запах тотального чувства вины

под хрусткой клеткой ребер все нутро выжигает светлой горечью, зудящую глотку царапает влажный вой — танджиро сгребает родных в крепкие до одури объятия и тыкается носом в чье-то знакомое теплое плечо, делая вдохи поглубже, пропитывая легкие пряным запахом. ему все отвечают на разный лад: кто-то нежно мажет аккуратной ладонью по спине, кто-то — сильнее цепляется пальцами за клетчатое кимоно. ласковый шепот маменьки ненавязчиво шелестит где-то близ уха. 

танджиро уже не плачет,
танджиро рыдает. 

вокруг него бесшумно сгущается скользко улыбающаяся толпа. мальчик не видит их сквозь соленую пелену, но четко чувствует запах — настолько болезненно знакомый, что желудок вот-вот вывернет наизнанку от переизбытка эмоций. он неохотно отстраняется от чужого плеча, чуть ослабив капкан объятий. осматривается. в горле скапливается чувство вины. 

все вокруг — восковые, почти эфемерные, вырезанные из чистейшего мрамора. от них исходит бледный звездный свет. они смотрят по-разному, пахнут по-разному. единственное общее, что ютится у них в груди — благодарность. танджиро только сейчас отмечает, как легко здесь дышать, как сладостно становится внутри после каждого вдоха. 

кое-кого здесь нет.
он рыскает беглым взглядом по толпе, ищет хотя бы тень его. 

чудесный праздник — день его смерти. сегодня здесь собрались все, кого он потерял.
но
почему же тогда.
почему. 

      — камадо, мальчик мой! как ты вырос!
и правда, вырос. раньше он был е_м_у по плечо. а теперь вот стоит, почти нос к носу.

танджиро оборачивается на звук раската грома. от н_е_г_о исходит мягкий свет, и весь о_н словно создан из переплетения ласковых солнечных лучей. одна е_г_о улыбка — и легкий ветер опаляет мальчика июльским жаром. мраморные люди чуть расступаются перед н_и_м, давая проход вперед.

      — ренгоку-сан.

чужое имя растекается солнечным зайчиком на языке и спешно тает, чувство вины, вставшее в глотке, разбухает сильнее. танджиро становится едва ли не больно. воздух здесь такой чистый, а он, подумать только, внезапно не может вдохнуть его. 

      — не вини себя.

танджиро рассматривает лилейное кимоно, алые языки пламени. от ренгоку не пахнет железом, его персиковая кожа чиста, как у младенца. ни одного шрама. ни одной дыры в солнечном сплетении. 

когда ренгоку подходит ближе, внутри что-то щелкает — танджиро так измотался. так устал. он бросается на столпа с удушливыми объятьями и тот заботливо обнимает в ответ (так по-домашнему тепло и крепко, что хочется разрыдаться еще сильнее. хотя, казалось бы — куда сильнее?). 

      — ренгоку-сан? — камадо сопит-хрипит куда-то в объятия.
      — да, мальчик мой? 
      — я был вам хорошим учеником?
      — ты был лучшим из них.