— Нашёлся! — пропел над ухом знакомый голос.
Дазай лениво открыл глаза.
— И вам доброго времени суток…
И закрыл — удостаивать бывшее начальство большим количеством взглядов было глубоко и безнадёжно лень.
— Ну, как тебе тут? Чуя-кун не обижает?
Отвечать тоже было лень.
Не то чтобы до его прихода он спал, но отвлекать честного предателя от праведного желания ничего не делать всё-таки, наверное, нехорошо. А поэтому отвлекающего можно также нехорошо игнорировать — почему бы и нет.
— Вижу, ты не очень настроен со мной разговаривать… Чуя-кун тут мельком обмолвился, что ты ищешь прекрасную девушку для двойного самоубийства. Тебе не кажется, что я на эту роль тоже могу подойти?
На это смолчать уже не получилось.
— Так прекрасную же девушку, а не омерзительную тварь.
Глаз он, впрочем, не открыл.
Чужая ладонь убрала с его лица прядь, прошлась по щеке в нежном поглаживании, почти невесомо коснулась мочки уха… Дазай почувствовал лбом неровные вздохи, услышал их и невольно напрягся и затаил дыхание.
Когда Мори только пришёл, ему не было страшно, ведь чему быть, того не миновать. Сейчас почему-то стало.
— Ну прости меня… — раздался вдруг рядом почти что жалобный тихий голос.
Теперь Дазай вздрогнул. Даже не так, нет, дёрнулся, если бы не цепи, то можно было бы сказать «шарахнулся».
Но не ответил. Поставил себе цель — не отвечать.
И Мори сразу отпрянул. Как только Дазай дёрнулся, так сразу… как будто сам испугался.
— Я… Что мне сделать? Хочешь, я…, а я ведь даже не знаю, что сказать тебе, идиот… то есть, если что, не ты идиот, а я идиот. Я такой идиот… Наверное, безумно глупо с моей стороны говорить что-то про какое-то там высокомерное «всё прощу», я понимаю, тебе и без этого безумно противно… хочешь, я на колени встану? Вот сейчас… Почему ко мне в голову приходят только самые идиотские мысли, когда мне так нужно… Прости меня, Дазай, прости, пожалуйста, умоляю тебя, милый мой, хороший мой…
Он умолк. Дазай тоже не проронил ни слова.
Когда-то давно он даже не думал ни о чём подобном, наверное. Когда-то давно, но сейчас в памяти как будто вчера, он вот точно также распял его на цепях, только не так, только в лежачем положении, и…
И на следующее утро Дазай выдрал себя из объятий его и металла, оделся и больше здесь не появлялся. А он спокойно спал.
Прощение и вера ему, быть может, и есть, но ответа сейчас и потом — нет. Такое маленькое, особое издевательство, его личное проявляемое высокомерие. Страдание всегда невесомо, как пушинка, для того, кто его приносит. И если он действительно хочет, если он действительно любит, а не забудет ещё через какие-нибудь полгода, пусть подержит эту пушинку у себя. Он ведь давно уже его не ненавидит…
— Наверное, ты считаешь меня идиотом и по другому поводу… Но я ведь прекрасно понимаю, что если сейчас освобожу тебя, то больше не смогу наслаждаться твоим обществом. Все мы эгоисты, и ты это прекрасно знаешь.
Он нежно, очень нежно погладил Дазая по волосам, как-то очень трепетно, почти невесомо, но ощущаемо всё же.
— Я был пьян, помнишь? Я понимаю, это не оправдание, но… Трезвый я нежнее. — нервный смешок. — Извини.
Мори, шурша одеждой, опустился на пол, так много касаясь его, что как будто сполз по ноге.
— Что мне сделать? Что мне сделать для тебя, я…
— Уйди.
Всё-таки не случилось исполнить обещания, данного самому себе. Всё-таки испугался он, что поддастся… Но ведь для того и нужны такие обещания, чтобы их почти сразу нарушать.
— Уйду. — легко согласился Мори. — И даже попрошу Чую тебя выпустить тихонечко… Но только ответь мне, любовь моя, одно слово: простишь ли ты меня хоть когда-нибудь до скончания дней моих?
Дазай вздохнул.
— Я приду к тебе, когда решу, что мне это надо.
— Это целых десять слов… — как-то даже почти благоговейно прошептал в ответ Мори. — Спасибо, любовь моя. Я ухожу.
Он поднялся, почти не касаясь Дазая, и только мерные шаги раздались, удаляясь.
Дазай всё-таки открыл глаза посмотреть ему вслед.