Наруто уехал.
Наруто уехал.
Наруто уехал.

В соседнем номере глухо жжужит пылесос. Потолок белеет под взглядом Саске. Прошло четырнадцать часов, как Наруто здесь больше нет.

Наруто уехал. Уехал.

Пылесос перестает работать. Сначала сышится тихий шаг, потом — ''Уборка номеров''. Саске находит в себе силы подняться и попросить отложить уборку.

Он смотрит на себя в зеркало, ему противно. Фотография чужой невесты уже не жжет его рук, она далеко запрятана среди вещей, но противное воображение продолжает жечь воспоминаем о ней. Они до противного похожи, и знал бы он, что теперь при каждом взгляде в зеркало будет видеть кого-то ухмыляющегося и далекого… А впрочем, по-другому быть и не могло.

Саске ложится обратно в кровать, пытаясь не думать. Наруто переживал боль когда-то, очень недавно, совсем несколько дней до этого, так почему сам он не переживет эту тяжёлую тягучесть? Это не больно. Просто ощущение острой неправильности. Пройдет.

Жаркое солнце режет комнату острыми тенями на ослепительное и серое. Шторы оставались открытыми и ночью, когда в окне поочередно лопали городские огни, когда Саске после короткого неловкого прощания все никак не мог отойти от стекла: всё ждал, что ещё раз, последний, увидит светлый затылок, и наконец-то обретет покой.

И тот человек появился, громко гремя колесами чемодана. Освещенный фонарным светом, с высоты седьмого этажа по другую сторону дороги он казался крошечным. Но в момент Саске отшатнулся от подоконника — он укололся взглядом, даже зная, что его не видно изнаружи — человек, не дойдя к ждавшему его такси, остановился и взглядом вцепился в окно за которым жил Саске. Смотрел пристально и долго, будто попрощавшись нашел что-то, что еще хотел бы сказать. Саске тогда показалось, что стоит он перед этим человеком и слышит его голос, видит, как тяжело даются слова, как наморщен лоб, как голубые глаза сереют. А потом человек отвернулся и ушел.

Этим утром Саске произошедщее сдалось сном, в обед — иллюзией, а вечером, сейчас, — надежной, что было бы все по-другому — было бы все по-другому.

<center>***</center>
У еэропорта Наруто встречают. На улице холодно, темно и косой дождь колет кожу. Пиджак с рубашкой ветер продувает моментально, и Наруто не остается ничего, как сцепить зубы и идти навстречу дяде.

— Так ты все-таки прилетел, — вздыхает дядя, бессознательно поправляя седые волосы. — Я-то думал, тебя обратно куда-то перенаправят и я зря только приехал, — он захлопывает покэтбук и отправляет его в карман легкого пальто.

— Дядя Какаши, можно уже было и забыть о том одном случае, когда я забыл предупредить, — стараясь не стучать зубами говорит Наруто.

— Было бы можно, но тогда ты так бы и не уяснил, что чужое время также важно, как и личное. А нервные клетки и того важнее.

Какаши поглядывает на Наруто и ждет, когда тот или извинится или как когда-то начнет кривляться и вымучивать шутки, но этого не происходит.

— Наверное так. Но не переживаете, дядя, это было в последний раз.

— Ты так уверенно говоришь, будто никаких больше разъездов. Увольняешься?

— Лучше — через две недели меня переведут в отдел художественного перевода.

— О, оттуда все-таки кто-то ушел? Поздравляю.

Какаши походит к своей машине и открывает багажник. Наруто закидывает туда чемодан, сам запрыгивает в салон, громко хлопнув дверью. Машина медленно выезжает с парковки, пытаясь никого не перехать. Выехав на шоссе, Какаши чувствует, что должен хоть что-то спросить: «Что случилось, что конференцию отменили?» или «Как перелет?», но, пригревшись, Наруто уже задремал.

Какаши не удерживается и опять вздыхает. Вообще, это его любимое занятие — вздыхать. Наруто написал ему еще вчера, что на этот раз не задержится у него надолго — на день-полтора, чтобы отоспаться и прийти в себя. Все-таки хорошо, что Хината с ним, Какаши, не ладила, и никогда не приходила в гости.

<center>***</center>
Мучительный и вязкий день тянется, отбирая всякое желание подняться с кровати. Саске пытается сморгнуть его, будто от того, что он закроет глаза может что-либо измениться. И все же. Раз — глаза сами закрываются и открываются через пять секунд. Два — десять секунд. Три — возможно это была минута. Тени на стенах остаются на месте. Четыре.

Веки открыть сложнее, а когда это удается, то Саске оказывается совсем не в своем номере — в грубо обставленной комнатке. Должно быть, сон все-таки случился.

Да, определенно случился: белые шероховатые стены, большое окно, совсем не похожее на отельное, синий диванчик у стены и письменный стол в комнатушке тому подтверждение. Сон, о приходе которого он мечтал как об избавителе от чувств, пришел, но гложащее ощущение не ушло, поднялось по пищеводу и засело в глотке тугим комом — не вздохнуть.

Саске было бы проще, если бы он понимал, почему он грустит, ему бы посущественнее причину, чем «тяга», «невидимая связь», но спрашивать было не с кого.

Он проходится по комнате. За окном в ярком свете белым-бело, двери заперты. Саске падает на диванчик и ожидаемо утопает в нем. Сверкающая белизна наружи отталкивала, и смотрел Саске по привычке в потолок. Жаль только теперь по тенях не понять, сколько лежишь. Впрочем, чтобы что-то понять — нужно думать, а Саске пытается не думать. Желание бездумно переварить привязанность кажется логичным, все-таки ощущение полной асимиляции со всем его окружающим инвентарем, неодушевленным и пустым, манит своей полной отчужденностью от мира идей и эмоций. Саске сейчас боится разве что начать пить — мало ли какой подоконник ему пьяному захочется облюбовать.

В звонкую тишину вмешиваются — кто-то открывает двери, а через секунду заходит внутрь: сначала мужчина, а затем мальчишка. Мужчина, лет тридцати, бездумно заходит за стол и, садясь, ставит на пол свой портфель.

— Что на этот раз? — спрашивает тот на иностранном языке, доставая то ли журнал, то ли тетрадь.

Мальчишка, нет, шкет, такой как он — только шкет: коротышка в броской мятой одежде с лицом глупым, а все же с выражением на нем непритворно возмущенным, мнется и бессмысленно жестикулирует, будто пытается словить мысль пальцами.

— Ничего особенного, — наконец отвечает шкет хриплым голосом. — Просто директор решил, что я, написав в листе профориентации исключительную правду, решил поспорить с важностью образования в современном мире или что-то в этом духе.

— И какова твоя исключительная правда?

— Что не буду поступать я в никакой университет. Эта пустая трата времени. Но за школу вы свою не переживайте, ее престиж, или за что еще вы там печетесь, никто и не узнает куда я делся: уеду к крестному работать официантом, далеко отсюда, в другую страну, у него там кафе есть — буду кофе разносить и столики протирать.

— Но ты уверен в своем выборе? От него будет зависеть вся твоя жизнь.

— Мистер Ирука, не приувеличивайте, не мой это выбор. Просто это лучший из вариантов.

— Что ты имеешь в виду?

— Вы все знаете, мистер Ирука. И что я тупой, и что в будущем мне ничего не светит — об этом в школе только и трещат.

Саске поднимает со своего дивана, обходит вокруг шкета и думает, что за странный сон. Он пытается дать подзатыльник за грубости к старшему, но рука просто проходит насквозь.

— Если ты такой тупой, как ты собираешься обслуживать посетителей в кафе крестного? На пальцах объясняться будешь? — отпускает шпильку Саске зарвавшемуся мальцу.

— А вас это не касается! — вылетает он из кабинета, сверкая синими глазами. — Чего те языки учить!

Мужчина, по всему психолог, удивленно смотрит на дверь, качает головой и медленно выводит в своем журнале «9:15 Наруто Узумаки, 8 класс, воспитательная беседа».

— Наруто?

Шкет на Наруто не похож.

<center>***</center>
Наруто просыпается сам, будто почувствовав приближение дома, уже не своего, но все еще родного. Лифт как назло сломался и он, зарученный моральной поддержкой дяди, ловко поднимается на седьмой этаж с буксиром в виде чемодана, делая остановки-передышки всего лишь раз на три этажа.

Уже в квартире он мгновенно ориентируется на свою бывшую комнату и там срывает из себя серость костюма и удавку-галстук. Порывшись в шкафу Наруто надевает кислотно-зеленую футболку и старые красные полотняные штаны с карманами и почти что довольный топает в кухню.

— Не поперхнись моим сиянием, — шутит Наруто, пытаясь поднять себе настроение.

— Забываешься, — отвечает Какаши, — я спонсировал это цветное безобразие, когда ты был подростком.

— Это не безобразие.

— И оно тебе идет, меньше смахиваешь на серую моль, которую хочется прихлопнуть. Да и вести себя начинаешь соответственно возрасту.

Наруто качает головой.

— Или это потому что ты все-таки пошел к психологу, как я просил?

— Нет, и пока не собираюсь к нему, но, кажется, я готов пойти к Неджи, — уже без задора говорит он.

— Уверен? У меня выходной, тебя подбросить?

— Я сам.

Наруто ставит греться чайник и лезет за лапшой быстрого приготовления на верх шкафчика. Хината запрещала держать подобное дома, и была по-своему права, но сколько Наруто не пытался бросить привычку есть вредную пищу — никак не получалось. Какаши же не одобрял, но и не запрещал, считая, что Наруто уже большой мальчик и знает, чем ему грозит подобное питание.

— Ты этим не наешься, — только и говорит Какаши, попивая кофе за кухонным столом.

— В курсе, на обратном пути забегу куда-нибудь поесть, — отвечает между поглощением лапши Наруто.

Лапша быстро заканчивается и он берется за чай. Спать хочется до тошноты, а глаза режет, но легкость в теле восполняет всё.

— Ну, я пошёл собираться.

Из чемодана в комнате он достает кеды, и, изрядно долго порывшись в шкафу, выуживает курточку, неношенную уже лет эдак семь. Как Какаши все это еще не выбросил? Черная, вся в оранжевых пятнах, курточка вместе с красными штанами выглядит глупо, но сойдет. Не идти же ему в официальном костюме к старому другу, подвязав шею галстуком?

В зеркале цветное месиво на Наруто выглядит еще смешнее, поэтому он накидывает капюшон и хлопает за собой дверью. Мол: «Я скоро буду».

По слякоти Наруто топает к остановке, думая о всяком, забивая воющую совесть. Как ни крути — он не готов возвращаться к Хинате. Не сегодня.

Подьезжает нужный автобус. Наруто заходит последним, не в силах отвязаться от настойчивых идей, но они сами отступают, когда приходит осознание — он не может нащупать свой портмоне. Наруто стоит у автомата и, шаря по всем карманам, вытрушивает всю имеющуюся мелочь лишь бы с позором зайцем не убегать от контролера. Выматерившись на трех известных ему языках, покрытый красными пятнами стыда и злости, он отходит от автомата и пробивает билет.

Наруто садится на свободное место как раз тогда, когда автобус тормозит на долгом светофоре. Вспоминается, как когда-то давно, почти в прошлой жизни, каждый день в дороге на автобусе он встречал полуголую даму в этом месте. Она стояла на углу второго этажа по ту сторону красного на светофоре и дугой выгибаясь, пыталась вырвать свои волосы из камня. Взор ее был пуст, а намерения тщетны. Наруто любил это здание и часто сидел в кафе напротив за работой или в компании. Жаль, кафе закрыли, а компания давно распалась.

«Но здание красивое. Саске бы понравилось».

Еще девять светофоров, два поворота и Наруто выпрыгивает с автобуса. Идти отсюда к Неджи недалеко, но неловко и боязно. Неловко — что с пустыми руками, боязно — что не посещал шесть лет и обещания не сдержал. Глупо, но как есть.

— Бонжур, мон ами, — пытается улыбнуться Наруто, присев на корточки. Дождь перестал колоться, но росистая трава промочила кеды, отчего они болезненно натирают стопу.

— А у тебя здесь неплохой райончик. Тихо, зелено. Извини, что без цветов или еще чего, впрочем ты сам знаешь, какой я растяпа и что особых причин забыть бумажник мне нужно. Но с другой стороны, смотри, у тебя уже есть один букет. Я даже не удивлен, ты всегда был парень нарасхват, Неджи. Даже когда ты женился на соулмейте, к тебе клеились, что говорить… Это… Ты извини, что не приходил, знаешь, это сложно осознавать, что ты, такой весь из себя, жаждущий жить и… И умрёшь.

Возвращается домой Наруто поздно вечером и сразу заваливается спать, стараясь не думать, что наутро он должен ехать в квартиру, которая стала домом.

<center>***</center>
Очнувшись ото сна, будто сбросив с себя цепи, Саске поднимается с постели, идет в душ, бреется и, одевшись, уходит в город. На улицах раннее утро воскресенья, зябкое и очень яркое. Все магазины закрыты, а улицы не пестреют ранними пташками.

Бесцельно гулять не доводилось давно, за каждом путешествием до что-то да стояло, был какой-то смысл во всем, а теперь его не стало. Саске оглядывается по сторонам, видит лавочку, на которой несколько дней назад сидел он и Наруто и все было как надо: он, невидящий красоту вокруг, и Наруто, невидящий красоту в Саске, только небо.

Что же, значит, придется жить не для смысла, а для себя, — решил он и пошёл дальше по улице, сворачивая, если захочется.

Уже вечером он улетит — Саске решил. Наверное, было что-то пророческое в том, что Наруто уехал раньше, Саске почти собрался ехать сдавать билеты, а так все разрешилось само.

Улицы, даже позолоченные, как и раньше не казались стоящими внимания, дома стоят отдельными особняками один другого краше и так до бесконечности, но теперь вопрос за что эти места любят не появляется. Ноющее вездесущее раздражение пропало, а спокойствие, теплое, поглаживающее грудь постепенно вливается вместо него, вбивая в голову осознание: все-таки, чтобы тебя любили не обязательно быть самым лучшим, достаточно просто быть.

Когда эту аксиому Саске применит к себе или Наруто, к сожалению, мы сказать не можем, придется только ждать. Ждать пока он выпьет кофе на углу, ждать пока он обходит вокруг весь город и, устав, на автобусе возвратится обратно в отель собирать вещи к отъезду. Ну и потом еще полвечности, что в простонародье расшифровывается как несколько дней, или в некоторых случаях в высшей гуманитарной математики — несколько лет.

<center>***</center>
Стоит Наруто переступить порог собственной квартиры, как на него дождем из чеков-конфетти сыпятся расходы. Все сложно и муторно, скучать не приходится. Все будто ждало его приезда.

Он просматривает историю покупок и одно другого краше: аренда ресторана и оплата за меню, нужно заплатить флористам за свадебный букет, бутоньерки и оформление зала, заплатить декораторам и покрыть стоимость используемых материалов и т.д. и т.д. и т.п. Верхом всего могли бы стать приглашения. Хината хочет, чтобы сделаны они были эксклюзивно и сделаны, конечно же, профессионалом дизайнером-иллюстратором.

Наруто хмуро на все это смотрит: на портфолио, на прайс за услуги и не сдерживается:

— Ты уверенна, что это действительно необходимо?

Лицо Хинаты сразу бледнеет, жалостливо суживается, а глаза начинают блестеть.

— Тебе не нравится, да? — спрашивает она, схватившись за живот. Поддерживать там, конечно, еще нечего, многие даже позавидовали бы ее стройности в этот момент. Может, она думает, что подобные жесты пробуждают жалость, что что-то подобное могло бы заставить его чувствовать себя виноватым, но Наруто не чувствовал ничего такого, что не чувствовал к ней прежде, а все же уступает лишь бы маскарад прекратился.

— Нужны еще кольца и смокинг для тебя, — засияла Хината, щеки ее розовеют и делается она очень милой. — Платье я уже почти выбрала. Представляешь, забыла взять с собой на примерку туфли, завтра мы с сестрой пойдем еще раз.

Да, точно, кольца и свадебное платье. Наруто начинает прощаться с мыслью о покупке машины и отложенными деньгами на нее.

<center>***</center>
Обратный путь домой Саске проходит как в тумане: кажется, долго стоял на таможне, в соседнем кресле дородная женщина несправедливо громко храпела, на ленте едва не унес чужой чемодан. Его никто не встречает, но стоит ему после недели воздержания от сотового включить адский механизм, тот начинает пищать и визжать без остановки, пока не удается включить беззвучный режим. Мобильный оператор зря времени не терял и наслал полугодичную порцию СМС-ок. Все предупрежденныые отъездом «свои» не писали и не звонили. Впрочем не все, но и этот проныра, по видимому, бросил не все силы на разрыв линии Саске — звонил лишь раз в день.

Подходя к дому, Саске замечает, что не смотря на раннюю рань на цокольном этаже кафе, завсегдатаем которого он был по утрам, уже открыто. Оно ласково подмигивало своими маленькими темными окнами-глазками, заманивая покушать, но внутренней потребности в еде Саске не ощущает и игнорирует все зовы.

В родной квартире он сбрасывает свой дорожний рюкзак у порога, и пытается начать день так, как проводил его сотни раз: идет в душ, с мокрыми волосами идет на кухню варить кофе, но ничего не получается и утро не начинает играть своими грубыми серыми красками. Он бросает недоваренный кофе и идет в гостинную на диван — смотреть телевизор. Идея приходит спонтанно, свободного времени не было уже давно, чтобы заниматься чем-то подобным, да и дело, вроде как уже не модное.

Саске начинает листать каналы, останавливается на каком-то до жути скучном ситкоме, и не замечает как день за окном превращается в ночь, стены комнаты расступаются, а обои меняют узоры. Ему совсем не кажется странным, что в комнате появляется Наруто, и что он сам будто бы только пришел из улицы.

— Что делаешь? — спрашивает Саске у развалившегося в кресле Наруто, сидящего с протянутыми ногами и закинутой головой к потолку.

— Я не знаю, — отвечает он с закрытыми глазами. Саске проходит мимо него, краем глаза улавливая его лежащие на подлокотниках руки. Вены выделяются на загорелой коже серостью. Саске не думает, касается.

— Что ты делаешь? — Наруто открывает глаза и незаинтересованно смотрит на руку Саске.

— Не знаю, — качает головой тот. — Скучаю. Почему-то.

— Да, — соглашается Наруто, — я тоже. Но это пройдет.

— Думаешь?

— Пытаюсь. Было бы проще, если бы я не был таким слабохарактерным, как считаешь?

— Как знать. Был бы ты слабохарактерным, может, ты бы уверовал в мою истинность и созданность для тебя и вместо того, чтобы ходить на работу и заботится о своей семье, бросил бы все к моим ногам, — просыпается Саске-МистерВселенная. — Возможно, даже признал бы меня симпатичным.

Наруто криво усмехается, глаза его поблёскивают.

— Но ты ведь не симпатичный. Не пытайся меня переубедить.

— Не буду, просто попрошу сказать правду. Почему ты так смотришь на меня?

— По той же причине, почему и всегда это делал. Не будь мы соулмейтами, все наши отношения свелись бы к одной дефиниции — «хотеть рассматривать».

— А касаться?

— А касаться я…

Саске просыпается от звука дверного звонка. Один и с болящей спиной. Первую секунду он не понимает в чем дело, во вторую — он забивает на размышления и пытается уснуть обратно, чтобы услышать ответ. Но не получается. Кто-то явно бессовесный после одинокого короткого, но безуспешного «дзинь», повторяет свою дерзость снова и снова.

Злой и помятый, Саске распахивает двери. На пороге стояла неизвестная ему пара людей: парень и девушка.

— Здравствуйте! — воскликнул парень с широкой улыбкой на лице. — Мы недавно заселились в квартиру напротив. Мы ваши новые соседи.

— И теперь мы будем мешать вам жить, — дополнил Саске мысленно.