Я выбиваю звонок одним легким прикосновением пальца к холодному экрану и делаю глубокий вдох, сжимая телефон в руках. Трёхметровая дверь актового насилу открывается, и мне остаётся только войти.
Тут как всегда пыльно, солнечно и громко. Бежевая кожаная сумка Катьки и чёрный потрёпанный рюкзак Димы уже валяются на первых зрительских местах, а их владельцы отираются рядом с деревянной сценой. Катя при этом жизнерадостно поёт, а Димас статично стоит на партере и хлопает в ладоши, как дебил, заменяя новой примадонне метроном. И работают они явно не над Ильёй (он же Il y a), а над чем-то более матёрым и…
— Это что, Леди Гага? — хмурюсь и просовываю телефон обратно в бездонный карман.
Получается у неё, на удивление, неплохо. Если вся певческая магия действительно заключалась в правильно подобранной партии, то Тимофеев тот ещё хуесос со своим категоричным «Вы поете гимн факультета или не поете вообще». Да и Катя не лучше: поддакивает этому французскому фашисту и соглашается вообще на любой абсурдный движ. Ну, а с другой стороны — хоть какое-то разнообразие. Пляски плясками, а вот восхитительно открыть затейлевой песней «Танцевальную лихорадку» не каждый лох сможет.
— Ага, — гордо отвечает Дима, скрещивая руки на груди. — Я же говорил, что у неё контральто. Не, ну, а что. Голоса идентичны, да и Катьке нравится, — он чуть наклоняется и спокойно озвучивает последнюю мысль прямо над ухом, чтобы я расслышала сквозь громкую музыку и звонкое пение подруги. — Кстати, а ты где пропадала?
Катя, видимо, подслушав наш разговор, решила не порочить кристально-чистую честь Леди Гаги и таки оставила бедолагу с её восхитительными песнями в покое, вырубая динамики с инструментальной музыкой одним простым нажатием на пульт.
— Блудная дочь вернулась! — спрыгивая со сцены и задушевно обнимая меня за шею, воскликнула подруга.
— Я была на восьмом… — прокряхтела и добавила, — с Аронским.
Видимо, фраза «Я была на восьмом с Аронским» обладает какой-то невероятно сильной защитной магией, потому что после сказанного меня мигом перестали душить, как несчастную гадюку, и вообще отошли на два шага назад, что не может не радовать. Чёрт, Кате только боксом заниматься, пиздец она мне шею скрутила своими локтями.
— Ему нужно было выставить мне оценку за словарь, — можно сказать, я сыграла на опережение. После просунула руки в карман штанов, намекая, что «обниматься» больше не хочу.
— Дать тебе свой? — беспокойно спросила Катька и на секунду растопила этим вопросом моё ледяное сердце.
— Не нужно. Я по-другому отработала, — блять, я когда-нибудь научусь анализировать фразы, которые собираюсь озвучить вслух? — Он дал мне статьи из газеты на перевод, поставил четыре, — успела суматошно договорить, прежде чем на меня посыпался град нескончаемо-неприличных шуток.
Для людей, считающих, что меня безоговорочно выебали час назад на восьмом этаже, они подозрительно тихие. Видимо, шутить про господина Аронского уже как-то неактуально. Или это затишье перед бурей? Всё-таки на генерацию пускай даже несмешных шуток тоже нужно время.
— Я, кстати, видел его в коридоре, на седьмом этаже, когда искал вас, — воодушевлённо начал Димас, а я облегчённо выдохнула, поняв, что мучить меня вопросами не собираются. — Алис, пиздец он древнегреческий бог похоти и разврата, а ты ещё нос воротишь? Серьёзно, даже у меня встал, — закатила глаза, уже готовя в голове контраргументы на провокационный вопрос Димы, но он продолжил. — Но, в отличии от тебя, у меня вообще никаких шансов.
— Это ещё почему? — взлольнув, спросила Катя.
— Я не ношу лифчики, — ехидно проговорил Дима Катьке, не отводя взгляда от моей скромной персоны. — Слушай, Алиск, а вдруг он вообще твой батя? — от очередного закатывания глаз меня спас только пинок в бок. — Посмотри, — низким голосом обращается он к Катьке, — прикрытые веки, немое осуждение в глазах, поза альфы и полная заебанность на лице, — видимо, Димас даже не допускает, что «полная заебанность на лице» может быть вызвана его откровенно плохим стёбом. — Такое сходство!
— Охуенное предположение. Надеюсь, с учётом того, что у нас двенадцать лет разницы в возрасте.
— Некоторые мальчики взрослеют раньше других, — ловко подмечает Катька и разводит руками.
Почему-то меня не удивляет, что наш разговор с отработки баллов по английскому плавно перешёл в намёки на педофилию.
— Агата прекрасная женщина: если она не соблазнила двенадцатилетнего Аронского, то ей точно удалось закадрить его батю.
Стоит ли говорить, что мать Аронского мертва? Мне кажется нет, потому что оглашать такой прискорбный факт — явно некрасивый поступок с моей стороны, да и шутки про мамку в суперпозиции слушать как-то неохота. Вспоминаю тот разговор в кафе, ну, когда ещё с пробитым коленом на рандеву к нему завалилась. И, господи, я такая сука. Даже банальное «не нужно рассказывать, если вам тяжело» не озвучила, просто перевела тему, будто мне вообще плевать на душевные переживания и семейные тяжбы Аронского. Я, наверное, уже давно мертва как эмпат в его глазах.
Нельзя так вспоминать разговоры, потому что память невольно достает из воспоминаний и другие, не дающие покоя в большей степени. Книга, которую я так и не закинула в рюкзак, а предпочла таскать под мышкой, матово засияла тёмно-синим в свете солнца, едва я отступила назад и вышла из тени. Может, всё-таки её купить? Раз уж Аронский разрисовал титульную страницу книги своими осьминожьими липкими лапами.
— Кстати, что там с «Феломеной»? — я отрываюсь от безэмоционального созерцания книги и торопливо достаю телефон для просмотра времени, дабы ответить подруге.
— Через пять минут будем уходить.
— А зачем вам в издательство? — Димасу даже расшифровывать название «Феломена» не нужно, он названия издательств как таблицу умножения знает.
Хотя, «Феломена» узнаваема даже людьми, не увлекающимися стрёмной работой в книжном за мизерные копейки. Здание, в котором расположен офис издательства, на редкость миниатюрное, но всё же по-своему прекрасное, ко всему прочему являющееся малоизвестной достопримечательностью нашего Лос-Анджелеса на минималках. Дом какого-то еврейского писателя, там ещё рядом городская синагога, из которой я по-крысиному гениально вызволила две бутылки вина в шаббат, просунув виноградных сироток в пояс юбки. В общем, пояснить Димасу цель визита все же нужно, а то вдруг подумает, что я туда прусь по работе и начнёт дико нервничать, в своём стиле.
— Помнишь эту нетленную классику? — я показала произведение Аронского и сразу же убрала его в рюкзак, что хотела сделать ещё выходя из лифта на втором этаже. — Вот сегодня мы отправляемся на поиски её автора.
— А зачем в издательство, если можно сразу в академию?
— А что в академии?
— Ну, знаешь, единственная в городе кафедра криптологии? — Димас вопросительно разводит руками и, не получив в ответ от меня что-то, кроме молчания, продолжает. — Мне кажется, что автор книги по шифрам должен там хотя бы кулеры с водой раз в неделю менять. И если это реально твой преподаватель по английскому, то на кафедре его точно узнают.
Боже, мне начинает казаться, что в книжном работают только сверхлюди с трёхзначным айкью, ибо это уже второй дельный совет, который я незаслуженно получаю от своего коллеги.
— Ладно, да. Твоё предложение мне нравится больше, — и Дима, удовлётворенный моим ответом, почтительно кланяется за одобрение его идеи. — Но мне всё равно кажется, что мы ничего не найдём на кафедре криптографов.
— Зато посмотришь на жизнь таких же вымирающих мышей, как и ты, — шутки Катьки иногда могут прозвучать крайне обидно, но она права: криптограф не самая популярная и прибыльная профессия в наши дни. — Дим, ты как? Пойдёшь с нами?
— Прошу меня простить, но в академию я больше ни ногой, — и в доказательство отступления подхватил с зрительского сидения рюкзак и закинул его на спину. — Если встречу своих бывших одногруппников — снова впаду в затяжную депрессию.
Так вот что меня ждёт в неопределенном будущем, если я не перестану прогуливать пары? Избегание прошлого и нескончаемое самобичевание? Хотя, ровно тем же я занимаюсь на парах английского, поэтому не велика разница между отчислением и переходом на следующий курс. Сейчас университетская программа напоминает огромный, блять, бушующий водопад, с которого ты стремительно летишь вниз, на точеные камни. И при обнадёживающем знании, что дальше только спокойная река, её плановость в изгибах и тёплая вода — вылетать из ВУЗа с половинной пройденного пути как-то не хочется.
— Как знаешь, — пожала плечами Катька, придерживая для нас высоченную деревянную дверь, аки профессиональный лакей.
— Вы это, проведёте меня к ближайшему автомату с едой? Хочу чипсов поесть, да, — а, ну как же без исконной традиции накрошить чипсами назло уборщицам, в этом весь Дима.
— Спускаешься на первый этаж и сразу налево. Там ещё рядом кофейный автомат, — озвучила голосом опытного гида и экспансивно выхватила у Катьки ключ от зала, коим она пару секунд назад меланхолично копошилась в замочной скважине. — Заодно отнеси это вахтерше, тебе как раз по пути, — и бросаю отобранный предмет прямо в руки Диме. Ох, моей ювелирной меткости можно только позавидовать.
— Эй, а чего мы обратно во второй корпус чешем? Остановка прямо напротив выхода из центрального, если ты забыла.
— А мы сегодня не на трамвае, — люблю говорить загадками, а эта прозвучала ещё так, будто я вовсе высокомерно хвастаюсь.
Коридор между первым и вторым корпусом уже не кажется пиздецки запутанным и сложным — проходится без особых усилий за минуты две-три. И пока мы медленно спускаемся по ступенькам — я выуживаю свой любимый чёрный шёлковый шарф, не спеша обвивая им шею.
— Ты чего платок натягиваешь, Алиск? Или для тебя факультет криптологии сродни церкви? — вопрос эхом отразился в полупустом холле, а я в ответ таинственно улыбнулась и отворила перед Катькой дверь на улицу.
— Не хочу испортить причёску, — уложив выбившийся локон волос под шарф, я достала телефон для проверки времени. Как раз вовремя.
Голубое, безоблачное небо и тёплые утренние лучи намного лучше той духоты, что была на выходных. И все же уставшая от жары душа категорично требует грозы и проливного дождя, ибо солнце — это так уныло. Но чистый небосвод такой разрядки не предвещает, оттого и становится грустно.
— Но на улице нет ветра, — по-милому раздраженно возражает подруга и явно изъявляет желание дополнить его, но я быстро утаскиваю её за руку к парковке, услышав знакомый гудок машины в самом конце, у ворот. — Стой погоди, это что…
— Мой сахарный папочка. Вернее, твой, — добро пожаловать в крайнее звено коварного плана госпожи Вайсман!
В лучах того самого уставшего солнца, на фоне чёрных, светло-чёрных, тёмно-чёрных потёртых машин — роскошный серый кабриолет отца Катьки смотрелся воистину бесподобно для моего скучающего по ретро сердца. Ровное глянцевое покрытие без единой царапины, светлый кожаный салон и, самое главное, незаменимый откидной вверх. В этой машине божественно всё, кроме цены, наверное.
— Катюша! Дорогая моя!
Василий Андреевич — владелец машины, хозяин магазина одежды «Katty & Lucy», опытный предприниматель и просто батя Кати — поднялся с водительского сидения и бодрой походкой направился к нам, уже по дороге расправляя руки для цепких родительских объятий. И только благодаря им Катьке не удается избежать ловушки в самый последний момент, чему я не могу не радоваться.
Вообще странно, что семья Васильевой живёт где-то в центре, а не этажом ниже условного Аронского. Не хочу показаться жертвой стереотипов, но с ролью босса мафии Василий Андреевич точно справился на желанные десять из десяти: волосы немного седые, но аккуратно зачёсаны назад, расслабленные широкие плечи, эти каноничные морщины у глаз, сигара в зубах (не удивлюсь, если сицилийская). Ох, если бы у Кати не было мамки…
—Это предательство, Алиск, — едва слышно прохрипела Екатерина через плечо своего обожаемого родителя.
Да, я мразь. Не отрицаю. Зато удовлетворила сразу две потребности: свою, заключающуюся в познании истинных мотивов сокрытия новых отношений, и потребность отца Катьки, в проверке благополучия сбежавшей дочери. И между этими двумя аспектами охуенная синергия. Я затаскиваю подругу в машину бати на долгих полчаса, а Василий Андреевич выводит её на чистую воду своим отцовским авторитетом. И все счастливы. Ну, может, кроме Катьки.
— Ты почему на звонки не отвечаешь?
— Телефон на беззвучном, — угрюмо ответила Васильева, но на переднее сидение модернизированного фаэтона всё же забралась. Ну, а я за ней следом, только на заднее.
— Все четыре дня? Понятно, — насмешливо выдохнул горе-батя и потушил сигарету, отправляя её в автомобильную пепельницу. — Да, кстати, с нами ещё…
— Живаго! — прощебетала кличку домашнего животного Катька, едва тот вынырнул из-под сидения. — А он что тут делает? — уже более низким голосом обратилась к отцу.
— Возил его к ветеринару, — и собака резво переползает на заднее сидение, зашуганно пристраиваясь у моих ног.
Живаго можно считать младшим братом Катьки, так как по уровню интеллекта он ей ничуть не уступает, о чём шутила сама Васильева. Правда, главного я так и не поняла — это восхваление способностей одарённой собаки или дичайшая самоирония в катькином стиле. Но начинаю больше склоняться ко второму, увидев маленькую повязку на левой пятерне собаки под осуждающе тихое «снова себе лапу прокусил» от Василия Андреевича.
— Куда едем?
— В Военно-техническую академию.
— Что, отчислили уже? — тянет Василий Андреевич.
— Если бы, — вздыхаю я и добавляю. — Хочу посмотреть на кафедру криптологии, а Катя со мной за компанию, — но сейчас я в этом уже не уверена.
Машина выехала с парковки на главную дорогу, плавно набирая скорость и несясь навстречу ветру. Катька пыталась собрать кудрявые волосы в высокий хвост, но с каждым поворотом автомобиля начинала заново, раздраженно цокая языком, пока батя флегматично потягивал сигарету, закинув левую руку на дверцу машины. Хоть Василий Андреевич и выглядел спокойным, но громкие вздохи, резкие повороты руля, хрипловатый кашель после каждой затяжки сигареты выдавали в нём напряжение. Похоже, я здесь единственное существо, чувствующее себя вполне комфортно. Да, Живаго? Бедолага. Для него такие поездки дичайший стресс, а не ретро-антураж.
— Где ты сейчас живёшь? — красный сигнал светофора всегда способствует диалогу.
— Ты никогда не забирал меня из университета, — ровным осуждающим тоном произнесла подруга.
Чтобы не стать невольным свидетелем семейного разговора, я поспешила переключить всё своё внимание на второго третьего лишнего, то бишь, на Живаго.
— Ты же знаешь. Я не люблю Старый город, потому что…
— Здесь плохая дорога, — низким голосом договорила Катька. — Конечно, машина ведь может поломаться, — с милой издевкой погладила дверцу автомобиля, а затем отвернулась. — Когда мама предлагает съездить на дачу — ты против, потому что не хочешь ехать через лес. Когда я прошу свозить нас к морю — ты говоришь «там припарковаться рядом негде, кто ж за машиной следить будет?».
— Я даю вам деньги на такси.
— Тебе не кажется…
— Я ещё не выплатил даже половину за неё…
— Вот именно! Зачем покупать дорогую машину, за которую садишься раз в месяц?!
— Катя, — сдержанно прорычал её батя, сердито обхватывая ладонью рычаг коробки передач. — Где ты сейчас живёшь? — отчеканил каждое слово.
Ох, а он мне нравится всё больше и больше. Скоро подъебы про секс с батей Кати перестанут быть подъебами.
— На улице.
— Если ты всё ещё про Итальянский квартал, то на весьма элитной улице, — перестаю гладить напуганного далматина и надеваю солнцезащитные очки, когда машина наконец выезжает из коридора готических домов к солнцу.
— Итальянский квартал, ну конечно, — с нотками недовольства выдохнул Василий Андреевич, но гнев в голосе постарался нивелировать. — Что за новый парень?
— Дима. Работает вместе с Алисой, тоже консультант в книжном.
— Консультант в книжном, — снова повторил Василий Андреевич.
— Босс обещал ему повышение.
— Год назад, — задорно сообщаю я и закидываю руки за голову.
Не знаю, что там сейчас за эмоции у Катьки на лице, но негодование я чувствую даже с закрытыми глазами, через шум сквозного ветра. Впутывать посторонних людей в выяснения отношений — хуевая идея, но сделать из попавшегося под руку парня метафорический щит решила не я, а Катька. И только благодаря моему уважению и любви к Димасу, в машине оказались все участники коллизии, кроме этого непутёвого работяги.
— И сколько твоему парню лет?
— Двадцать три.
— Семьдесят два?
Катька испуганно косится и нервно сглатывает, а я продолжаю:
— Или мы всё ещё о Диме?
— А есть и другие? — несмотря на то, что отвечала я вполне серьёзно, батя Кати воспринимает уже любую мою фразу, как шутку с примесью горючего масла и отвечает таким же ироничным оборотом. — Почему ты не пригласишь его к нам домой? Познакомимся, спокойно поговорим.
— Он очень занятой человек, пап.
Весь день гладит бархатные пиджаки, не спорю.
— Пусть мне позвонит и назначит встречу, когда свободен. Ради тебя, Катюш, я найду любое время.
— Ох, как мило. Жаль, что дальше слов это никуда не заходит.
И вот после столь пассивно-агрессивного выпада разговор замер в мёртвой точке. Все просто замолчали, и даже очередной светофор на перекрёстке никак неприятную ситуацию не исправил, а, наоборот, обострил накаляющуюся атмосферу в салоне машины.
Перекрёсток. Если повернуть направо, то через парочку кварталов та самая опера. Но мы поворачиваем налево, к центру, где расположилась Военно-техническая академия — прекраснейшее место для любого математика, физика, астронома, биолога или геолога. Наш старинный университет и единственная в городе академия вполне равные по уровню образования, но из-за того, что в академии охуенные профессора и преподаватели по точным наукам — к нам, на условную математику или астрономию, студенты поступают реже. В общем-то, это одна из причин, почему я оказалась на кафедре лингвистики, а не математики. Если уж меня взяли в один из престижных ВУЗов города, то почему бы не использовать его ресурсы правильно — как убеждала меня Агата. И она была полностью права, потому что первое место по гуманитарным наукам занимает именно наш университет, а не академия. Но я совру, если скажу, что ни за что бы не променяла кафедру лингвистики на обучение в Военно-технической академии.
Машина, немного покачиваясь, заезжает в небольшой уютный дворик, потому что все места на парковке рядом с академией, вероятно, заняты. Но прежде чем машина окончательно останавливается, Василий Андреевич вновь задает вопрос:
— Катя, ты с ним счастлива? — ого, какая-то отчаянная прямота. — Тебе комфортно в его компании? Он от тебя ничего не скрывает? Уважает ли он тебя и твои интересы? Желает ли он тебе лучшего?
Она замялась, что выглядит немного грустно, особенно если вспомнить вопрос отца.
— Да, мне с ним хорошо, — иногда так хочется верить в семантику сказанных слов, но по выражению лица подруги, по тихому, приглушённому голосу и опущенному взгляду в никуда складывается совершенно противоположное впечатление.
— Задавай себе эти вопросы каждый день. И когда не сможешь на них ответить «да» — бога ради, Катя, ни о чём не жалей и бросай его.
Вау, а можно поменять бракованную Агату на такого вот батю? Если бы мне выдали такую чертовски правильную речь перед злосчастным выпускным из школы, то я бы не убивалась в гордом одиночестве из-за Игоря и его новой полоумной подруги из параллели. Да что уж там, с таким мудрым батей мне и Игорь нахуй не сдался бы.
— Хорошо, — уже выйдя из машины, вдруг отвечает Катька и, оббежав машину, обнимает отца.
Я аккуратно вылезла из-под уснувшего Живаго, на прощание дружелюбно потрепав испуганную псину за ухом.
— Ну что, как поездка? — обращается ко мне шофёр.
— Крышесносно, — ехидничаю я, отдирая белую шерсть собаки со своих брюк.
Василий Андреевич оценил шутку ироничной улыбкой и перед тем, как завести машину и окончательно уехать восвояси, коротко пожелал нам удачи. И когда чудо-тачка скрывается за милым уютным домом, обвитым цветущей виноградной лозой, Катя облегчённо выдыхает и победно пихает меня в бок:
— Как я его, а, — больше всего мне нравится, что конфликт поколений закончился мирно и приподнятое настроение Катьки я ничуть не испортила. — Я тоже знаю, где его болевые и на что давить. Не один он такой умный, — гордливо произносит подруга и садится на хилую деревянную лавочку, прямо под кустом винограда. — В следующий раз позови мою бабку. Вот кто-кто, а она умеет тайны выведывать своей высококачественной дизморалью.
— Кать, — я присела рядом, снимая солнцезащитные очки и шелковый шарф с головы. — Мы можем и дальше Тимофеева называть Димасом, но особого смысла я в этом не вижу. Разве я заслужила такое недоверие?
Похоже, я ничуть не уступаю той самой бабке, потому что Катя потускнела мгновенно: губы превратились в тонкую прямую линию, а глаза стыдливо были опущены вниз.
— Не в тебе дело, Алиск, — по затяжному вдоху я могу только догадываться, насколько сложно ей говорить о начинающихся отношениях с, мать его, винтажным дедом. — Мне вообще никому рассказывать нельзя. Понимаешь?
— Но я-то уже всё знаю, — все же поднимаюсь на ноги и подаю руку сидящей Кате, чтобы продолжить наше путешествие к академии.
— Если ты всё знаешь, то чё до меня доебалась? Неужели нужно моё официальное подтверждение?
— Ну… просто не люблю я ложь, тайны, сговоры и всё такое, — мы вышли со двора и в лицо сразу же ударил поднявшийся морской ветер. — Дед на протяжении всей жизни игнорировал мои расспросы о бабушке. Агата на вопросы «Чем ты занималась в свои шестнадцать лет отсутствия?» отвечает загадочной улыбкой и молчанием. Про Игоря даже вспоминать не хочется, — с раздражением просунула руки в карманы штанов, но всё же продолжила. — Да боже, мы сейчас прёмся в Военно-техническую академию, потому что ебаный, блять, Аронский не торопится мне пояснять по каким причинам у него с автором книги по шифрам одна фамилия на двоих. Такое ощущение, что как только в поле моих интересов попадает определённый человек — у него появляются какие-то тайны. Просто прекрасно! Видно, мой будущий муж будет вообще масоном.
— Или, что ещё хуже, автором книги по шифрам, — ехидничает Катька и вытаскивает у меня из рюкзака книгу Аронского. — Может, это и не его книга вовсе? Например, его брата-близнеца, а?
— Тогда отрешённое «Я не имею никакого отношения к этой книге» превратилось бы в обыденное «Её написал мой брат-близнец».
Академия оказалась прямо через дорогу, а уютный зелёный дворик, в котором нас высадил батя Кати, является чем-то вроде элитной общаги, но только для здешних преподов. Переходишь дорогу, что мы и сделали с Катькой, и сразу же центральный вход с тёмными деревянными дверями и вышитым гербом академии над лестницей. Ишь, даже тут кирпичные стены обвиты виноградной лозой, видимо, в центральной части города своя атмосфера и другие законы эстетики. Вычищенные до блеска окна, арки, колонны, ажурные фонари, в общем, всё по канону. Не МГУ, но по-своему красиво и масштабно.
— Шестой этаж, второй корпус, — проговариваю я себе под нос, изучая сообщение Димы в телефоне.
Каждый шаг по гладко вычищенному кафелю сопровождается звонким ударом моего каблука о керамическую плитку. И через недолгих три минуты я уже жалею, что надела туфли, а не любимые балетки или даже те недавно приобретенные вульгарные ботинки, преподнесенные щедрой рукой Кати.
— Как седьмой, но на один ниже, — с видом гения изрекает Катька, но после моего обреченного вздоха исправляется. — Ну, то есть… как наша кафедра, которая на седьмом.
— Восьмой этаж тоже наш.
— Только там почему-то тусуются одни социологи, — недовольно бубнит Катька, останавливаясь на коридорном перекрёстке. — Ты уверена, что второй корпус рядом с центральным? Вдруг он вообще в пяти километрах отсюда?
Потолки здесь высокие, изуродованные самим временем и обычными дождевыми потёками, но все же прекрасные, украшенные лепкой и мозаикой. Кажется, так это называется. Академия основана в одно время с городом, их можно считать ровесниками.
— Вот он, — пальцем указываю на часть здания слева от нас, соединенную с центральным корпусом тем безаудиторным пространством, которое образованные люди называют «галереей».
Стекло окна ещё больше сотрясается от прикосновения моего указательного пальца.
— Ты уверена?
— Нет, но это логично. Если этот корпус является частью всего здания, то вряд ли он будет пятым или шестым, — я отлипла от окна и уверенно-медленно устремились дальше по коридору. — Отсчёт же от единицы идёт, верно? — через плечо спросила у плетущейся Катьки.
— Тогда наш университет строили твои братья по религии, — равнодушным вздохом завершила свой вердикт Катя.
Возможно, я в своих логических выводах бываю по-детски наивна, но сегодня правда была на моей стороне — холл, в который мы попали, оказался «солнечным сплетением» второго корпуса. А тут не так уж и мрачно, как в центральном. Правда, в большей степени заслуга в этом принадлежит утреннему освещению и огромным окнам во всю стену, чем непутёвым дизайнерам академии.
— Лифт, — восторженно выдохнула Катя, подбегая к металлической панельке с всего одной светло-желтой, почти белой кнопкой. — Таблички с названиями факультетов, — продолжала на выдохе говорить подруга, рассматривая у каждой подсвеченной цифры название кафедры. — Даже план всего корпуса повесили на стену, а мы до сих пор должны со второго этажа спускаться по ступенькам на первый, чтобы на лифте проехаться.
Мне казалось, что ныть и жаловаться о несовершенстве нашего университета на фоне академии должна я, но никак не Катя. Лифт доехал до шестого (который как седьмой, но на этаж ниже), и моё сердце остановились в одно время с ним. Я сейчас увижу то место, куда должна была поступить два года назад. Чувства не самые приятные, но восторг не дает ощутить их в полной мере.
Из металлического ящика я вырвалась прежде, чем его двери отворились перед нами окончательно.
— Боже, как же тут…
— Прекрасно! — продолжала недовольство Кати своим несвоевременным оптимизмом. — Знаешь, здесь по-своему уютно.
— Будто кто-то пытался совместить элементы барокко и советского футуризма, но потом забил хуй и умер.
— Энигма! — я, как ребёнок в зоопарке, со своей инфантильностью впечаталась в стекло стенда, за которым и была немецкая шифровальная машинка. — Спижженная… — довольно протянула я.
— Эй, мы сюда пришли не за этим, — Катька силой оттащила меня от полки с криптологическими игрушками, — а за этим, — и указала пальцем на более невзрачный стенд.
Ох, тут прям все когда-либо существовавшие преподаватели кафедры криптологии. Найти живых среди всего списка усачей не так уж сложно — у них портреты цветные.
— Так мало женщин, — проговаривает себе под нос Катька, изучая чёрно-белые фотографии.
— Дед рассказывал, что почти всеми радистами были девушки, — говорю я, взглядом просматривая каждую фотографию. — Моя бабушка в том числе.
Ехидное лицо Аронского я не нашла. Да могла и не пытаться — на фотках только пыльные деды. «ФИО», «Должность, научная ступень», «Научные работы», «Научные интересы» под каждым фото. Половина информации идентична другой половине и уже спустя три преподавателя понимаешь, насколько одномерна криптография сама по себе. Теперь чуть лучше ясна неприязнь Аронского, хоть я всё ещё с ним не согласна. На пятом преподавателе перестаю читать «Научные работы» и «Научные интересы», смотря только на «ФИО» жирным шрифтом под каждым портретом. А безразличным и скучающим мой взгляд перестает быть на восьмом по счёту преподавателе.
— Анатолий Аронский, доктор криптологических наук, профессор в области защиты информации, — с улыбкой на лице прочитала я Кате и та моментально подлетела ко мне, отдавая отобранную на улице книгу. — В научных работах нет «Практической криптографии: коды и шифры», но мне кажется, что это он…
— Потому что информационный стенд обновляют раз в три года, а эту книгу я выпустил недавно, — послышались хриплое со спины.
И тело предательски замерло в предвкушении чего-то воистину интересного.