— Шах, Максимилиан. И мат. Опасно быть вашим королём.
— Моим... Да.
— Это вот... — Его Величество кивнул на сгрудившиеся в углу доски фигуры, — нагляднейше показывает, сколь губительной может оказаться собственная свита. Одного только коня достаточно, чтобы изничтожить правителя, трусливо укрывшегося за спинами подданных.
Принц кивнул, с преувеличенным старанием собирая фигуры в тяжеловесную, кованую серебром шкатулку. Подбородок против воли дрожал. Перед игрой, находясь в благодушном расположении духа, Его Величество коснулся его плеча и велел оборонять короля так, как оборонял бы его самого, и принц оборонял всеми силами, неизменно терпя поражение. Меж тем Карл глотнул ещё вина и фыркнул:
— Столпотворение. Я бы с удовольствием избавился ото всех, кроме, разве что... вот, — со стуком он выставил в центр поля пузатую фигуру.
— Преимущества королевы неоспоримы... — Потянувшись было к ней, Макс замер, не решаясь убрать с поля объект рассуждений.
— Королева... — Карл поморщился презрительно. — Не может так быть, что фигура, способная оборонить короля, оказалась женской. Прятаться под юбкой... Глупости. Это может быть только мужчина, отважный и опытный... в военном деле, такой, что стоит целой армии, навроде фельдмаршала... Такой, что имеет своё положение не благодаря ловкости предков, но собственными умениями добиваясь побед короне и всяческого почёта для себя самого... — дыхание его сбилось, выдавая трепет чувств, и на мгновение, самое сладкое мгновение в жизни, Макс поверил, что столь восторженная речь — о нём. Радостно, жарко полыхнуло у сердца, и тут же ожгло, будто огнём Преисподней. — А, Клинковстрём, мы как раз говорили о вас!..
Ясно вспомнился медведь, коего однажды прикончил Его Величество; уже поверженный, корчась в агонии тот издавал столь яростные рыки, что пот прошибал со страху, а на загривке топорщились по-звериному волосы. Как понимал теперь его принц! Точно так же хотелось ему рычать и скалить зубы на прибывшего нежданно королевского любимца. Скалиться всё же пришлось — в подобии улыбки, любезном столь же, сколь неубедительном.
Герр Клинковстрём был ослепителен. Статный, приятный лицом, изящный в обхождении, ловкий в драке, он будто бы создан был для геройств ратных и амурных. Поначалу, только прибыв в армию, Макс восхищался им, но восхищение сменилось досадой, едва выяснилось, как часто фаворит бывает нужен своему суверену. Только Клинковстрём мог должным образом рекогносцировать местность, исполнять самые отчаянные атаки, добывать провиант и фураж, готовить для Его Величества баню и постель, записывать под диктовку послания и читать перед сном; при всей неопытности в подобных делах, принц не верил, что ночи напролёт король и его любимец читают Писание, перед тем затушив все свечи.
Даже теперь, покрытый дорожной пылью и от усталости едва держащийся на ногах, треклятый фаворит воплощал собой образец мужественности и аристократического благородства; даже теперь, склонясь к руке своего короля, он задержался чуть дольше, чем это было бы прилично, тем подчёркивая завидную исключительность своего положения. Скрипнув зубами, Макс скрестил ноги под стулом — искушение поддать как следует под оттопыренный в поклоне зад было нестерпимым. Ещё более нестерпимо хотелось пошутить над столь неуместным проявлением чувств, пошутить как можно тоньше и оскорбительней, так, как обычно это делал Клинковстрём, а сам Макс мог только мечтать. В кулаке принца хрустнула тонко выточенная шея королевского фельдмаршала.