рабочий и "колхозница"

Не очень солнечный полдень. Рынок. Игорь, замечая в толпе знакомую фуражку, отчего-то срывается с места и, придерживая чуть выгоревшую от солнца каску, зовёт Серёгу. Серёга не отвечает.

— А, у меня же нет… Серёги, — на бегу вспоминает Катамаранов, едва слышно икая.

Резко уходя вправо и не вписываясь в поворот, Игорь путается в собственных ногах и растягивается на утоптанной земле во весь рост. Всё ещё придерживая каску, он тихо шипит сквозь зубы — неубиваемые триканы, кажется, всё-таки убились. И правда, на правом колене зияет протёртая дыра, через которую хорошо видно поврежденную кожу. В детстве и юности Игорь часто разбивал коленки и, вроде бы, привык, а вот за единственные крепкие штаны ему, пожалуй, было обидно. В чём же теперь за подболотниками ходить?

— Стойте, голубчик, не вставайте, — стреляет глупым каламбуром незаметно подкравшийся Жилин, — Вот вы и попались, Игорёша, снова, снова, — гундосо произносит тот и хихикает, смыкая на запястьях Катамаранова новенькие, пока ещё блестящие, наручники.

— Та-арищ начальник, — тянет Игорь, осторожно вставая — коленка и вправду немного саднит, — Я же ничего не… не делал, — как никогда послушно идёт вперёд, пока крепкая рука полковника сжимает его локоть, — Я ваще в участок шёл.

Жилин снова хихикает.

— Это ж как это, Игорёша, заврался ты, алкашик, заврался, — грозит пальцем мужчина, но отчего-то это выходит в большей степени забавно, нежели пугающе.

Игорь прыскает со смеху.

— Пятнашечка, пятнашечка минимум, — знакомо произносит полковник.

«Пятнашечка» обычно заканчивалась пятнадцатиминутной отсидкой за решеткой с незапертой дверью, но в случае с Игорем та всегда закрывалась на два замка, так как Катамаранов вскрывал первый механизм за пару минут, а на втором энтузиазм уже пропадал. Да и в самом участке рабочий вел себя слишком спокойно: то ли совесть не позволяла пробить ему головой дырку в стене, то ли влияло отсутствие допинга в виде вкуснейшего скипидара.

«Скипидар пить нельзя», — говорил обычно продавец, но Игорь всегда демонстрировал ему обратное не отходя от кассы в прямом и переносном смыслах.

И вот снова «пятнашечка». Игорь сидит за решёткой, щенячьими глазками наблюдая за Жилиным, что пишет какой-то отчёт.

— Та-арищ начальник, — пытается просунуть голову сквозь прутья, но то ли уши мешают, то ли черепушка, — За что сидим? — вымазанной в мазуте и саже рукой касается своей каски.

— За кражу дыньки, голубчик, за кражу дыньки, — выдыхает Жилин, откладывая кипу бумаг в сторону.

— А кто крал? — наклоняет голову и улыбается, сальная чёлка спадает на лоб.

— Какой же ты страшный… — тянет последнее слово полковник, видя жуткий оскал Катамаранова, именующийся улыбкой, — Ты крал, кто ж ещё-то, — бросает короткий взгляд на дыню: немногим больше кулака, ярко-жёлтая, с рыжим бочком и такая аппетитная. Невольно облизывается.

— Я честный гр… гражданин! — выпаливает Игорь, с некоей агрессией кидаясь на решётку, — Я купил!

Жилин усмехается.

— Откуда деньги-то, честный гражданин? — вертит в руках простой карандаш с затупленным грифелем и, доставая маленький складной ножик, принимается точить над ненужной бумажкой, — Купил он.

— Зарплату дали, — фыркает и громко чихает, утыкаясь после этого курносым носом в грязную ладонь — пыль.

— Ты дыни отродясь не ел, только свой скипидар кушаешь, — произносит Жилин, поглядывая на часы: пятнашечка-то уже пролетела.

— Так вам купил, — вновь скалится рабочий, — Из-за вашей погони, начальник, коленки разодрал, штаны жалко, хорошие ж были.

— Компенсации, значит, добиваешься? Не получишь, алкашик, не получишь, — хихикает какой-то неведомой птицей Жилин, — Но дыньку-то съесть можно, — неожиданно отвечает полковник, решая судьбу желтобокого плода, — такое сойдёт тебе?

Катамаранов слезает с решётки и, как заворожённый, смотрит на Жилина, на его руки с выступающими венами, на то, как его пальцы ловко вставляют мелкий ключ в замочную скважину и проворачивают, на то, как щёлкает замок и как открывается скрипучая дверца.

— Скипидарчиком бы смазать, — замечает Катамаранов. Скипидар для него универсальное средство: и вода, и еда, и антисептик (кстати, жаль, что его сейчас нет под рукой), и корм для рыжего мохнатого кота, которого, кстати, тоже зовут Скипидарчиком.

— Везде свой скипидарчик суёте, — присаживается на своё место Жилин и откладывает в сторону все документы, доставая из портфеля газету недельной давности (ему некогда читать, преступников ведь ловить надо!) и разворачивая её на столе.

Газетные заголовки особо не пестрят разнообразием и, кажется, всегда одни и те же: случаи на концертах «Багрового Фантомаса», изобретение вакцины неизвестным Инженером, пропажа ведущего «Загадки дыры» и реклама единственного кандидата в мэры и президенты единовременно — Марка Багдосарова — с великолепным лозунгом «Партия страны — это партия России, Россия — это партия страны. Партия Россия», — и так далее по нарастающей.

Тонкое лезвие ножа легко входит в бочок дыни, прорезая мякоть до самых семечек. Ещё пара движений, и плод распадается на две половинки, почти идеально ровные, и Жилин вычищает ладонью скользкие семечки, бросает их под стол, прямо в мусорную корзину, тянется убрать лишнее и из «катамарановской компенсации», но рабочий цепляется за свое обеими руками.

— Я всё ем! — гаркает тот и прижимает половинку дыни к себе — липкий сок остаётся на грязных ключицах и груди.

— Дурачок, — вытягивает губы в трубочку милицейский и присвистывает, нарезая свою половину на аккуратные дольки.

Он берет кусочек двумя руками, кусает — сладко. По роскошным (но не таким, как у знаменитого Ричарда Сапогова) усам течет желтовато-прозрачный липкий сок, и Жилин, словно ребёнок, искренне улыбается.

— Вкусно, начальник? — с неподдельным интересом спрашивает Катамаранов, вгрызаясь в плод без разбора, выедая и сочную мякоть, и гладкие, почти плоские семечки, и сетчатую твёрдую кожуру. Жилин, поднимая взгляд, лишь кивает. Он жуёт и издает едва слышные звуки восхищения, скорее всего, характерные только для жителей Катамарановска.

Жилин, складывая тонко обгрызанную шкурку на газету, принимается за следующий кусочек. Он смотрит на рабочего — долго, внимательно, ему нравятся грубоватые черты лица Игоря, нравятся сальные волосы и длинная чёлка, что так и лезет в глаза, нравятся тёмные густые усы (в этом они чем-то похожи) и широкие брови, нравятся чуть заметные мускулы и худое тело, нравится некая сутулость и пьяная походка. Жилин готов даже под асфальтоукладчик попасть, чтобы засадить Катамаранова в тюрьму окончательно и видеть его каждый день. Жилину отчего-то стыдно признавать, что Катамаранов нравится ему абсолютно весь, без исключения. Даже растянутая потная алкоголичка и старые кеды, даже грязь, мазут и сажа, пропитавшие кожу Игоря будто насквозь. А какой он, свежевымытый Катамаранов? Никто не знает.

Игорь доедает дыню и облизывает липкие пальцы, вытирает усы и губы ладонью, сушит руки о ткань спортивных штанов. Жилин смотрит на него с немым вопросом.

«Куда теперь, Игорёша?», — читает по взгляду тёмно-карих глаз.

Игорь обходит стол и кладёт тяжёлые ладони на плечи милицейского, наклоняется к его уху:

— За подболотниками, сейчас сезон, приходи ко мне на болото, — хрипло шепчет.

Коротко целует Жилина в макушку и, легко похлопывая по плечу, отходит.

Жилин оборачивается и охает: Катамаранов всегда уходит нестандартно, и если в прошлый раз он удалился через сквозную дыру в стене, которую, кстати, проделал своей чумной башкой, то сегодня решил выйти через окно, как котяра, ловко пролезая между прутьями решётки.

— Приду! — кричит ему вслед Жилин.

Он точно придет, Катамаранов знает это.