Арловская стоит у распахнутого окна, оперевшись на подоконник руками, и смотрит куда-то в снежную даль. Снежинки бьют по лицу, по стенам домов, по деревьям и падают на землю, будто маленькие подбитые самолётики, ветер не очень ласково треплет светлые волосы, но Наташа всё стоит у окна, как заворожённая, высунувшись на улицу почти до половины. Нет, это не первый снег, как и не первый месяц зимы. Листок из календаря с надписью «декабрь» давно отправился в мусорный бак, а за ним и следом «январь».
За окном буйствует февраль во всей своей холодной красе, разметав снежинки-лезвия в стороны, опустив свою белую мантию на все живое вокруг. Царственно, величественно, но в то же время очень неистово шагает он по стране. В феврале воздух пахнет как-то иначе, чем в другое время года, какой-то зимней усталостью и ледяной тоской. Беларусь любит февраль. Она ждёт зиму не ради новогодних праздников, а ради вот таких вот моментов, когда можно высунуть нос на улицу и наслаждаться царящей вокруг атмосферой. В это время Наталья вообще ни о чём не думает, лишь впитывает всё, словно губка. На душе спокойно, когда метель заметает дорожки, когда мороз кусает за щёки и кончики пальцев. Хорошо, даже слишком. И не хочется нарушать этот хрупкий покой даже своим дыханием, которое кажется слишком громким.
— Наташа, ты опять окно нараспашку держишь? Ну, холодно же! Ты дома, между прочим, не одна, — неожиданной за спиной Арловской раздаётся голос сестры-Украины. Весь покой сразу же обрушивается на пол комнаты, разбиваясь на тысячи осколков с мелодичным ледяным перезвоном. Но Ольге до этого нет никакого дела. Она лишь отгоняет сестрицу от подоконника и закрывает окно. Возлюбленный февраль остаётся по ту сторону стекла.
— Оля, я столько раз тебя просила не вламываться в мою комнату. И что я в итоге опять получаю? Имей совесть, — Наташа смотрит на окно с тоской, словно его не просто закрыли, а замуровали тройной стеной из гранита. Постоянно этой Оле надо проявить свою заботу. Уж лучше бы она так заботилась о России или о ком-нибудь другом, но никак не о Наташе. Девушка не нуждается в постоянно опеке. Слишком независимая, свободная и порядком самоуверенная, а главное, холодная. И если Россию называли бы Снежным Королём, то Беларусь вполне могла бы стать его Снежной Королевой.
— За окном вон как метёт, а ты тут решила опять всё проветривать. Ладно бы форточку приоткрыла минут на пять или десять, так надо же всё окно тебе распахнуть. Так ты ещё и высунулась по самый пояс. Дурочка, заболеть же можешь.
Если бы Арловской не было всё равно на этот упрёк сестры, то она бы осталась стоять и дослушала бы её до конца. Ступая по холодному полу ногами в тонких чулках, девушка уже бежит вниз на первый этаж. Пусть Украина ругается, пусть потом пожалуется Ивану, но дела до её болтовни Наташе нет никакого. За окном прекрасная погода, слишком хорошо, чтоб оставаться дома. И если кому-то не нравится происходящее за стенами и толстыми стёклами, то это уже далеко не проблемы Беларуси. Девушка буквально слетает вниз по лестнице, чуть ли не спотыкаясь о давно загнувшийся край старого советского ковра.
Из гостиной доносится приглушенный звук из телевизора. Какой-то бессвязный тексТ, то поют, то докладывают новости в стране. Вероятно, Ваня переключает каналы в поисках чего-нибудь интересного. Скоро ему это совсем надоест, и он выключит ящик, отправится на кухню, чтоб заглянуть в холодильник. Может быть, даже достанет бутылку беленькой и начнёт тонуть в собственных мыслях. Так случается слишком часто, а значит придавать этому значение уже нет смысла. Слишком поздно. Нет дела до чужого горя. Вроде родственники, но как-то уже равнодушны к происходящему друг у друга.
Наташа спешно натягивает сапоги, хватает с полки длинный шарфик в клетку и выскакивает на улицу. Ветер сразу же встречает её, взметает снег, ударяя сотнями снежинок в лицо. Он развевает её длинные светлые волосы, слабо связанные синим бантом на макушке, треплет концы шарфа, в который Беларусь вцепилась какой-то мертвой хваткой. Девушка делает несколько шагов вперёд. Там где с утра была расчищенная дорожка уже всё заметено, ноги утопают в снегу. Она смотрит на небо. Тёмное-тёмное. Нет ни одной звезды, потому что тяжёлые серые тучи заволокли его собой, принесли снег и обрушили его на землю. Небесный свод кажется удивительно низким, вот только протяни руку вверх, приподнимись на носочках и коснёшься диковиной вещицы. Облака, как рваная вата, а само небо, наверное, холодное стекло с необычным узором, который даже иногда и на чудных вазах не встретишь. Как вообще устроен этот небесный свод?
Ветер поёт, нет, воет свою песню только для Наташи, и на душе её так легко, как бывает только если очень хорошо поплачешь в глухой тишине в окружение четырёх стен, потолка и пола. Арловская смотрит на снег, как он летит вертикально вверх, косо в бок и просто вниз. И кажется, что мир вращается быстрее. Жизнь с какой-то чудной лёгкостью перешла на бег и стремительной ланью бросилась стучать копытцами по льду. И в это время люди бегут друг от друга, удаляются, а потом встречаются вновь. Все это можно увидеть в танце маленьких кристалликов льда.
Беларусь накидывает шарф на плечи, но ничего у неё не получается. Он вздувается, словно парус маленькой шхуны, которая обычно только и идёт по волнам благодаря морскому ветру. Друг зимних месяцев играет с ней, веселится по своему. Его шуточки странные, поразительно колкие. Но все мирятся с ними и ничего, абсолютно ничего не говорят.
Влюбленный Февраль самый злой и суровый из трёх зимних братьев. Такой колючий со своей щетиной, которую посеребрили маленькие хрупкие снежинки. И именно Февралю отдана Наталья Арловская. Он кружит вокруг неё и не знает, как подступиться. А та стоит и словно ждёт чуда. Смотрит в небо ледяными глазами. Где-то тикают огромные призрачные часы, что отмеряют каждый наш час, каждую минуту. И вот для этих двоих времени осталось совсем немного.
Ночной зимний воздух делает Наташу бесконечно счастливой и пьяной. Ей хочется закрыть глаза, раскинуть руки в стороны, расправляя незримые крылья, и взлететь стрелой вверх. Кружить там, танцевать в небе, пока полы синего платья неистово треплются, спутывая уже ненужные наверху ноги. И вот она опускает веки. Чувствует, чужие руки на собственной талии, а следом возносится ввысь, словно лёгкое пёрышком. Под ногами земли уже нет. Есть только свист в ушах и невообразимый полёт. Беларусь словно бережно несёт на руках кто-то сильный и могучий.
Украина накидывает шаль на плечи и выходит на крыльцо, чтоб позвать Наташу обратно в дом. Она прекрасно понимает, что младшую сестрицу ей никогда не урезонить, так что пусть уж лучше сидит у распахнутого окна, чем коченеет на улице в ночи. Только вот никого на улице нет, утихает канитель серебра, тонкой шелковой простыней ложится на землю, и уходят следы по снегу куда-то вперёд, туда, где совершенно нет никакой дороги.