Примечание
Шины мягко скользят по ровному асфальту и чуть-чуть подпрыгивают на «лежачем полицейском», когда она выкатывает за территорию КБР. Миновав доброжелательно кивнувшего в окошко сторожа, выезжает на трассу и набирает скорость. В салоне тепло, спокойно и заманчиво-сладко пахнет пончиками, захваченными Джейном из буфета. Царит мягкая, почти не давящая тишина — так молчат люди, которым комфортно друг рядом с другом. Люди, которым есть о чем подумать. Тереза бросает быстрый взгляд на сидящего по правую руку от нее мужчину: его лицо выражает полнейшую увлеченность собственными мыслями, взгляд устремлен вдаль. Впрочем, ему, и правда, есть о чем подумать: столько событий за столь короткий срок. Ловушки для пособника Кровавого Джона, полное отхождение от всех законов и правил, случайное убийство очередного человека, который мог что-то рассказать о Джоне… Встреча с самим Джоном — или человеком, что назвался его именем — и его расстрел. А далее — арест, кратковременная отсидка в тюрьме, следствие, суд, внезапное освобождение, активная борьба за возвращение ее, Терезы, в контору… Подумать только, сколько всего он пережил — пожалуй, больше, чем любой из команды. Впрочем, вспоминая заплаканное лицо Ван Пелт в женской уборной, агент Лисбон уже не уверена, кому тут хуже всех. А Патрик всё молчит, не желая хотя бы из вежливости поболтать с коллегой, и у нее как раз есть время составить в голове ранжированный список. На последнем месте, пожалуй, Чо. А с другой стороны, кто знает, что у него там в душе творится за его каменной физиономией?
— Джейн, — голосом капризного ребенка зовет Тереза, когда ей надоедает самой придумывать себе развлечения на то время, пока она едет к дому.
— Да? — почти мгновенно отзывается Патрик. Взлохмаченные — найдешь тут время на уход за собой — русые кудри играют тенями на его лице, когда они проезжают очередной фонарь на пути.
Джейн поворачивает голову к ней, невозмутимо спокойный, доброжелательно-нейтральный, как будто он и не был сейчас в потаенных глубинах своего разума. О чем он, интересно, думал в эту минуту? Сожалеет, что убил невиновного? Но Тереза не уверена, что этот нахальный гений способен на сожаление — тем более что убиенный, откровенно говоря, добропорядочным человеком не являлся. Если Джейн о чем и жалеет, так это о том, что пристрелил не Кровавого Джона.
Лисбон бросает на него быстрый взор, стараясь отметить каждую его черту, и тут же возвращается к дороге. На губах легкая улыбка, но он молчит, не спеша выдать очередное насмешливое замечание. Плечи слегка напряжены — он подался вперед в ожидании ее реплики. Серые глаза смотрят вроде бы на нее, а вроде бы и куда-то мимо. Так необычны эти глаза: постоянно меняют свой цвет, при каждом ее наблюдении оказываясь чуточку иными, чем в прошлый раз. Почти голубые, ясные, словно небо, которого почти коснулись первые лучи рассвета. Или серо-карие, точно капелька кофе на белой бумаге. Или как сейчас — с зеленоватым оттенком, к которому даже ассоциаций как-то не подобрать.
Сама погрузившаяся в раздумья, Тереза говорит голосом заметно более серьезным, чем планировала. Замечает быстро и негромко, будто вскользь:
— А знаешь, Джейн… Я подумала: ты, наверное, отчасти рад, что тот мужчина оказался не Кровавым Джоном. Если бы ты убил его… всё потеряло бы смысл, правда? КБР, новые дела, наши ребята… Ты пришел к нам за местью — а если бы получил желаемое, не было бы и смысла оставаться.
Она, как всегда, уже к середине фразы смущается и почти тараторит, жалея о том, что вообще отважилась заговорить на такую тему. Смелая догадка, но вовсе не факт. Это Джейн умеет сказать какую-нибудь ерунду и попасть точно в цель — куда уж ей. И Тереза на мгновение опускает голову, позволяя черным прядям волос упасть на лицо и скрыть выступивший румянец. Вот кто ее за язык тянул, а? Это она рада, что Джейн пока еще не уйдет из отдела, что у него остается эта его пугающая мечта о мести, которая и держит Патрика в КБР. А у него самого вряд ли есть поводы радоваться.
Тереза молчит, стараясь ни на миг не отрывать взгляда от дороги, чтоб ненароком не встретиться глазами с Патриком. А он просто не отвечает, вновь смотрит в далекую пустоту, хотя вопрос, вне всяких сомнений, был им услышан. В этой гнетущей тишине агент Лисбон мягко снижает скорость, паркует машину у дома, выходит из салона, стараясь не издавать громких звуков — наверное, так проявляется ее желание спрятаться в самый укромный уголочек подальше от собственной неловкости. Джейн идет к дому вслед за ней, не произнося ни слова. Они договорились попить чай у нее. Тереза предложила это в надежде выудить из коллеги хоть какие-то слова о его мыслях и чувствах, а Патрику, видимо, просто было плевать, куда возвращаться очередным вечером.
Они сидят в уютно обставленной гостиной Лисбон, мягкий диванчик услужливо подпирает им спины, но они сидят, конечно же, на разных его концах. Джейн помешивает ложечкой в своей чашке, ароматно пахнущей черным чаем с лесными ягодами, а у Терезы в ладонях внушительных размеров кружка кофе. И куда ей на ночь столько кофе? Совсем о сердце не думает. Веселые слова готовы вспорхнуть с его языка, но он проглатывает их, внезапно ощутив, какими ненужными в этой ситуации будут перепалки с Лисбон — той, кто, в общем-то, позвала его сюда, надеясь помочь. Они молчат уже так долго, что можно начать забывать о том, как это — говорить. Его подобное молчание ничуть не утомляет, зато бедняжке Лисбон, наверное, очень не по себе. И он произносит задумчиво и искренне (хотя и думал об этом последние минут двадцать, сорвавшиеся с губ слова звучат спонтанно даже для самого Патрика):
— Да, Лисбон. Думаю, ты права. Я жажду поймать Кровавого Джона — но вместе с тем ужасно боюсь того, что последует после. Не судебного разбирательства, конечно же — ты видела, как я к ним отношусь. Но вот это чувство отсутствия смысла… Когда нет причины вставать по утрам… Не хочу вернуться в это состояние, Лисбон.
Ей не уловить, каков сейчас оттенок переменчивых глаз Джейна, но Тереза отчетливо видит в них печаль. Хотела ответ — получила. Даже права оказалась, но разве от этого легче, когда видишь эту безграничную тоску в его взгляде? Агент Лисбон не знает, что ответить. Она уже читала ему нотации про разрушительную силу мести, про способность прощать, про радость новой жизни… Но ее лекции ни разу не оказали на него положительного влияния — вряд ли помогут и сейчас. Вряд ли вообще хоть что-нибудь из ею сказанного может ему помочь. Разве что… самое простое, самое искреннее, настойчиво рвущееся с языка многие недели и месяцы, упрямо подавляемое ею в самом зародыше…
И Лисбон выпаливает быстро и скомканно, до дрожи внутри боясь собственных слов:
— Так вставай по утрам ради меня, Джейн! Вот же я, здесь… Твой Джон — он так далеко, он убийца, разрушил твою жизнь, а ты сделал его смыслом всего, что осталось. Но я же вот — здесь… Рядом…
Слова рвутся на свободу засидевшимися в клетке порядочности пташками, а она всхлипывает, внезапно ощутив себя беспомощной и ранимой, будто бы обнаженной перед ним. Прячет взгляд, отчаянно цепляясь им за складочки на мягкой поверхности дивана, да за что угодно, лишь бы на Джейна не смотреть. А в голове мысли вертятся перепуганным роем: теперь-то что? Ну сказала, ну выплеснула ту гремучую смесь из сладостной надежды напополам с горькой обидой, что копилась годами, а дальше что? И ей страшно заглянуть ему в глаза и впервые увидеть там лишь разбивающий сердце на части холод.
Проходит минута, другая. Она сидит, зажмурив глаза, как будто это может сдержать копящиеся на ресницах слезы. Вдруг диванчик издает короткий шуршащий звук, а потом теплые ладони обхватывают ее лицо, осторожно касаясь щек. Едва ощутимо поправляют выбившиеся пряди волос. Она ощущает чужое дыхание на своем лице, приятное, свежее, отчего-то кажущееся бесконечно родным. Его большие пальцы касаются кончиками уголков ее глаз, так близко, так доверительно. Лисбон открывает глаза, но всё равно ничего не видит из-за хлынувшего потока слез. Только размытое пятно. Джейн продолжает молчать, даже сейчас, когда он так близко, и Терезе мучительно хочется сказать хоть что-то, разбить пронизавшую весь дом тишину, наплывом новых слов уничтожить те, смелые и искренние, которые не следовало произносить:
— Прости, прости… Джейн, я…
Лисбон открывает всё еще мутные от слез глаза в самый подходящий момент для того, чтобы увидеть, как очертания лица Патрика резко приближаются к ней, и хочется по привычке отпрянуть и убежать прочь испуганным зверьком. Но пальцы Джейна настойчиво, хотя и мягко, удерживают ее от спасительного рывка. Его губы, почти горячие от недавнего глотка чая, мягкие и нежные, прижимаются к ее собственным. Так странно, так неожиданно, в голове полная каша, хочется только одного — чтобы это не заканчивалось. Джейн на миг отстраняется и тут же снова целует ее, слегка царапая подбородок короткой щетиной. Это, оказывается, приятно. Поцелуй на вкус чуть солоноватый — это дорожки слез Терезы докатились таки до их соединившихся губ. Сейчас Патрик уже дает ей возможность отстраниться, но у Лисбон нет никакого желания прерывать столь невероятное, но много раз виденное ею в грезах перед сном чудо. Она оплетает ладонями его шею, зарывается пальцами в мягкие курчавые волосы, жмется к нему, ближе, ближе, лишь бы не отпускать, лишь бы ни один из них не ушел…
Когда она всё-таки отстраняется, жадно вдыхая воздух, ее пальцы остаются на губах Патрика и легко распознают закравшуюся на них улыбку. Глаза светло-серые, чуточку озорные, в них так много жизни, радости и веселья, сколько, наверное, за целый год не набиралось. А на щеках — неужели так тоже бывает? — заметен легкий румянец. Джейн улыбается ей не так широко, как когда распознает очередного убийцу, зато в миллион раз теплее и будто бы ярче.
— Хорошо, Тереза. Будь моим смыслом.