иноске, кажется, не совсем понимает, что произошло. он мажет скользким остывшим взглядом и не может толком сообразить, почему всех трясёт, зачем все рыдают, горбятся, морщатся, хватают друг друга в успокаивающие объятия. иноске не понимает, почему его вездесущего миньона танджиро здесь неожиданно нет, почему некому промурчать медовую сочувственную речь, чтоб та, тягучая, медленно стекла по груди и согрела теплом изнутри.
иноске сквозь вспенившееся мыло взгляда смотрит на стылую могильную землю, на бархатные лепестки нежного цикламена. он не совсем понимает, почему это происходит, почему танджиро лежит в (спичечной коробке) гробу на лопатках, посеревшие ладони уютно сложив на грудь. почему его вообще закопали? хочется отрыть, пальцами ковыряя ледяную почву. и, изломав все ногти, выдернуть дурака, тряхнуть со всей дури за плечи. пообещать, что если он сейчас же не встанет, мальчик-кабан надерет ему задницу.
иноске не понимает, почему зеницу возмущённо и как-то хлипко перехватывает его движения и тянет назад, в дрожащую сопливую толпу. почему не даёт разодрать тяжёлый слой земли.
иноске не понимает.
а, точно.
танджиро мертв.
иноске нужно время, чтобы понять окончательно. чтобы вместо постоянного и искренне недоуменного «почему» желудок стало выворачивать острой болью, как выворачивает у всех остальных. чтоб тонкая линия губ резко подпрыгнула, а слёзы выжгли сетчатку глаза.
иноске рад, что не стал снимать кабанью маску.
(но кабанья маска не сможет спрятать сломанные дрожью плечи).
мальчик-кабан
29 марта 2020