Лететь с небоскрёба, задыхаться в хлещущем воздухе, чувствовать эту свободу, эту безопорную, чистую принадлежность, лететь среди ярких отстветов горящей мегаполисной ночи, среди металлического блеска, лететь вниз, влетать, ввинчиваться в царство стекла и бетона на полной скорости, быть ветром, быть городом, быть небом, звёздами, быть всем этим миром… и всё это за секунды до смерти. Считанные секунды. Какая болезненная, хрупкая, одномоментная и при этом сильная, сильнее любой другой, красота. И все эти огни большого города пусть осветят её, пусть сделают её ещё прекраснее, пусть город не спит, пусть город почувствует свист жестокого ветра, а холодный свет отразится в его глазах и останется там навсегда. Пусть! Танец смерти великолепен, ярок, светел, пусть его кровь заплещет во льду огней чёрными каплями-шарами-пулями, пусть…
Наверное, даже чёрная стрела эта красива, снизу пришедшая, пусть и ненужная, пусть и лишняя. Она, хоть и сложно с этим согласиться, отлично вписывается в контекст этот блеска, металла, ночи, скорости и изломов.
Пусть.
Только нет, нет, не такая медленная остановка, Рюноске, нет! Рюноске, ты же сам тёмный и ломаный, ночной и дикий, и зеленовато-голубоватый свет запрещённых фар чёрной блестящей матово машины отражается в волосах твоих, делает тебя звездой настоящей среди этой ночи, самой яркой и самой холодной.
Визг каких-то тормозов и ожидание обязательного для Рюноске взрыва, грохота. Напрасное почему-то. Зато оправдавшееся ожидание рук на плечах, придерживающих его. Оправдавшиеся ожидания кашля и взгляда исподлобья, одновременно злого, раздражённого, несчастного и обожающего. Оправдавшееся ожидание собственного непонимания, как такая гамма может вообще существовать и собственного же лёгкого, неслышного смешка от заметного нежелания все эти эмоции показывать.
Рюноске, ты прекрасен.
Но ты пока не ловишь так каждого самоубийцу этого города, ведь правда?
Весьма печально.