Когда Хуайсан впервые начинает догадываться, тело бросает в жар, а внутри всё скручивает от едкого разочарования.
Он не хочет верить, не хочет думать и размышлять, но руки словно всё ещё пахнут ржавчиной и солью, а под ногтями до сих пор остатки его крови. Это мерзкое, поднимающее волну горечи и тоски ощущение разрывает на части. Хочется молча забиться в угол цзинши и раздирать собственную грудь, чтобы добраться до почерневшего разлагающегося сердца. Хочется убежать как можно дальше от Цинхэ и Нечистой Юдоли, спрятаться, избавиться от груза ответственности и вины. Хочется забраться на самую высокую крышу и кричать, громко кричать небу и всему миру о несправедливости, о потере единственно важного, жизненно необходимого... выплеснуть душащую его боль и осознание собственной причастности.
Как он мог не понять, не увидеть признаки, не прислушаться к словам?! Почему он так наивно верил мягкой улыбке и добрым глазам вместо того, чтобы слушать брата? Почему считал, что все его слова обоснованы лишь дурным нравом, что диктовала сабля? Как он в самом деле мог так безрассудно верить чужаку, а не родной крови?
Крови, что теперь навечно на его руках.
И осознание вины ломает его даже сильнее самой смерти. Не догадался, не помог, не поддержал, не спас. Стоял в стороне со своими расписными веерами, радуясь, что кто-то другой принимает на себя очередную гневную вспышку, что его оставили в покое, дали быть тем, кем он хотел. Дали жить.
А он дал ему умереть.
И что теперь делать со всем этим знанием? С непреложной истиной кровью растёкшейся по рукам? Как он может жить дальше, зная правду? Разве может он стоять в стороне, видя все эти болтающиеся в воздухе ниточки чужих незавершённых историй? Кто ещё пал жертвой это светлого и мягкого образа? Кто ещё попался на обманчивую мягкость и попал в паутину лжи и предательства? Кто ещё отдал судьбу в эти заботливые руки и с удивлением захлебнулся собственной кровью?
Как на самом деле умер Цзинь Цзысюань, его брат, отец и мать? Не слишком ли подозрительно, что все, кто мог претендовать на верховенство орденом Ланьлин Цзинь, так скоропостижно скончались от «чужих рук»? Что в действительности случилось с Вэй-сюном и остатками ордена Вэнь, что он так храбро пытался защитить? Куда пропадает столько людей в последние годы? Зачем сиятельному Верховному заклинателю наблюдательные вышки на самом деле? Как долго проживёт Сичэнь-гэ?
Как бы горько ему не было, как бы сердце не кровоточило, как бы тоска и вина не оплетали внутренности, заставляя задыхаться, он больше не мог стоять в стороне. Пришло время беззаботному Хуайсану умереть. Больше нет времени на веера и канареек. Он больше не может себе позволить быть слабым и ничего не понимающим. Никто кроме него не представляет на что способен Цзинь Гуанъяо. А значит именно он должен придумать, как вывести его на чистую воду. И остаться жив.
Яд, что распространяет вокруг себя этот человек с доброжелательной улыбкой, давно отравил и Не Хуайсана. И он приложит все возможные усилия, пойдёт на любые жертвы, переступит через кого угодно, лишь бы увидеть страх на лице Мэн Яо и осознание того, что его переиграли на его же доске для вэйци.
Щёлкнув веером, Не Хуайсан поднялся и, оправив несуществующие складки на тёмно-сером ханьфу, вышел из навсегда теперь безмолвной цзинши брата.
Когда поднимаешься по лестнице, становишься на ступеньку. Но чтобы перейти к следующей, нужно оставить ту ступеньку, на которой стоишь. Так и ему придётся оставить боль и тоску по ушедшему брату и собственные мечты о беззаботной жизни позади, чтобы добраться до вершины, на которой его ждёт голова Цзинь Гуанъяо.