Даруй мне забвение

Щёлк. 

Кошмары. Пустые пятна с образами тянутся липкой дорожкой, въедаются в мозг и лезут дальше, под кожу, чтобы опутать нервы с мышцами. Сердце сжимается в холодной хватке страха и разносит его с кровью. На горло давит спазм, дышать трудно, почти невозможно.

Короткая вспышка тусклого света.

Щёлк.

Сил на крики не остаётся. Взгляд судорожно движется по тёмной комнате, не находя ничего подозрительного.

Хочется, подобно ребёнку, начать растирать по лицу горячие слёзы и забиться в объятия сестры, отчаянно рыдая дальше.

Трясущимися пальцами нашаривает телефон и набирает номер по памяти, сглатывая ком, пока идут гудки.

- Сабито, слушаю, - звучит сонным голосом на том конце провода.

Всхлипывает он слишком громко.

- Что случилось?

- Я просто хотел убедиться, что ты жив.

- Гию!

Плачет он тихо, пытаясь убедить, что всё в порядке. Сабито не верит. И правильно делает, потому что лжёт Гию отвратительно.

***

Понять, как давно всё начало идти не так - сложно. Что начало идти не так - ещё сложнее. В какой момент всё стало серьёзнее - Гию не знает. 

Первый звоночек поступает, когда он с минуту смотрит на Ренгоку удивлённым взглядом и осторожно трогает за плечо. Ренгоку спокойно отвечает на вопрос про левый глаз и ещё минуту не закрывает его, показывая, что зрение в порядке.

Второй раз это случается, когда его чуть не берёт инфаркт от вида Канаэ-сан. У той красный блеск для губ по подбородку потёк, а Гию чуть скорую с Шинобу не набрал.

Следующие разы он как-то не запоминает, но чётко знает, что действовал тогда будто на автомате. Быстро отвёл Камадо в тень, потянулся к поясу, заметив Аказу, и чуть не получил в глаз от Санеми за немигающий взгляд в упор на его брата.

- Может, тебе ко врачу пойти? - спрашивает как-то Ренгоку, одёргивая его от нового необдуманного поступка.

Гию кивает, прося не волноваться. Но ко врачу не идёт. Просто не выспался, переутомился - вот и всё.

Наивно.

Щёлк. 

***

После очередной ночи с кошмарами он никуда не выходит и сверлит потолок взглядом, убеждая себя, что сейчас навязчивые мысли исчезнут, станет лучше и можно будет не бояться при ком-то рот открывать.

В темноте закрытых век плывут яркие, обрастающие контурами пятна, складываются в цельные картины, и глотку перехватывает немым криком.

Лучше становится только когда тишину прерывает звонок.

По ощущениям прошёл всего час. А в себя он пришёл к полуночи.

***

Навязчивые образы не исчезают днём, кружатся рядом, сплетаясь с реальностью, и шепчат. Шепчат тихо, но часто, от них не скрыться, они ни на секунду не замолкают, и в конечном счёте Гию с ненавистью выталкивает Кибуцуджи на солнце, отбирая у него шляпу с зонтом. Вечером почти вся его компания смотрит с ненавистью, указывая в сторону покрывшегося пятнами и ожогами "главного".

Гию удивляется, почему тот не сгорел, и хочет полоснуть по шее ничирином.

Стоп. А что такое ничирин?

Когда Гию думает, что Цутако отдала за него свою жизнь, становится страшно ему. Когда он почти в слезах и полусонном бреду дёргает себя за волосы, крича, что Цутако жива, страшно становится остальным.

Ренгоку с сестрой тащат его к психиатру, а Гию первые десять минут не может вспомнить, какое сейчас время. Врачу он чуть не заявляет, что сейчас эпоха Тайсё. Чуть - мозг невовремя встаёт на место, он не хочет с диагнозом шизофрении отправиться в больничку.

Это просто кошмары. Сходные с реальностью, которые он часто принимает за истину, но всего лишь кошмары - не более. Ему хватит и лёгкого снотворного, чтобы всё прошло.

Направление к другому врачу он рвёт в истерике и не спит половину ночи, шепча, что всё в порядке.

Это не кошмары. Это уже клиника.

***

У Энму лицо состоит из яркой косметики, и глаза пришибленные. У Энму голос блаженный, гласные тянет и интонации редко меняются на что-то нормальное. Энму можно назвать живым. Гию с натяжкой можно назвать существующим, хотя его загнанные и испуганные глаза пока не выглядят кукольными. Сам он выглядит, как труп.

- Похож на торча, - говорит Энму, протягивая банку с таблетками.

То же Гию подумал об этом человеке, но рта не раскрыл, кивая.

У него нет сил идти к психиатру, зато есть смелость покупать антидепрессанты у сомнительных людей.

Кошмары уже невозможны, а страх ползёт по рёбрам, вцепляясь в кости. Не то чтобы у него был выбор. 

***

Хватает его на месяц спокойной жизни, с пустыми снами и немного пришедшими в норму нервами.

Очередной ночью, когда таблетки кончаются, он подскакивает с криком и смотрит в никуда, клянясь, что своими руками убьёт Аказу. Днём их потасовку еле разнимают, пока Аказа кричит, что у Томиоки съехала крыша и тому пора в больничку.

Томиоку от этого как ударяет током и следующую неделю он максимально редко контактирует со всеми знакомыми, запираясь дома. Кажется, он записался к психотерапевту, но вспомнить точную дату не может, а среди кривых, беспорядочных записок найти ответ сложно.

Надо просто подождать, никуда не лезть и прекратить так импульсивно действовать. От этого будет лучше.

"Ты просто приносишь всем проблемы. Сгинь." 

Мысль тупой болью вгрызается в голову, оглушая. Что-то падает и с глухим стуком ударяется об пол, разбивая пару тарелок.

Руки кровят, белые осколки впиваются в ранки и до Гию только доходит, что случилось. Руки он бинтует криво, почти надеется, что Шинобу не будет язвой и в поместье бабочки сейчас не такой завал.

Щёлк. 

Чёрт возьми.

Новое направление ко врачу рвёт уже Энму, подхватывая Томиоку под локоть и уводя прочь с улицы. Тот вырывается, дёргается, пытаясь спасти клочки бумаги, а потом вздрагивает.

- Ты больной, Гию-кун. А знаешь, что с ними делают? - голосом Энму это звучит хуже любой угрозы, как смертельный приговор. - Никто не обрадуется этому.

Дальше даже не пытается убедить - Томиока послушно идёт, замолкая. От него слишком много проблем. 

Энму жмёт ему руку и приторно тянет фальшивую поддержку, отдавая таблетки. Это происходит раз, второй, третий - Гию сбивается со счёта и щурит уставшие глаза, чувствуя острое желание закричать. Он жалок и мерзок, на самом деле. Он не волнуется о других, он эгоист. Чувства вины и отвращения стихают после третьей таблетки, а сны почему-то продолжают пугать.

Хах. 

***

В квартире зеркало треснуто - ударил зонтом, пока тренировал стили дыхания. На пальцах цветные чернила смазаны - часа два выводил и оттирал от лица метку. По всему дому висят записки с напоминаниями, на которых он каждый день ставит точку, подтверждая, что сейчас не в бреду. Исколотые иголкой пальцы в пластырях - шил в память о Цутако и Сабито хаори, пока в голову не стукнуло.

Они живы. 

Иголку втыкает уже намеренно.

Всё ещё хуже.

Лекарства разлетаются по комнате, а его снова начинает трясти. Снова становится страшно. Силы исчезают, падает прямо около порога и тянет руку, доставая до двери кончиками пальцев.

- Помогите.

Гию никогда не спрашивал, что в этих баночках, - свято верил в любой пришедший в голову бред. Снотворное, те же антидепрессанты или ещё что-то, что без рецепта ему не продадут и что не должно попасться на глаза знакомым или сестре.

Сейчас он трясётся и сорванным голосом умоляет Энму о чём-то более действенном, слыша в ответ тихий смех.

Не клиника. Зависимость.

***

Звуки вокруг глохнут. Краски мира выцветают до состояния блёклых, серых пятен. Ощущения притупляются, сходя на нет. Всё в порядке, это просто самовнушение. Всё в порядке, просто это нервы. Всё в порядке, просто...

- Вены скоро вырвешь.

Щёлк. 

Гию опускает глаза и несколько секунд на автомате дальше чешет запястье, раздирая остатки кожи. Он не кричит, только руку одёргивает. Жутко - от вида, а не боли. От осознания.

Энму рядом смеётся почти искренне и не может остановиться.

Гию знает, что выглядит, как сумасшедший. Гию знает, что у него с головой проблемы. Но и шагу сделать не может. Всё постоянно срывается, его словно поймали в капкан и сейчас издевались, то якобы отпуская, то возвращая.

Про нормальную жизнь он давно забыл. 

***

Их жизнь похожа на быстрый вальс переливающихся событий и красок, они намертво друг к другу пристали, словно сиамские близнецы, и теперь не расстаются. Почти каждую секунду жизни, словно так и нужно, словно так всегда было.

Томиока льёт слёзы и трясётся от кошмаров, а Энму с привычной улыбкой подсыпает ему таблетки, шепча, что станет легче.

Легче не становится - это видно, Томиока послушно ждёт дальше, не замечая, как ниточки проходятся по его рукам и ногам, вплетаясь в мышцы и нервы. Дёргать за него ещё легче, и Энму этим пользуется, нашёптывая, сжимая нити крепче - роль кукловода пока сложная. 

Томиока всё цепляется за крохи своего разума, пытается различить, где реальность, и попадается в ловушку раз за разом, оплакивая ещё живых. У Энму в глазах рябит от одного взгляда на глупое хаори, зубы сводит, когда он вновь слышит слова про таких хороших людей, которым место в раю. Раздражение не исчезает даже после довольно резкого:

- Мне плевать, умолкни.

Послушно умолкает, коротко кивнув. Да, больше слов не следует, но.

Томиока ногтями раздирает себе щёку, смотря на фотографию одного из (бывших) друзей. Имени Энму не знает, самого человека запомнил чисто из-за шрама, который сейчас хотел повторить на себе его "подопечный".

- Хватит.

На слова нет реакции, увесистый удар по лицу - то же самое. Энму разламывает пузырёк надвое и высыпает на пол таблетки, привлекая к себе внимание, а после и сильнее ударяя по лицу, уже носком обуви. Тело падает на пол. Синие стекляшки из-под век смотрят даже не мимо него, а в совершенно другую сторону, пока ладонь почти безвольно и бессмысленно тянется, чтобы хоть кончиками пальцев тронуть откинутый телефон. Будто ему позволят кого-то набрать.

Энму придавливает запястье к полу ступнёй, опускается на одно колено и с силой дёргает спутанную чёлку.

- Отвратительно, - тянет, с неким упоением смотря на опухшие глаза и мешающиеся с кровью слёзы.

Томиока в ответ хлопает глазами, сглатывая и одними губами прося отпустить.

- Как же ты отвратителен и жалок, - повторяет Энму, наматывая волосы на пальцы и второй рукой сильно хлопая по щеке, - мне нравится.

Томиока всхлипывает, падая головой обратно на пол, и стучит ослабшими пальцами по холодному кафелю.

- Ты прав. Прав тысячу раз.

Энму поднимает бровь. Показалось?

- Я... хуже твари. Из-за собственного эгоизма, страха и нежелания признавать ошибки я потерял всё и всех.

Снова слёзы и бормотания. Снова рыдания.

Энму цыкает языком и набирает в ладонь таблеток, хватая Томиоку за подбородок. Тот дёргается, упирается и сжимает губы, мотая головой. Шипит от удара в челюсть, плюётся от таблеток и почти кричит.

У Энму снова головная боль на виски давит, да от раздражения зубы стучат. Хочется треснуть, ударить посильнее, чтобы стало ещё больнее.

Он набирает в рот воду на один глоток и тянет на себя Томиоку. На языке от вкуса таблеток горько, от неосознанного укуса губа кровит. Стекляшки глаз смотрят сквозь, из уголков рта стекает вода.

Больше Томиока не упирается. Цепляется за него, стирает рукавом слёзы с кровью, мазнув языком по губам. И смотрит. Как ребёнок, как жалкий котёнок, которого и подбирать не хочется.

А Энму, почему-то, подбирает. Снова улыбается, наматывает волосы на пальцы и целует ещё раз, морщась от слабой горечи.

Томиока капитулирует, закрывая глаза и позволяя себе упасть ещё ниже.

Ему вовсе необязательно знать, что этот кошмар никогда не кончится. Ему вовсе не нужно знать, что дарованное рукой Энму спасение - яд. Пусть таблетки и дальше расщепляют разум. А Энму будет наблюдать за тем, как ломается Томиока. Наблюдать - и помогать, будучи рядом.

Изломанный Томиока Гию падает за Энму в кошмарное забвение.