Амаретто

Кофе терпкий на вкус. Американо без сахара пить невозможно. В чёрной палитре напитка отражается лицо художника, который каждый день пьёт чёрный кофе без подсластителей.       

Чондэ приходит в эту кофейню каждый день и каждый день отходит от своего художественного направления, чтобы запечатлеть лицо человека, который уже буквально снится.       

Ким Минсок — бариста с очаровательной улыбкой, укравший все шансы на спокойное проживание несчастного, изголодавшегося по чувствам художника. У Минсока идеально всё, вплоть до искусного взмаха ресницам и до ломки в руках хочется изрисовать его портретами все полотна мира.       

Бариста пьёт латте с Амаретто в свой перерыв, облокотившись о стойку, обворожительно улыбается и прекрасно заседает в голове несчастных художников.       

Когда-то Мин спросил, а это была окончательная остановка и точка невозврата розовой и воздушной влюблённости Чена в улыбку человека напротив: — Вы художник? — ноги от одного голоса подкашиваются, а губы так и хотят ответить. — Что-то вроде того, — потирая затылок, отвечает и корит себя за то, что ничего глупее сказать не мог. 

— Какой стиль? 

— Метареализм.      

 И это был их самый длинный разговор. Но Чен с того момента в своей реальности рисует только бариста и его обворожительные лисьи глаза. У Мина нет ямочек на щеках, когда тот улыбается, нет морщинок в носогубных складках и под глазами. Он был рождён для того, чтобы быть экспонатом на выставке. Чондэ хотелось бы, чтобы выставка была только для одного зрителя, - его самого.       

На следующий день художник решает взять латте с Амаретто и понимает, что сломался под Ким Минском, потому что он терпеть не может примеси в кофе, но он хочет этот запах миндаля. Хочет представить тот самый вкус, который с его непревзойдённым бариста каждый день. Мин обворожительно улыбается, принимает заказ и просит подождать: «даже кофейному аппарату нужно время для заварки двойного эспрессо». Но это лишь обманный манёвр для художника своей отрасли. Сок смешивает красители в молоке и выводит незамысловатую фигуру, которая отливает оттенками зелёного, синего и красного: именно в этих цветах рисует Чен каждый день.       

Мэйсон Солсбери* придумал гениальный ход по привлечению внимания от таких скромных бариста для маленьких художников, в чьих глазах можно утонуть. У Чондэ глаза чёрные, как тот самый американо без сахара, но взгляд воздушнее пенки капучино. В Ким Чондэ можно влюбиться. Жаль, что он сам этого не осознаёт.       

При виде этого шедевра у Чона глаза расширяются и он мямлит что-то невнятное вроде «спасибо» под нос, ретируясь с места падения ядерной бомбы под названием «свечение Ким Минсока». Это слишком жестоко для хрупкого мирка творческой личности.       

У Чена Фукусима и Нагасаки в голове, он не может заставить себя не пялиться на этого лисёнка за стойкой бариста и искренне верит, что делает это незаметно. Время слишком быстро летит, и парень с трудом ловит тот момент, когда безбожно опаздывает на встречу. Забывая тот «самый дорогой альбом» на столике, Ким выбегает на улицу и ловит ближайшее такси. Пропажа обнаружится только вечером. И Чен бежит теперь обратно в кофейню, чтобы выловить альбом до того, как Мин заметит маниакальные наклонности Чондэ.      

 Но он опоздал. Кафе уже закрывалось, а бариста стоял за стойкой и рассматривал творения смущённого до мозга костей художника. 

— А говорил, что метареалист, — сказал с ухмылкой Минсок, не отрывая взгляда от альбома. 

— Так и есть, но не в одном же стиле мне рисовать. Я рисую так, как вижу, — у Чена нет возможности сдвинуться с места, он не чувствует ног, те будто в бетоне: нерушимы. 

— А почему именно эти три цвета? Почему не чёрный, серый? Ты всегда рисуешь радугой, — наконец поднял глаза Мин, а у Чона сердце то останавливается, то лезгинку вытанцовывает. В этом взгляде нет ни капли презрения или недоумения, лишь интерес. 

— Чёрный — это не цвет, это иллюзия. 

— Франсис Файфилд. Тебе тоже нечего терять**, Ким Чондэ? — Минсок по-детски озорной, весело улыбается и пытается разрядить обстановку разговорами о литературе, но иголки из ступней Чена никто не доставал и ему по-прежнему боязно отвечать на вопрос своего собеседника. 

— Всегда есть, что терять, Ким Минсок. Эти цвета у меня ассоциируются с тобой. У художников всегда так, я тебя таким вижу: ярким, — уши Чена, как тот красный карандаш.       

Он хочет убежать, скрыться, чтобы завтра снова прийти в эту кофейню. Без Минсока Чондэ потеряет своё вдохновение и силы, он потеряет в себе художника. 

— У тебя голос красивый, — простая вставка, ни к чему не обязывающая. А художник молчит и не знает, что сказать. Комплимент от предмета обожания слишком мягкий и приятный. В Мина хочется закутаться. Чен уверен, что тот на ощупь кашемировый и пахнет тем самым Амаретто, от которого вдох обжигает лёгкие.       

Но от Чена нет ответа, он вне зоны действия сети, стоит потерянный посреди поля-кафе с ориентиром Ким Минсоком и путается ещё больше. 

— Я не хочу спрашивать о твоём шпионаже в мой адрес и пугаться тоже не буду, — Мин отдаёт альбом в руки владельца и продолжает. — Когда-то ты сам мне всё расскажешь. А пока, давай выпьем кофе? Мне латте с Амаретто, а тебе - твой любимый американо без сахара.       

Чен еле заметно кивает и улыбается, забирая альбом. Ему тепло с Минсоком и жутко хочется попробовать вкус Амаретто с его губ и когда-то они до этого дойдут. Чондэ кажется, или он хочет лепестки миндаля в свой американо? Нет, Чондэ кажется, что он осыпался перед тем самым Минсоком и это не просто наваждение.