— Все могло бы быть и проще, знаешь, — говорит Арсений ни с того ни с сего, пялясь в стремительно темнеющее сумеречное небо с размазанными перистыми облаками. Они часто вот так курят у черного входа после того, как поебутся в гримерке — у них вся жизнь клише на клише, как в хуевой сказке.

Последнее, что Арс сказал Антону до этого — «слезь с меня». Антон тяжело дышал, уткнувшись ему в шею, и его рука все еще было зажата между их телами — ничего особенно необычного, просто два друга, которые помогают друг другу подрочить и любят сосаться, пока никто не видит.

— В смысле? — закономерно спрашивает Антон, поворачивая голову. — Если бы мы не трахались?

Арсений как-то недовольно дергает уголком губ.

— Не, — он стряхивает пепел с сигареты. — Все было бы проще, если бы кто-то из нас был женщиной. Ты, например.

Антону требуется несколько минут, чтобы обработать эту мысль.

— Ты думаешь, ты бы перестал быть пидором, если бы я был бабой? — решает Антон, и Арс снова раздраженно гримасничает.

— Ну, до тебя у меня вроде все нормально было. — Арсений пожимает плечами и отворачивается.

— Это называется «внутренняя гомофобия», — замечает Антон, — я читал.

— Да че ты там читал-то?

— Ну а куда я денусь?

Антон рассматривает воробьев, скачущих вокруг слишком здорового зачерствевшего куска хлеба. Арс любит нагонять лишнюю драму, и Антон иногда поддается — да, Арс, все пиздец хуево, да, никто не должен знать, да, жить с тобой не могу и без тебя не могу, пойдем с моста прыгнем вдвоем в качестве протеста, окей, перегнул, прости.

— То есть, — говорит Арсений после молчания, — ты думаешь, что у нас это все… что ты меня привлекаешь, потому что у тебя есть член, а не потому, что ты… это ты?

— Я думаю, что я тебя привлекаю и потому, что у меня есть член, и как, ну, личность, — Антон выдыхает облако дыма. — А вообще, я не ебу, что у тебя в голове. Никто этого не понимает, клянусь.

Арсений хмурится. Антон вздыхает.

— Ну а что, ты думаешь, что мы все такие пансексуальные и возвышенные, что нас привлекают души, а не… блядь, ну, симметричность и красота тела? Ну, условно — красота? Типа да, она разная для всех, но без нее куда ты денешься. И если тебя привлекают мужики, то тебя привлекают мужики.

— Ты знаешь слово «пансексуальность»?

— Говорю же, я читал. Но ты не пан, ты уж прости, Арс.

— Меня привлекают женщины, — парирует Арс, мотая головой.

— Ты тупо хочешь, чтобы это было так.

— Ну да, а секс с женщинами — это я себе напридумывал, чтобы не принимать реальность, так?

— Да бля, откуда я знаю?

— А почему ты тогда так уверен? — допытывается Арсений.

Антон кидает бычок в урну и прячет начинающие остывать пальцы в карманы толстовки. Смеркается. Тени становятся размытыми, мутными, а Попов в этом сизом освещении и дыме все еще красивый, как всегда.

— Я не понимаю, че ты доебался — если бы да кабы. Ну, был бы я женщиной. Да хуй знает, что бы было, если бы я женщиной был! Может, мы и не познакомились бы.

— А если бы познакомились? — негромко спрашивает Арс.

— А че вообще сразу я должен стать бабой? Тебе это больше пойдет.

— Почему это?

— Ну, это ты же у нас красивый, — приводит Антон неоспоримый аргумент. Арс приподнимает брови и тоже тушит окурок и выбрасывает его в урну.

— Зато я старше на восемь лет.

— И че?

— Ты бы на меня не посмотрел даже, если бы я был женщиной, — морщится Арс, отводя взгляд, и Антон шумно вздыхает, понимая, к чему все идет.

Арс красивый, Арс знает, что он красивый, Арс прекрасно выглядит для своего возраста, он знает об этом, Арс в прекрасной форме, он знает об этом — но если весь Интернет и люди вокруг неожиданно перестанут ему об этом напоминать, он непременно решит, что все пошло по пизде. Арсений нуждается в том, чтобы ему говорили, что он нужный, важный и красивый, и при этом постоянно хочет вытворить необъяснимую хуйню, чтобы доказать, какой он отчаянный, ебанутый и независимый. Вообще-то, Арсений умный, но, кажется, еще в детстве стал слишком зависим от этой чужой оценки. Без нее он сразу теряется и снова мрачновато шутит про собственную невыносимость и синяки под глазами.

Антон дергает его за запястье на себя.

— Ты дурак, что ли? — дыхание у обоих все еще отдает сигаретным дымом. — Ты думаешь, мне по приколу это все?

— А как еще?

Антон не знает, как объяснить, поэтому наклоняется и с какой-то отчаянной драмой целует его, надеясь, что этого хватит. (Арсения сложно не целовать: начнешь и потом не можешь затормозить, потому что так идиотски хочется снова и снова).

Вокруг никого нет, только птицы чирикают изредка, да шум и клаксоны машин слышны вдалеке.