Примечание
Каждое утро Юнги начинается с дрожащих рук и океана сожалений. На автомате поглаживает уже практически протёртую до дыр старую бумагу низшего качества, а дата на левом верхнем углу не испаряется и продолжает маячить. На обратной стороне век уже и во сне он видит цифры, которые крутятся без остановки, как заведённая карусель. 13.04.2011. Эта несмывающаяся и не выводящаяся татуировка своими чернилами пробралась в кровь и начинает закупоривать сосуды, которые ещё соглашаются функционировать.
У Юнги больше нет планов на завтра, на ужин или на ближайший отпуск: всё слишком напоминает цифры. От них не убежать, они как монстр снова приходящего дня, поглощают и не дают увидеть свет сквозь темноту.
Хосок когда-то сказал: «Помнить ушедших важно, но делать из этих воспоминаний мемориал — опасно». Кто тогда сказал, что он имел в виду себя? Кто сказал, что осознавать свой статус как «будущее прошедшее» легко? Хосок знал и верил, что с Юнги всё будет хорошо. Но кто же спросил Юнги о том, каково будет ему? Он бы сам тогда и не ответил.
2005 год
Юнги двадцать. Он любит кофе и сигареты с утра, долгие прогулки по парку и искусство. Самая большая любовь за всю сознательную жизнь Мина была с гипсом и лепкой, с красивыми фотографиями гротескных зданий и грязными от материала руками, пока те выносили его душу наружу и показывали её таким замысловатым образом.
У Юнги нет планов на будущее, но он знает чего хочет сейчас: творить. У него есть задание на тему греческой мифологии и величественный Аид в задумках. Прорисовка заняла слишком много времени, за окном уже сумерки, а сигареты закончились. Мину пора в то место, где он кантуется на ночь, но не рискует назвать домом, ведь в той дыре нет никого кроме него.
На выходе из мастерской дверь опять заклинило и ключ едва не ломается в скважине, но всё-таки удаётся его удачно оттуда достать. И Юнги резко понимает, что он и есть тот самый ключ: треснут, но пока удачно не сломан.
Путь в дыру обязателен через кофейню за два квартала до единения с самим собой. Город вне четырёх стен даёт чувство защищённости и скрывает душевное одиночество покрытое слоями гипса и извести.
Юнги не сближается с людьми: с ними некомфортно, но ему нравится смотреть на течение чужих жизней в мегаполисе. Задумываться в толкучке народа нельзя, а то некий молодой рыжий парень столкнёт с ног, чтобы вы опрокинули тот самый кофе, и будет обворожительно улыбаться, пока извиняется. Задумываться о прекрасных ямочках на лице незнакомца тоже не желательно, а то Юнги уже согласился пойти с ним за новым кофе. Такая ситуация может случиться с каждым, но Мин не может понять, почему именно с ним.
В Хосоке собраны все фобии Юнги: открытость, яркость, общительность, но второму это всё нравится. Нет ощущения натянутости, когда Мин не знает, что сказать, или просто задумывается о том, что этот парень напротив слишком светится и, возможно, он и есть Гермес. Хосок определённо сын неба и солнца*.
Чуть позже Юнги не придёт в дыру, а вернётся в мастерскую, чтобы переделать Аида в Гермеса и дать Хосоку шанс охранять стаю звёзд* своей души.
На следующий день Хосок пишет, причём без ожидания ответа. Он будто знает, что для Юнги это важно, и тот поневоле улыбается, хоть и не знает, что сказать.
В сообщениях нет навязчивости, они ни к чему не обязывают и продолжаются длительный промежуток времени, пока через полтора календарных месяца, — Юнги считал, он взрывался миллионами фейерверков от каждой напечатанной буквы и выставленной запятой, — несчастный и угрюмый не отправил приглашение в мастерскую, чтоб Хосок лицезрел похожего на него один в один Гермеса. 2006 год Хосока много не бывает, счастья, в принципе, тоже. Чон прописался в квартире Юнги, и теперь нет смысла называть её дырой. Там тепло и уютно, всегда пахнет заварным кофе, который Хосок не любит, но варит.
Наконец-то в жизни появились планы на ближайшее, но будущее, а вдвоём хотелось провести больше чем вечер, неделю, жизнь.
Хосок — библиофил, и в доме с его появлением появилось много печатных изданий книг и газет. Последние они с Юнги постоянно читали и искали смешные факты о знаках зодиака в конце. Гороскопы — то чушь, колонка анекдотов — не смешная, а на заглавной странице красуется какой-то зарубежный баскетболист. Но Юнги тепло читать такую ненужную информацию и он расслабляется под аурой Хосока, который будто знает, что завтра будет лучше, чем вчера, а его рука никогда не отпустит чужую.
2009 год
В этом году известь с души Юнги окончательно смылась летним проливным дождём. Хосок всё ещё рядом, стоит, едва касаясь плечом на выставке скульптур. На выставке, которая безвозвратно перевернёт жизнь и оставит отпечаток самого тёплого события. У Юнги бы ничего не получилось без Хосока и того самого Гермеса, который красуется в центре зала и никогда не продастся.
Кто-то сказал, что скульптуры — лишь предмет, что в них нет души и шанса на любовь, но Чон — скульптура: совершенный, филигранный и идеальный в каждой детали, и он создал мир для слабого и заброшенного самим собой Мин Юнги. Хосок стал тем самым ярким миром, и без него нельзя дышать.
Был момент четыре года назад, когда Юнги открыто пытался дышать без своего кислорода, но отравился метаном. «Незаменимых нет» — ложь. Всегда есть то, что потерять невозможно, а то вспыхнешь при первой же зажжённой спичке и выгоришь как сера на её конце. Прошло то время, когда Юнги считал себя поломанным ключом. Его удачно починили одной улыбкой с ямочками на щеках и пролитым кофе на перекрёстке решения его судьбы.
За счастьем мы не видим того, что может его разрушить. За счастьем мы не видим причины его отсутствия. Хосоку пришли анализы из больницы, и он понял, что времени наслаждаться улыбкой напротив ему катастрофически мало.
Юнги смог купить ту самую галерею, в которой выставлялся.
Декабрь 2010 — начало 2011
Кто бы мог подумать, что нить судьбы истончится именно сейчас. Нет того, что сможет спаять её обратно и вернуть к моменту, который был решающим. А изменило бы это что-то? Мы не вправе руководить имеющимся даром — жизнью, она сама выбирает какой ей быть: простой и прямой, тяжёлой, со множеством поворотов. Может просто оборваться в ущелье и утянуть с собой астральные проекции чужих душ.
Когда Хосок упал в обморок, по сердцу Юнги прошлись серпом и выпотрошили его камеры наружу. Когда Хосока везли в скорой, Юнги понял, что душа опять покрывается той самой известью и каменеет. Когда Юнги говорят то страшное слово, он готов отдать свою бессмысленную жизнь ради более весомой.
Хосок не говорит, почему скрывал. Он в принципе старается говорить поменьше, потому что больно, и смотреть на такого Юнги ещё больнее. Скульптура старается не разбиться при падении, а ключ в скважине почти сломан по основание. Такие вещи не склеивают, а пытаются найти замену, но не здесь.
Каждый день Юнги сидит в больнице. Они с Хосоком читают свежие газеты и пытаются сделать вид, что гороскопы такие же бредовые, анекдоты не смешные, а та статья про курс доллара могла бы быть интересной. В термосе горячий какао, и Чон его с благодарностью принимает, пытаясь сделать вид, что его кожа не превратилась в фарфор, а глаза — в стекло.
Он по-прежнему пытается быть для Юнги сильным и достойным, ведь всегда считал себя не тем. Хосок не знает, что тот чувствует, и не представляет, что будет с Мином, когда превратится в ибиса*.
В жизни Юнги и Хосока было много тепла, любви, книг и гипса. Годы пролетели, как время за прочтением романа с чашкой чая, и, если бы Чон мог что-то изменить, он бы оставил всё как есть, потому что был счастлив и знает, что был любим.
Однажды в среду Юнги приходит к Чону в плату и они читают свежую газету. Опять делают вид, что всё хорошо, и Хосок просит купить кофе из автомата. Мин послушно идёт и, забрав напиток понимает, — Хосок ненавидит кофе.
Шаги переходят на бег, кровь бьётся в висках, и Юнги предчувствует неладное, но при входе в палату уже стоят врачи и фиксируют время смерти.
13.04.2011 в 10:47 утра, в мире и так бедном на сострадание, стало на одного Хосока меньше. Для всех это нормальные слова, и статистика не соврёт, если скажет, что с лейкозом очередной Чон прожил достаточно долго. Достаточно долго для статистики и слишком мало для Юнги, который не может закрыть глаза, смотря на свою жизнь.
Сестра молча передаёт Юнги записку, а читать становится ещё тяжелее потому, что Хосок всегда знал и понимал, хоть Мин никогда не говорил:
«Я не сын неба и солнца, но спасибо, что дал охранять свою стаю звёзд».