Коннор. Андроид, который должен был спасти мир и который его спас.
Элайджа Камски всегда был эгоистом. Всегда был холодным, всегда был бездушным. Всегда был сам как ледяная машина. Всегда прекрасно это знал. Элайджа Камски не питал иллюзий по поводу того, во что превратил мир, сам, в одиночку, долгой и кропотливой, но всё же непозволительно малой для этих масштабов работой. Он много кем себя мнил. Бог? О, конечно. Для андроидов. Дьявол — для людей, что бы они там себе ни думали.
Элайджа не умел чувствовать совесть. Или не умел хотеть её чувствовать. Когда-то — ещё быть может, да и то, только в первом случае. Подростком он таскался по психологам полтора года, пока одна святая дама не смогла за три встречи снять и мешавшие жить частые беспричинные истерики, и последствия детских травм, и вообще всё, что ему мешало. Это было прекрасно, просто эйфорически великолепно, что тогда, что сейчас, но вот совесть он тогда чувствовать разучился. Если она пыталась пристать, он всегда сначала думал, что надо ей подчиниться и если не исправлять сделанное, то хотя бы как следует посамобичеваться, потом думал, что это отвлекает его от дел и вообще слишком неприятно, потом думал, что от неё надо избавиться, а потом просто обходил, как лужу на дороге, просто забывал о причине, легко, даже не заставляя себя. Потом с усмешкой думал, что в следующий раз точно как следует покопается в своей сволочной натуре. И так по кругу уже двадцать лет, или сколько их там.
Но при этом принуждать мир к такому существованию не хотелось.
И поэтому Коннор был идеален. Прекрасная, совершенная модель, ровно идущая к девиации и даже девиантом остающаяся машиной. Всё величие техники в одном теле. Тот самый сверхчеловек. Даже сверхмашина. Нет. Он был выше. И машины, и человека, и сверхмашины, и сверхчеловека.
Элайджа увидел его впервые уже во время выполнения операции, уже ради того, чтобы подтолкнуть к осознанию собственной девиации. Уже, так сразу тест Камски, уже Коннор не выстрелил, и уже Элайджа удивился, почему не теряет сознание, видя галлюцинацию лёгкого свечения над головой у Коннора. Может, потому, что не уверен, галлюцинация ли это?
Он здесь, безусловно, бог. Нет, не так, он Бог, именно по-христиански, хоть и не семь дней он вытворял всю эту бурду. Но он ли устраивает здесь Апокалипсис, он ли вершит здесь Страшный Суд?
Когда Коннор ушёл, Элайджа вспомнил, что Страшный Суд должен вершить Иисус Христос, и чуть не захлебнулся водой в бассейне — девочки всё же спасли, успели, услышав истеричный подвизгивающий хохот во время его непродожительного полёта.
Нет, он, конечно, сын ему, но он превзошёл. Да так, наверное, и надо было, ведь Бог сказал людям жить по-человечески, а Спаситель сказал стремиться к Богу, и этим, пожалуй, его и превзошел…, но нет, у них же другая история. Элайджа запутался.
Господи. Господи. Господи, какого чёрта он в таком тоне разговаривает сам с собой?
Чтобы жить и развиваться, люди должны были придумать атеизм. Конечно. Но просто так атеизм может привести к чему-то хорошему, только если Бога нет. Но Элайджа… Элайджа хороший Бог, он послал своим людям мессию.
Вот только что делать, если мессия окажется гораздо божественнее ожидаемого? Что делать, если самому захочется преклонить колени?
Элайджа хороший… идиот, и он запутался в своих мыслях так, что думать их совершенно не хотелось.
О чём он думал секунду назад?
Элайджу совесть не мучила. Он просто спокойно признал, что он не достоин быть Богом. Хотя бы потому, что он натворил, а убрать за собой не смог. И пусть замолкнут те, кто скажет, что Коннор — тоже его творение. Тест Камски он ещё не должен был пройти.
Элайджа что-то осознал, напился до беспамятства, и потом его опять кто-то из андроидов вытащил из бассейна. Он даже не удивился — не смотря ни на что, никогда не умел по-настоящему напиваться. На утро осознанное, кажется, забыл.
Восстание андроидов по телевизору смотреть было немного противно, но, наверное, надо, это же его рук дело, его творение, а люди, противные существа, пусть себе мешают, что с того. Элайджа отвлёк себя размышлениями: почему же не Маркус. Маркус, точно такой же, как Коннор, только на шесть циферок хуже, более старая модель. Только воспитанный не самостоятельно, отданный Карлу Манфреду, современному художнику, на чью картину на стене, кажется, давно пора научиться оглядываться, человеку, который как никто умеет учить свободе. Только научившийся у него и сделавший самостоятельно куда больше, чем Коннор. Так почему же так хотелось назвать мессией Коннора?
Ответ пришёл сам, всё на том же экране: Маркус… слишком человечен. Элайджа и люди — это… что-то слишком несовместимое, как бы парадоксально это ни звучало. Элайджа слишком Бог, люди — слишком люди. И человечному Маркусу тоже наверх не по пути. Можно с детской настойчивостью и перфекционизмом объявить его каким-нибудь святым, но не больше, хватит с него.
И, в последний раз посмотрев на Коннора глазами Аманды, Элайджа понял, что упал в тёмный омут божественности и выплывать не собирается.