Не то чтобы Изольда была удивлена приглашением на чай от Фотографини. Она переглядывалась с ней во время матчей последнюю неделю, так что, наверное, можно было сказать, что они заинтересованы подруга в подруге. Даже внезапное желание охотницы сблизиться с выжившей уже не казалось таким странным. Изольда не могла понять одного – когда слова согласия успели вылететь из её рта и какого чёрта она вдруг не прочь с кем-то пообщаться.
Она всегда ненавидела долгие разговоры и никогда не умела их вести – разве есть смысл в общении, которое не приносит ни пользы, ни удовольствия? Живые люди чересчур эгоистичны, если думают что кому-нибудь интересно их мнение или проблемы. То ли дело мёртвые – молчаливые, выслушивавшие её в обмен на то, что она латала их кожу и расчесывала волосы. Она рассказывала им о своем дне когда наносила румяна на бледные щеки, о последней прочитанной книге когда подбирала нужные ткани и сорта цветов. Ушедшие из жизни всегда были самыми лучшими собеседниками, и ими навсегда и останутся, думала Изольда, небрежно проводя рукой по бетонной стене. Кажется, Джозефина вела её в подвал.
– Здесь, к сожалению, нет удобных кресел или диванов, так что… - Изольда поморщилась. Ракетные стулья. И как она вообще может быть уверена, что её сейчас не заманивают в ловушку наглым обманом? Хотя исход битвы её устранение не изменило бы, – трое её компаньонок уже были уничтожены – возвратиться в особняк пешком или через подземный ход было бы гораздо приятнее.
Охотница, кажется, восприняла её сомнения по-своему.
– Мой внешний вид наверняка доставляет дискомфорт, мне стоило бы перенести нас–
– Нет. – Джозефина замолчала и посмотрела, кажется, озадаченно. Изольда и сама была удивлена собственным резким ответом, но на то была причина – в фотомире Фотографиня выглядела раздражающе живой, когда таковой на самом деле не являлась, а чёрные трещины на её лице в реальности немного… успокаивали? – Всё в порядке.
– Ладно. – Джозефина улыбнулась подозрительно ласково, хотя у неё не было на то причин. Изольда сощурила глаза, но на стул опустилась, старательно отгоняя неприятные ассоциации. К счастью, приковывать её к стулу никто не собиралась. Наверное. Сомнения всё ещё оставались.
Изольда заметила стоящий рядом маленький столик только когда Джозефина начала разливать чай по чашкам. И где она раздобыла фарфоровый сервиз в этой глуши? Наверное, это заняло очень много времени, но думать об этом очень не хотелось, потому что аромат чая был на удивление приятным, а горячая чашка грела ладони даже несмотря на плотные перчатки. Выражение лица Джозефины оставалось пугающе умиротворённым. Она выглядела счастливой, но разве могло её осчастливить простое чаепитие с практически незнакомой выжившей, которая ещё и не спешила начинать разговор? Странно. Очень странно.
– Я не самая лучшая собеседница. – Изольда сделала глоток чая. – И очень сомневаюсь, что наш диалог будет интересным.
– О, не беспокойся об этом. Мы можем молчать, если ты хочешь.
Это переходило за грани очень странного, и счастливый взгляд Джозефины всё ещё беспокоил, но разговаривать действительно не хотелось. А вот послушать – может быть.
Так что Изольда совершила, наверное, самый странный поступок за всю свою жизнь.
– Расскажи мне о своей сестре.
Взгляд Джозефины сменился грустным, но запнулась она только на мгновение. Она начала свой рассказ о Клодетт, столь светлой и жизнерадостной девочке. Она рассказывала о том дне, когда играла с ней в куклы в детстве и собирала цветы для мамы, о том дне, когда фотограф на площади сделал её фотографию, и о том дне, когда они всей семьёй отмечали день рождения отца. Она рассказывала о том, как болезнь медленно убивала Клодетт, и счастливая улыбка не сходила с её лица.
Изольда слушала.
Она впервые была заинтересована в разговоре.