Она приходила к нему каждое утро. Неуверенно улыбалась, неуверенно двигалась, торопливо говорила, словно пыталась уместить все свои мысли в коротких рваных предложениях. Она часто запиналась, поправляла себя и пыталась держаться уверенно. Иногда у нее получалось. Но когда он не отвечал на ее реплики, она бросала на него какой-то неопределенный взгляд, неловко улыбалась и усиленно пыталась сделать вид, что все хорошо. Именно она сказала ему, что его зовут Натаниэль. Почему-то все остальные называли его «Джон» или «мистер Мэндрейк».
С того дня, память стала постепенно возвращаться к нему. Обрывочно, словно кто-то вырывал страницы из книги его жизни и в странном хаотичном порядке вышвыривал в сознании. Какие-то люди, какие-то имена, эхом отдающиеся в ушах. Знакомые голоса, которые невозможно было связать с конкретными лицами. Слишком много событий в столь короткой жизни. Сложить пазл все никак не получалось.
Поначалу его навещало много людей — он не узнавал практически никого из них. Некоторые благодарили, некоторые плевались презрением и шипели не хуже раскаленной сковородки. Были и молчаливые гости, которые лишь глазели и никак не могли определиться с чувствами, которые Натаниэль у них вызывал. Когда Китти узнала об этих визитерах, она поставила на уши всю больницу.
Больше кроме нее не приходил никто.
Сначала девушка навещала его часто — едва ли не каждый день. Она говорила о погоде, о своей работе, о других людях, о прочитанных книгах. Натаниэль слушал ее, стараясь вникать в смысл ее слов, и пытался не замечать ее полного сожалений взгляда. Она с особой тщательностью обходила темы, связанные с тем, что происходило в Лондоне. Не упоминала ни о правительстве, ни о разрушениях.
Натаниэль продолжал жить.
Со временем, Китти стала появляться реже. Сначала через день-два, затем раз в неделю, объясняя это сильной занятостью. Она приносила ему книги, чтобы Натаниэль мог коротать время, но чтение давалось ему с трудом, впрочем, как и разговоры. Очень скоро, он возненавидел печатные буквы и не мог смотреть на белые бумажные страницы. Его тело предало его, в то время как разум постепенно возвращался в норму.
А однажды Китти просто исчезла, словно ее и никогда не было. Одна за другой текли недели, превращаясь в месяцы. Натаниэля по-прежнему стабильно навещали лишь врачи и медсестры. Их молчаливый пациент не мог объяснить им, что их усилия напрасны.
Он не хотел жить.
***
Натаниэль заново учился считать, отсчитывая дни. Это было очень сложно, учитывая тот факт, что для него они протекали абсолютно статично и монотонно. Бессмысленные, серые и одинаковые, состоящие из часов и минут, абсолютно безликих и идентичных. У Натаниэля в палате не было никаких часов, но он продолжал считать, а в голове крутилось размеренное: тик-так, тик-так.
Когда стало почти невыносимо слушать воображаемые секунды, ему вдруг пришла в голову мысль, что все вокруг — иллюзия, созданная его воспаленным умирающим мозгом.
И сразу стало значительно легче.
Он все еще там, скорее всего, умирает в Хрустальном дворце, под завалами. Может быть, джинн все-таки каким-то образом поковырялся в его мозгах и все это — на редкость извращенная пытка? Если так, то Натаниэль не сомневался, что заслужил ее. С каким-то отстраненным интересом он думал лишь о том, как долго она продлится.
— Как вы сегодня, мистер Мэндрейк? — миловидная молоденькая медсестра в очередной раз тепло улыбнулась ему и помогла в очередной раз проглотить проклятые таблетки. Он их ненавидел всей душой — они путали его и без того запутанное сознание, стирали те немногочисленные образы, которые периодически возникали в памяти. Забирали те маленькие отрывки его жизни и личности, а он не мог удержать их — текучие, словно вода — они уходили вместе с очередным глотком этих ненавистных белых таблеток.
— Вот и славно, — медсестра снова ободряюще улыбнулась. — Может, открыть вам окно? Во внутреннем дворе растет сирень, так вот сегодня она распустилась.
Какое окно? Разве у него в палате было окно?..
Девушка весело сказала что-то еще, но Натаниэль ее не слышал. В его палате не было часов, но он слышал их равномерное тиканье. Может, с окном то же самое? Почему он не заметил его ранее?..
Он думал об этом едва ли не всю ночь. Как оказалось, это было куда легче, чем снова пытаться вспомнить свою прежнюю жизнь. Чертовы таблетки, давно растворившиеся в организме, словно вирус, уничтожали его шаг за шагом, и не было сил сопротивляться их действию. Натаниэль красочно рисовал это сражение в своей голове — этих «лекарств» и остатков своей памяти. Почему-то, он засыпал раньше, чем узнавал, кто выигрывал очередное сражение.
А на утро он не мог вспомнить кто такая миссис Андервуд.
Окно. Нужно открыть окно, чтобы запах сирени проник в палату. Здесь невыносимо воняло врачами и дурацкими таблетками, которые забирали его личность. Он не мог позволить им так поступать с собой, но у него не было возможности сказать об этом. Натаниэль чувствовал себя запертым во всех смыслах — в мыслях, голове, теле, комнате… Окно было выходом. И как он раньше не замечал?..
Волшебник кое-как нашел его взглядом, правда, не был уверен в том, когда именно это произошло — сегодня? Вчера? Неделю назад?.. Хотя, впрочем, это не имело особого значения — он его нашел.
А потом опять пришла та медсестра со своими пилюлями. С дежурной улыбкой, с дежурными фразами и фальшивым вниманием. Она тараторила обо всем на свете, но Натаниэля волновало лишь окно. Когда его откроют, он сможет сбежать и стать свободным. Даже если это всего лишь иллюзия, окно могло быть выходом. Его спасением от всего и всех.
— Вот так, мистер Мэндрейк, глотайте, — прощебетала медсестра, и волшебник послушно сделал то, что от него требовалось. Разумеется, он оставил таблетки под языком. Она все равно никогда не проверяла — все думали, что он как растение, не задается вопросами, не чувствует, не понимает. Но он все прекрасно осознавал. Они больше не посмеют красть его личность.
Окно. Нужно добраться до окна и тогда он сможет сбежать.
Когда лампочка на потолке замигала и погасла, он понял, что наступила ночь. Это был его шанс на побег и Натаниэль собирался им воспользоваться. Только бы добраться до дальнего конца комнаты…
— М-да… С такими темпами улитка из другого конца Лондона доползет до него быстрее, чем ты.
Натаниэль хотел повернуть голову, чтобы убедиться. Он знает этот голос… Точнее, знал. Дурацкие белые таблетки — из-за них он не помнит…
— Брось это. Ты проиграл.
Волшебник кое-как нашел взглядом говорившего. Он стоял, небрежно прислонившись спиной к стене, и его очки поблескивали в неверном свете одинокого фонаря за окном.
— Ты потерял свой шанс, Джон, — незнакомец усмехнулся, все еще не глядя на него. — А я тебе говорил — благородство никого еще до добра не доводило. Думаю, теперь ты и сам это осознаешь.
Натаниэль лишь сглотнул, стараясь не обращать внимания на мужчину в очках. Это все из-за дурацких таблеток. На самом деле здесь никого нет. Волшебник был в этом уверен.
— Не хочешь отвечать — твое право, — незнакомец передернул плечами и лениво повернул голову в сторону юноши. — Все равно ты в ловушке. И никогда не сможешь выбраться из нее.
Натаниэль закрыл глаза, стараясь отгородиться от этого знакомого-незнакомого голоса. Открыв их через мгновение, он увидел, что в его палате никого нет.
А на улице снова был день.
***
Натаниэль считал. Никто об этом не знал, но это помогало сосредоточиться. А таблетки он кое-как выплевывал, когда оставался в палате один.
Ему абсолютно не казался странным тот факт, что их никогда никто не находит.
Когда снова наступила ночь, волшебник кое-как смог преодолеть половину расстояния, отделяющего его от окна. Каждое движение давалось ему невыносимо тяжело, но он всегда был упертым и всегда добивался своего — он просто знал это, хоть и не мог вспомнить откуда. Украденные воспоминания не желали возвращаться, но Натаниэль не сдавался — однажды он соберет свою жизнь по кусочкам и потратит на это столько тикающих в голове секунд, сколько потребуется.
— Бесполезное занятие, мальчик, — кто-то совсем рядом устало покачал головой. — Так и знал, что ничего путного из тебя не выйдет.
Некто невидимый громко вздохнул, и Натаниэль мог поклясться, что ему знаком этот звук. А еще ему казалось, что он где-то раньше видел эту бороду — единственное, что можно было разглядеть в окружающем мраке.
— Ужасно, что я потратил на тебя столько лет, а ты так толком ничему и не научился. Довериться демону — это же надо! Ты еще глупее, чем я считал тебя.
Натаниэль ощутил иррациональный укол вины, хоть и не понимал, за что. Точнее, он не помнил, за что. Он не должен обращать внимания на голоса — они лишь плод его больного усталого воображения.
— Оставь это, ты слаб.
Натаниэль хотел что-то ответить, но не мог поймать слова в своей голове. Они носились слишком быстро, хаотично и бестолково. Безликие, не передающие и половину из того смысла, в который в них обычно вкладывали люди. Зачем они вообще нужны? Он давно оставил попытки это понять.
Он почти выбрался. Окно было совсем близко, уже почти можно было достать рукой до подоконника… Натаниэль моргнул. На улице снова был день.
Это невозможно. Такого не могло быть… Он ведь считал!
— Как спалось, мистер Мэндрейк? Вижу, вы снова пытались дойти до окна, — медсестра мило улыбалась, укладывая его в кровать. Как? Почему он снова не успел — ведь выход был так близко!.. — И зачем бы вам это делать, Джон? На улице холодно и лежит снег — боюсь, вы простудитесь, даже если мы откроем форточку.
Снег?.. Когда?.. Она врет — там весна и сирень… Он считал!
Девушка поправила одеяло и, сказав напоследок нечто ободряющее, что он благополучно пропустил мимо ушей, вышла из палаты, тихо прикрыв за собой дверь. Они все обманывают его. Возможно, его пичкают не только таблетками, а и чем похуже, когда он спит… Но если так, то что ему делать?
Мозг Натаниэля лихорадочно работал, пытаясь понять, где он совершил ошибку. Он… Он ведь все так тщательно отсчитывал… А за весной идет лето, а не зима… не может там быть снега… не может…
***
— Вы безнадежны, Джон, — она раздраженно вздохнула, качая головой. С прямой спиной села на краешек его кровати и закинула одну ногу на другую. — Никакого от вас проку. У вас был потенциал, но вы его попросту разбазарили.
Новая посетительница Натаниэля была вытянутой и худой как щепка. А еще она была им жутко недовольна и не скрывала этого. — Если бы вы были моим учеником с самого начала, многих неприятностей можно было бы избежать. И вы бы точно не валялись сейчас здесь без всякой возможности выбраться.
Натаниэль старался не слушать. Это очередной знакомый голос-без-лица, на него можно не обращать внимания. Еще один плод воспаленного умирающего мозга. Призрак из прошлого его украденной личности.
— Вы даже не представляете, как сильно я разочарована, — незнакомка прищелкнула языком. — Вы абсолютно ничему не научились.
Он не заметил, когда она замолчала — лишь через какое-то время он окинул палату удивленным взглядом и понял, что женщины больше в помещении нет. Он один в своей комнате и своей кровати.
Наконец-то.
Где-то в глубине его души все еще горел огонек — он прекрасно помнил, что ему нужно добраться до окна. Плевать, если там зима, даже если там толпы взбешенных маридов — это не должно быть препятствием. Он должен выбраться — подальше от осточертевшей палаты, таблеток, запахов врачей и белых халатов медсестер. И никакой фантомный незнакомец не сможет убедить его в его слабости. Он все еще жив, даже если это иллюзия, и на самом деле он умирает, но Натаниэль должен увидеть это. Почувствовать, убедиться в правдивости происходящего… Может, только тогда он сможет обрести покой и его воспоминания вновь вернутся?..
Ночь наступила неожиданно — почему-то это всегда становилось сюрпризом для волшебника. Это должно случиться сегодня. Он просто не выдержит находиться в этих стенах еще… столько же, сколько уже находится. Натаниэль больше не был уверен, что считает правильно, но это не должно его останавливать. Его ничто больше не должно останавливать.
— Ты должен поторопиться, парень.
Очередной фантомный визитер. Но этот голос Натаниэль… помнил. Смутно, словно эхо давно минувших дней, до волшебника долетали отзвуки каких-то разговоров и событий, которые были непосредственно связаны с этим голосом. Волшебник попытался пристальнее рассмотреть говорившего, но тот, как и остальные, оставался в тени и юноша не мог увидеть его лица. Это было так странно… Он мог почти собрать его образ из своих оставшихся воспоминаний, которые не были украдены теми злосчастными таблетками, но что-то не сходилось. Части не подходили друг другу, словно пазлы из разных картинок и Натаниэль, пытавшийся собрать воедино эту мозаику в своей голове, снова терпел сокрушительное фиаско.
Как же он устал от этого. Может, выбраться отсюда было и не такой уж хорошей идеей?.. Как только он захотел подобраться к окну, его начали навещать эти безликие призраки прошлого. Его мозг не хотел умирать, поэтому эти тени говорили, что у него ничего не выйдет… Наверное, стоило бы их послушаться…
— Ты не должен сдаваться, это совершенно не в твоем стиле, — этот знакомый ворчливый голос, казалось, был нечеловечески упрям в своем убеждении. — Ну же, Нат, соберись! Еще не пришло твое время коньки отбросить, уж поверь. Если ты выберешься через это чертово окно, все закончится. Обещаю.
Этому голосу хотелось верить почти до дрожи. И он назвал его по имени… Но что будет, если все это не правда? Что, если его снова обманывают? Если он потеряет себя, выбравшись наружу?
— Просто доверься мне.
Довериться… Что-то смутно прорезалось в сознании. Это было важное слово… Он хотел бы помнить об этом больше, но не мог. Кем была эта тень, которая просила его доверять?.. И разве когда-то он сам не хотел чего-то подобного?.. Так важно вспомнить, а он просто не в состоянии это сделать.
На этот раз он абсолютно искренне пожалел, что не может ответить.
Окно было совсем близко. Он протянул руку и почувствовал прохладу пластика под пальцами. Хотя, он и не был до конца уверен, что это не его воображение, он решил довериться. Этот голос был реальней, чем остальные, Натаниэль почти кожей это чувствовал. Он пойдет на это.
Он выберется.
Всего лишь несколько незначительных сантиметров. Ручка, такая же прохладная, как и подоконник, на удивление легко поддалась навстречу.
Натаниэль выглянул на улицу — там было просто очень темно. А внизу горел один желтый фонарь. Свет от него все увеличивался, затопляя собой все вокруг. В какой-то момент от него начали слезиться глаза и волшебник закрыл их.
Он смог.
…У него нестерпимо болело в боку. А еще дико раскалывалась голова. Он с трудом ощущал свои руки и ноги — они были тяжелыми, словно отлитыми из свинца. В тело впивалось с десяток маленьких раскаленных иголок, больно было даже вздохнуть, но он делал это раз за разом, наслаждаясь свежим, не больничным воздухом. Где-то совсем рядом слышались чьи-то крики, беготня, ругань… И ни сирени, ни снега — вроде бы, вообще шел дождь… Но глаза больше не слепил свет. Натаниэль понял, что может без опаски открыть их.
И открыл.
Его расфокусированный взгляд наткнулся на чье-то лицо, склонившееся совсем рядом. На этот раз оно не было в тени и на этот раз, оно казалось куда более реальным, чем было все остальное в жизни Натаниэля. Оно стало для него якорем и спасением — лицо человека, умершего две тысячи лет назад.
— Бартимеус?.. — сдавлено прохрипел волшебник. Ему показалось, что он не говорил целую вечность. Хотя… кто его знает, может и правда — вечность.
— Очухался, наконец, — в блестящих карих глазах Натаниэль уловил намек на облегчение, но тут же по привычке списал это на свое богатое воображение и пострадавшую голову. Однако джинн опровергнул догадки волшебника. Склонив голову набок, он тихо добавил, с едва заметной улыбкой: — С возвращением.