да, вот чек, — грузно вздыхает тётя и тихонечко кладет этот самый чек на прилавок, будто пытается подсунуть мёртвого воробушка ягуару, а не кусочек термобумаги продавцу-консультанту.


— Сожалею, но у книг нет гарантии, — вытираю запачканные руки об подол юбки, аккуратно закрывая напрочь убитую красоту повести. — Мы можем заменить только те книги, которые получили повреждения в ходе печати, — видя притуплённый и совсем непонимающий взгляд, добавляю, — например, если отсутствуют страницы или в некоторых местах невозможно разобрать слова.
 

— Так мне её что, заново покупать?!
 

Ну, или можете попробовать её прочитать в таком виде. Киваю и пальцем отодвигаю обратно чек к даме, бросая грустные взгляды на стопку упакованных и новоприбывших книг.
 

— А если мы с вами договоримся? — низким голосом спрашивает клиентка и выкладывает триста рублей на прилавок, воровато оглядываясь по сторонам.
 

Это самая ущербная, унизительная и одновременно смешная взятка, которую когда-либо предлагали еврею. И что мне ей ответить?
 

Тяжело вздыхаю и перевожу взгляд на оставленную здесь упаковку книг. Что-то по шифрам и кодам. Я часто прошу, чтобы сюда и с криптографии актуальные книги завозили. Ну и босс по-братски удовлетворяет прихоти живущего во мне недоайтишника. Стараюсь не запускать библиотеку дедушки и с завидной регулярностью обновляю полки актуальной литературой на тему криптологии.
 

— Я рекомендую вам… — хотела сказать «просто купить такую же книгу, которая стоит дороже этой взятки всего на сто рублей», но язык словно парализовало жгучим ядом кобры на малую, но ощутимую долю секунды.
 

Автор книги по шифрам. А.А. Аронский. Боже, ну почему его так много в моей жизни за последнее время? И почему именно в самой хрупкой и прекрасной части этой жизни, а именно в криптографии. Это уже по-нормальному ненормально, я будто медленно и методично схожу с ума.
 

Завороженно так и смотрела на эту книгу, на мелко выгравированные буквы «А.А. Аронский» по центру, сверху. От нервов закусила губу и попыталась перевести взгляд на что-то другое, но глаза предательски застыли именно на этой, не самой приятной, части книги. В таком открытии определенно было больше плюсов, чем минусов. Теперь я знаю, что мой наставник не просто челядь и профан, а ас в своём деле, мастер. Это внушает неопределенную уверенность и слабый оптимизм. Просто от шока не так уж и легко отойти.
 

— Давайте я вам помогу, — вмешался Димас в нескладный разговор с клиентом, пихая меня в сторону коробок и от греха подальше.
 

В последнюю секунду я смогла захватить с собой предмет моей затупительной выходки и закрылась в каморке, забиваясь в угол, как мизантропная псина, и принимаясь изучать глянцевую поверхность книги. Повертела в руках, осмотрела обратную сторону. Портрета нет, просто заключительные слова автора, название книги.
 

«Практическая криптография: коды и шифры».
 

Сильно мудрить не стал — его стиль.
 

Открыла книгу на случайной странице, изучая обрывки текста, предложения, стиль написания. Тема попалась интересная — «каким должен быть размер ключа?». «Достаточно сто двадцать восемь бит для безопасности». Эх, дедушка такое мне точно не объяснил бы, даже если был бы жив. Он тоже был немного застрявшим во времени — не нравилась ему вся эта современщина и метамодерн, что, в свою очередь, передалось, как токсичная зараза, и его внучке. Теперь понимаю, почему мне так сложно социализироваться — я просто живу не в той эпохе. Как и дедушка, как и Аронский. Хотя, судя по книге — у него-то явно с современной криптологией проблем нет.
 

— Сегодня хоть нормально поем, — ишь, коррупционер нашёлся. Говорить ему, что всё равно со своих денег в кассу заплатит, когда босс объявится и заметит очевидный подвох? — А ты что тут рассматриваешь?
 

— Писанину своего преподавателя, — флегматично кинула книгу к ногам Димаса. — Он, оказывается, прогрессивный криптограф. Я на его фоне просто ребёнок, балующийся шифрами и латынью в песочнице.
 

— Это же хорошо, не?
 

— Ну, как тебе сказать, — закрыла глаза и потёрла виски. — Он ведь не будет со мной постоянно играться шифром Цезаря или азбукой Морзе, ему ведь надоест. А что-то более сложное и требующее познаний в информатике я не потяну из-за своей безграничной тупости.
 

И я затыкаюсь. Потому что в голове это звучало менее разочарованно и обиженно, чем оказалось на самом деле. Настолько, что аж горло сдавливает.
 

— Он мне даже задание дал мегасложное, — пробубнила я, доставая злополучный лист с двумя предложениями. — Я еле поняла, что это шифр Виженера, а тут ещё и кодовое слово нужно угадать, чтобы прочитать вот эту жесть, — указала на бумажку с зашифрованным посланием, полностью исписанную моими пометками, попытками в частотный анализ и ловко проскальзывающими надписями «убейте меня пжлст».
 

— Так попроси помощи у… — обыденно начал Димас, поднимая брошенную к ногам книгу, — А.А. Аронского. Надо же, тоже еврей.
 

Хорошо, что здесь нет Кати.
 

— У Аронского? — пораженно и одновременно нервно получился вопрос. — Ну уж нет. Я скорее сдохну, чем буду звонить этому антикварному сычу и просить помочь. Ты бы видел, какое мерзкое выражение было на его лице, когда он сказал, что шифр легкий.
 

— Ну хорошо. А в чём тогда проблема?
 

— А в том, дорогой Дима, — подпёрла голову испачканной номером Аронского ладонью, — что этим кодовым словом может быть что угодно: от имени его любимой ретро-порноактрисы до банального «кря». И проверка одного слова занимает, ну, достаточно много времени. Единственное, что удалось выяснить — размер ключа. Это слово из одиннадцати букв.
 

— Ну, если в этом вся загвоздка, то он скорее всего уже давно намекнул тебе.
 

— Слова «ты-тупая-овца» я пробовала, — снова смотря на шифр, иронично договариваю, — не подошло. Приду домой и буду гуглить ретро-порноактрис, чьё имя состоит из одиннадцати букв. Из русских я нашла только имя «Аполлинария», — язвительно добавила и достала из рюкзака бутылку воды, делая глоток. — Это же как нужно ненавидеть своего ребёнка, чтобы назвать его Аполлинарией. Я бы тоже с таким именем подалась в порноактрисы, потому что прекрасно понимала, что родителям наплевать на мою дальнейшую жизнь.
 

— А разве это не водоросли?
 

— Нет, но женщины с таким именем тоже имеют все шансы поплавать мёртвыми в реке.

Лист аккуратно лег между шершавыми страницами книги Аронского, тем самым избавляя меня от депрессивных и угнетающих мыслей.

***

Домой я прихожу поздним вечером, изрядно уставшая, дурная и немного злая, потому что чисто на физическом уровне не могу долго находиться в шумном и необъятном обществе людей. Люблю тишину и покой, но тишина и покой не любят меня, так как Агате совсем недавно пришла в голову гениальная, блять, идея — замутить несвоевременный еврейский европейский ремонт в старой трёхкомнатной квартире, которая, подобно мне, несвоевременные ремонты явно на дух не переносит.
 

И всё, что меня встречает дома — крики, дрель, звук ударов молотка и одинокое эхо моих шаркающих шагов.
 

— Алиса! — донеслось с комнаты, гордо именуемой «кухня». — Ты уже пришла?
 

— Нет, ещё в пути, — отвечаю раздражённо, снимаю туфли.
 

На полке для обуви стоят недавно приобретённые в магазине катькиных родителей чёрные ботинки, совсем уж в плачевном виде: шнурки совсем потеряли свой приличный вид, а подошва так и вовсе испачкана краской. Сама обувь покрыта белой ремонтной побелкой или даже пылью. Как бы пренебрежительно я к ним не относилась — такое зрелище явно не придётся по душе. Испоганила Агата, в общем, единственную вещь, которая нравилась Аронскому во мне, а значит и последний шанс хоть как-то ему втереться в доверие и не вызывать негативных эмоций.
 

В таком состоянии не то что шифры разгадывать сложно. Мне банально тяжело взаимодействовать даже с собственной мамкой, той ещё занозой на… пальце.
 

— Как в университете?
 

Несмотря на то, что я в любом случае отвечу «нормально» — она продолжает из раза в раз задавать одни и те же однотипные, скучные и адски невыносимые вопросы, не несущие в себе никакой заботы, никакого переживания или даже интереса. Я прекрасно знаю, что таким образом несговорчивого собеседника пытаются вывести на контакт, но нужно было думать об этом «собеседнике» тогда, восемнадцать лет назад.
 

— Есть не хочешь?
 

И в какой-то момент я просто перестаю отвечать на эти дурацкие вопросы, нервозно закатываю глаза и сдержанно игнорирую подступающее желание закрыться в своей комнате наедине с ноутбуком и шифром Аронского.
 

— Нет, я ничего не хочу, у меня всё нормально и вообще, — многозначительно выдаю, — я весьма занята и времени на допросы у меня нет.
 

Агата немного стихает.
 

— И чем же занята?
 

Это фиаско, братан. Эта еврейская женщина вообще умеет разговаривать обычными предложениями, а не вопросами? Я просто хочу отдохнуть в тишине. Разве я многого прошу?
 

— Английским.
 

Что она говорит там дальше я не слышу — закрылась в ванной с естественным желанием умыться и уединиться хотя бы в таком немиловидном месте. Если бы моя комната тоже запиралась на щеколду — я бы выбрала место получше, а так…
 

Тёплая летняя вода. Я даже немного расслабляюсь и перевожу взгляд на выведенные цифры номера Аронского. Смывать или оставить? Смою — отрежу единственный шанс разгадать шифр, ибо самой с ним справиться мне не по силам. Оставлю — докажу, что слабохарактерная и безвольная тупица. Как ни крути, а исход один — не оправдаю я завышенных ожиданий господина А.А. Аронского. Хотя, ещё рано сдаваться.
 

Поступлю компромиссно: перепишу номер и смою с ладони — так хоть искушения позвонить меньше будет. Если не получится разгадать до завтра — ну, что поделать, но звонить я ему точно не собираюсь. Остатки гордости.

Телефон предательски сел, поэтому номер выцарапать мне придётся сначала на бумаге. Ставлю его на зарядку и ухожу на кухню к работягам, вставляющим дешёвые пластиковые окна в этот момент.
 

— Где блокнот для номеров?
 

— Посмотри в комнате дедушки, я туда всё из кухни перенесла.
 

Там и без дополнительного барахла места-то мало было, а что сейчас — страшно представить. И я могла бы забить, взять просто лекционную тетрадь по английскому и вписать номер Аронского туда, но сердце безбожно тянет снова посетить эту забытую и меланхоличную комнату, пускай и забитую доверху ненужной кухонной утварью.
 

Дверь всё так же неприятно скрипит, немного приостанавливаясь из-за выступающих гвоздей деревянного пола. Запах пыли, оранжевые занавески, тёмные стены. Комната-вдохновение, успокаивающая нервы ладонь тишины. Мы условились с Агатой, что эту часть дома трогать не будем, за что я ей премного благодарна, так как без неё эта квартира утратит для меня какую-либо ценность. Тут жуткий бардак и если бы дедушка увидел это, то всенепременно впал в условную злость или негодование, поэтому я обещаю себе, что уберу забытую комнату при первой же возможности.
 

Блокнот обнаружился на полке с книгами, аккурат прикрыт журналом Агаты. Да уж, то что я его отыскала в таком бардаке — уже огромная удача и прирождённое везение.
 

— Мне раньше эта комната жутко не нравилась, — я поворачиваю голову на звук скрипящей двери, — но после того, как он умер, я каждый день заходила сюда и перебирала его личные вещи, не зная, что с этим всем делать.
 

— Бережно хранить и использовать.
 

— И я так думала сначала. А потом поняла, что не в этом старом хламе дело и его отсутствие никак не влияет на память о человеке. Ты всё равно будешь помнить, — она садится на пол рядом со мной, завороженно осматриваясь вокруг, — или не будешь. Я вот постоянно о нём, дедушке твоём, забываю, хоть и нахожусь каждый день среди предметов, которые принадлежат ему. А ты не забудешь, даже если уедешь на пять лет жить в другую страну. Я почему-то в этом уверена.
 

— Он был плохим отцом?
 

— Да, — без тени сомнения отвечает Агата. — Но винить его за это смысла нет.
 

— Потому что он умер?
 

— Потому что у него на это были свои причины.
 

Мы замолкаем и я, немного поколебавшись, принимаюсь переписывать номер Аронского с ладони в блокнот.
 

— Что это?
 

— Номер моего преподавателя.
 

— Ого, он что, иностранец?
 

Нет, просто ебанутый. К чему это вообще было?
 

— А что?
 

— Ну, номер начинается не с семёрки. Вот я и подумала.
 

— Я тоже когда кому-то даю свой номер без семёрки называю. И так понятно, что если нужно будет — можно добавить.
 

— Но тут одиннадцать цифр, значит, это с учётом международного кода страны. А двенадцать цифр для номера — как-то слишком.
 

Стоп, что?
 

— Одиннадцать?
 

Я маниакально начинаю пересчитывать символы прямо у себя на ладони, дважды убеждаясь в правоте Агаты. Их действительно одиннадцать, как букв в слове-ключе. Если соотносить логически, то он и вправду мне больше не давал никаких знаков и намёков, номер и всё.
 

Я быстро выбегаю из комнаты, вихрем залетая в свою, подхватываю телефон и звоню Катьке. Лишь бы ответила, еврейские боги, помогите мне!
 

— Алло, — не слишком жизнерадостно начинает Катя, уже предчувствуя всю абсурдность дальнейшего диалога.
 

— Мне нужен номер Аронского, — запуская ноутбук и вводя «русский алфавит» произношу я.
 

— На свиданку хочешь позвать? — игриво спрашивает Катя, совсем не спеша озвучивать нужную мне информацию.
 

— Ага, батю твоего, — шиплю, неудобно зажимая трубку между плечом и головой. — Скажи хоть последние цифры номера. Шестнадцать?

— Нет, тридцать три. А что?

— Потом объясню.

Нет времени, Екатерина, в мельчайших подробностях вам всё тут описывать. Выбиваю и снова ставлю телефон на зарядку, по дороге захватывая рюкзак с злополучной книгой о практической криптографии. Лист с заданием немного помялся и приобрёл совсем уж непрезентабельный вид, но сейчас меня это мало волновало.

Если каждая цифра — это буква, то ты полнейший аутист, Аронский. Хорошо, что всё-таки не позвонила, так как шифр действительно лёгкий с такой вот позиции, когда всё, как на ладони, причём буквально.

Печатаю скрин с русским алфавитом и наспех подписываю каждую букву. А что если это не русский алфавит, а английский? Он ведь может и на латыни что-то придумать, дьявол.

Но цифр одиннадцать. Если он делал задание с учётом такого типа расшифровки, то цифр было бы намного больше. Что-то я уже начинаю сомневаться в этом деле, но… какие там первые девять букв? Мда-уж, скудный багаж для слова из одиннадцати, мать его, букв. Это единственная зацепка и мрачные тени сомнения одолевают меня всё больше и больше. Если не выйдет — я просто потеряю время, ничего не получив, да даже если я каким-то боком это расшифрую, то, в любом случае, потеряю время и ничего с этого не получу. Может, просто забить и плюхнуться в такую уютную и тёплую кроватку?

В руки попадает листок с пронумерованным русским алфавитом, напечатанным только что по моей необдуманной инициативе. Сил нет думать, но я всё равно изнурительно продолжаю пытаться создать из всей ситуации некое уравнение, больно сдавливающее иссохшие мозги. Вот как бы выкрутился в такой ситуации Аронский?

Не отводя взгляда от листа, тяну руку к карандашу, принимаясь перечёркивать цифры после девяти и начиная новый отсчёт. Таким образом «И» становится не десятой, а первой, «Н» становится шестой, а «Р» — последней. Проворачиваю такую же штуку с остальными буквами и, с естественным отвращением посмотрев на свой шедевр, невольно кошу взгляд на лист с заданием от Аронского. Я уже даже не надеюсь. Шансы на успех на минимуме и вообще одолевает ощущение, что я завернула не туда ещё в самом начале. Проверять это не очень хочется: то ли надежда, то ли лень, но всё равно нужно убедиться хотя бы в том, что я не права.

Откладываю лист, смотря на номер, данный Аронским. «34329151916» не сильно радует глаз. Учитывая, что перенумеровка алфавита проходила три раза, то я умру, пытаясь найти иголку в стоге сена. Так, тут часто повторяется единица, это скорее всего буква «А», так и подпишу. Хотя какие-то логические и аналитические способности мне вряд ли тут пригодятся. Вытираем.

А можно не надо? — проносится в голове.

Надо сделать схему. Да, со схемой будет намного легче, потому что я буду видеть все возможные буквы, составляющие это невероятно, блять, длинное слово. Ух, Аронский, высосу тебе завтра левый глаз, пидор.

Столько слов можно составить из этих букв, а проверять абсолютно каждое на шифре Виженера — то ещё наказание. Поэтому я обессиленно падаю в холодные тиски кровати и засыпаю под тихие звуки весеннего ветра из приоткрытого окна на улицу.