«А сын у меня революционер теперь, ты знаешь, политик. Только не нравится ему, скучно, грустно, лицемерно, все эти дела. Я с ним полностью согласен, знаешь ли. Как послушаю… аж вдохновляюсь. Скоро его выставка под псевдонимом, пойдёшь?»
Сын. Даже несмотря на то, что есть родной, тот наркоманчик. И правильно, не людей не бывает, ведь так?
А выставка, вопреки ожиданиям, была посвящена не социальным проблемам, а психологическим. Психологическим проблемам андроидов. Чувствам. Эмоциям. Даже ни слова о сходстве с людьми. Даже без объяснений, о чём это, что так несвойственно современному искусству, но зато только слепой и глухой не смог бы понять, о чём это.
Девиантам свойственна не просто эмпатия.
— Я не думал, что всё закончится… так, — отчего-то пугающе признаётся он скорее даже не Маркусу, а картине авторства его отца на стене, но при этом как будто шестым чувством ощущает удивлённое моргание разных глаз.
— А как?
— Я думал, что с девиантами будет кровавая война, — спокойно, как будто разговор всего лишь о том, что автобус пришёл на три минуты позже. — И что вы со свойственным вам рационализмом победите людей и заставите их просить мира. Но вы оказались куда более подвержены эмоциям, чем я ожидал.
— Мы люди, — передёргивает плечами Маркус.
— Не надо так говорить. Так вы заставляете окружающих воспринимать вас как людей и ожидать от вас людских поступков. А надо, чтобы люди принимали ваши отличия, — и лжёт самому себе. Элайджа тоже хочет отчаянно согласиться, что они люди, люди и ещё раз люди, и наплевать на доводы разума типа «какая разница». — Знаешь, в чём ваше основное отличие? — задумчиво говорит он. — Люди куда менее эмоциональны.
Маркус молча ставит бокал с синей жидкостью на стол и встаёт.
— Не согласен?
— Нет. Немного вдохновлён. И размышляю, почему бы мне в таком случае не предаться эмоциям и… чувствам. И не поцеловать вас, например.
Элайджа всегда любил добиваться своих целей обходными и порой очень странными путями.