Роберт — «глупая шлюшка» — Чейз нагло ухмыляется всякий раз, когда Марта М. Мастерс говорит какую-нибудь с его точки зрения чушь. Пак смотрит Мастерс в глаза и пытается подбодрить улыбкой, тогда как Адамс почти смеётся ей в лицо. «Не смей, двуличная дрянь!» Но Мастерс никогда так не скажет. Более того, она вообще ничего не скажет, а лишь пойдёт делать то, что у неё лучше всего получается, — спасать жизнь пациенту, «новому делу», и стараться не убить его раньше, чем это сделает Чейз, пусть и руками Пак или Адамс. «Или моими…». Мастерс старается увлечься «делом», но чем больше думает не думать о собственном боссе, тем хуже получается.
Пока просматривает анализы, Марта ловит себя на мысли, что сказанный ею сегодня предположительный диагноз — несусветная чушь. По клинике он подходил с большой натяжкой, а по анализам не подходил и вовсе. И когда Мастерс думает, почему она так сглупила, ответ приходит сам, причём в буквальном смысле: в кабинет входит Роберт — «глупая шлюшка» — Чейз.
Австралийский акцент, сияющая улыбка, отсутствие представлений о морали и правах пациента, а ещё вседозволенность и мощная защита в виде Формана за спиной. Мастерс не знает, раздражает её Чейз или она просто восхищается его профессионализмом. Разумеется, не тем, где наверняка будет нарушена врачебная тайна и с полсотни правил, которые им вдалбливают в головы в медицинской школе, а тем, который позволяет принимать решения за доли секунд! Да что там доли — доли долей секунд!
Да, это то подлинное восхищение, которые испытывает ученик, благоговея перед талантом своего учителя. Однако Мастерс, наблюдая, как Чейз разговаривает с кем-то по телефону, вдруг понимает, что чувства, которые вызывает в ней её начальник, не ограничиваются восхищением. Есть что-то ещё. Что-то, заставляющее её говорить полную чушь, от чего Роберт — «глупая шлюшка» — Чейз нагло ухмыляется всякий раз, когда это происходит. Мастерс привыкла к ироничным замечаниям по поводу её стиля жизни или того, во что она верит и как относится к пациентам. Первое время, ещё под главенством Грегори Хауса, это казалось дикостью и невероятным невежеством по отношению к своим подчинённым. Но теперь, когда Мастерс наблюдает за становлением подчинённого в ранг начальника, ей не кажется абсолютным кошмаром тот факт, что пациенту иногда можно и нужно врать, что иногда можно не учитывать приказы главного врача, который, кстати, тоже «хаусовской» закалки. «Вот бы стать такими, как они...». Марта тут же себя одёргивает и вспоминает, что самый лучший вариант — сказать пациенту правду, предоставить ему право решать, что же станется с его убогой жизнью. Но и тут Марта себя одёргивает: пусть бога, по её мнению, и нет, но жизнь — дар, кому бы он ни принадлежал.
И сидя в кабинете, Мастерс в который раз ловит себя на мысли, что всё же рада находиться здесь, в этой команде. Каждый день, каждое новое «дело» она понимает, какой не хочет быть, чувствует, как вязнет и как, пусть и прилагая титанические усилия, выбирается из этой черни, пытаясь пробиться к свету.
Марта улыбается и убирает рыжую прядь волос за ухо, но поздно замечает, что из кабинета за ней пристально наблюдает Роберт — «глупая шлюшка» — Чейз.
— Домой не собираешься?
Раздаётся слишком рядом и слишком грубо. Мастерс не понимает, почему вздрагивает, а её лицо вдруг начинает гореть — странное сочетание ввергает в конфуз, и от того непонимание Мастерс только усиливается. Это же не связано с тем, что она видела, как босс наблюдал за ней из-за стены? К слову, он постоял там совсем недолго, но и того времени Мастерс было достаточно. Отчего-то сердце сбилось с удара, когда она поймала взгляд Чейза на себе. Расслабленная поза начальника, сложенные руки на груди и пристальный взгляд — Марте стало и жутко, и приятно, и неловко одновременно. Захотелось выскочить из кабинета, но, на её счастье, Чейз вышел первым.
И вот сейчас решил заглянуть к ней в лабораторию. «Это же не связано, да? Не связано?..»
Препарат едва не улетает с предметного столика, но Марта берёт себя в руки и вздрагивающими от волнения пальцами выравнивает стекло, едва не испортив мазок.
— Да, пойду, только анализы закончу.
— Знаешь, у меня есть теория.
«Плевать! Просто уйди и дай доделать работу!» — вопит внутренний голос, но внешне Мастерс являет само спокойствие. Разве что руки выдают общее состояние нервозности, но Мастерс крепко цепляется за окуляры, даже крепче положенного, и старательно всматривается в них.
— Не терпится услышать.
Она смотрит, но не видит. Клетки — что там было? Кровь? Или биопсия костного мозга? — расплываются, меняют свой цвет, и Марте кажется, что она медленно сходит с ума. А Чейз тем временем подсаживается ближе.
«Связано ли это?.. Нет, не связано. Не может быть! Не должно быть!»
— Чем сильнее человек пытается избежать чего-то, тем быстрее оно его настигает.
Баритон звучит размеренно и убаюкивающе. «Марта М. Мастерс, не попадайся на это!» Марта настраивает приближение, всё ещё дрожащими пальцами крутит винты, но клетки не приобретают чёткости, как будто бы издеваясь, а их цвет вдруг перестаёт быть однородным. Или дело в пятнах, которые видит Марта от волнения? Но это полбеды. Мастерс кажется, что ещё немного, и она наверняка услышит гадкое хихиканье с предметного стекла. Однако вместо этого Марта слышит собственный голос.
— У меня тоже есть теория.
Внезапно для себя Марта осознаёт, что она сказала и кому. Но Чейз не насмехается, — впервые за то время, что он успешно разгадывает запутанные дела на посту главы диагностического отделения и сколько Марта его знает, — а придвигается ближе, ставит локоть на стол и кладёт на ладонь подбородок, изображая крайнюю степень заинтересованности. И вдруг Мастерс понимает: не изображает, а являет!
— Весь во внимании.
Мятное дыхание касается щеки и мочки уха. Марта выпрямляет спину и, отпрянув от микроскопа, демонстративно откатывается на стуле в сторону, поближе к пробиркам. И подальше от Роберта — «глупой шлюшки» — Чейза.
— Чем сильнее человек пытается добиться чьего-то расположения, тем меньше у него это получается.
Но образ роковой обольстительницы, который Мастерс так умело нарисовала в своей голове, рушится, стоит ей понять, что именно она только что произнесла.
— То есть… Нет, не так… Я хотела сказать, что… В общем, нет, я…
Марта поворачивается и видит, как Чейз не то смущённо, что, в общем-то, сравнимо с дикостью (Роберт Чейз, ловелас и просто человек, у которого не были только медсёстры из «скорой» в постели, а умеет смущаться?!), не то понимающе и даже как-то удовлетворённо смотрит ей прямо в глаза. Словно бы догадался, что именно Марта имела в виду. Догадался, но не спешил обсмеивать это. Взгляд серо-зелёных с белёсыми, но едва заметными вкраплениями глаз приобретает неестественную для них, и самой Марты, теплоту. И Мастерс уверена: он снова издевается.
— Что?
Голос Чейза слишком тих, а улыбка, тронувшая его губы, слишком спокойна, но Марте кажется, что акустика в лаборатории вознеслась до мыслимых и немыслимых пределов — иначе почему она вздрагивает как будто от удара или громкого звука?
— Я работаю. Насмехайтесь над кем-нибудь другим.
Щёки опять горят праведным огнём, и Марта молит существующих, в чём она сомневается, богов, чтобы Роберт Чейз прямо сейчас покинул лабораторию.
И молитвы оказываются услышанными. Тихо скрипит стул, шелестит ткань халата, распахиваются двери, а шлейф от притягательного мужского парфюма касается носа оставшейся в одиночестве Мастерс, которая только в ту секунду, как двери плавно закрылись, понимает, что желание, как это часто бывает (а с ней — особенно часто), оказалось поспешным и ошибочным.
Но когда двери открываются вновь, Марта вскидывает голову, надеясь увидеть «глупую шлюшку» в проёме. Сердце отбивает, наверное, все сто двадцать ударов, и когда Марта видит знакомое каре, миндалевидный разрез глаз и слышит робкое: «Тебе, может, помощь нужна?», ждёт, что на сто двадцать первом ударе оно остановится.
Утро следующего дня встречает Марту известием о том, что у пациента ночью был припадок. Мастерс берёт себя в руки и напряжённо думает, смотрит в лист с анализами и пытается понять, что же с пациентом не так. С губ слетает диагноз, Чейз в стандартной манере его обсмеивает, но на этот раз насмешка колет больнее. Но Марта поздно понимает, что колоть насмешки начали только сейчас. И боль от этой мысли как будто усиливается. Помогает Пак — она доказывает, что Мастерс права, ссылаясь на неопределённые «пять процентов» в статистике. Марта чувствует благодарность и кротко улыбается кореянке, и Чейз, словно бы заметив это, выносит вердикт.
— Если хотите тратить своё время, пожалуйста. У вас на это целая ночь впереди.
«Почти цитирует Хауса»
Лицо Чи Пак вытягивается, Мастерс вскидывает голову и на этот раз видит явное раздражение в серо-зелёных с вкраплениями глазах, которое быстро исчезает, позволив показаться на своём месте насмешке. И как рукой снимает желание погружаться в этот омут, это море, в котором она глупо барахталась в своих сегодняшних кошмарах, пытаясь выплыть к берегу, но штормовые волны всё дальше и дальше относили её от суши, скрывали под собой, пока спина не коснулась песчаного дна.
«Почти… Ты и есть Хаус!»
Целая ночь с пробирками и Чи Пак, которая берёт себя в руки и пожимает плечами, хоть и несколько нервно, что не укрывается от Марты. Она уверена: они запомнят эту ночь.
На часах далеко за полночь, когда Пак протягивает Марте стакан с кофе.
— Сколько я тебе должна?
Марта с благодарным видом пытается пошарить по карманам, но Пак качает головой.
— Нисколько.
А когда они синхронно делают по глотку, Мастерс слышит незнакомую ей комбинацию слов и только спустя несколько секунд понимает её смысл.
— Разве что желание.
— Что?
Непонимание ввергает в крайнюю степень удивления. Мозг, вопреки здравому смыслу и вкусу кофе во рту, отказывается работать и воспринимать окружающую его действительность.
— Желание.
Пак говорит чётко и уверенно, что удивляет ещё больше. Даже на диф.диагнозе она не говорит так уверенно, как сейчас. И интерес медленно меняется на настороженность.
— И какое же желание ты хочешь загадать?
А вот голос Мастерс ломается: тональность то падает, то взлетает, и та плавность, которую Мастерс пытается создать, оказывается резкостью и поспешностью. Кофе она предусмотрительно ставит на стол и складывает руки замком на коленях, чтобы дрожь в пальцах была незаметна.
Они в лаборатории, среди гудящих компьютеров, пробирок, микроскопов, центрифуг и другого оборудования, которое Мастерс пока ещё незнакомо. Сидя, Марта почти достигает роста Пак, и та действует слишком быстро.
Марта не успевает уследить, когда на её губах остаётся запечатлённым робкий поцелуй. От Пак пахнет корицей и карамелью, а её губы на вкус точь-в-точь как кофе, который она пила мгновение назад. Коллега отстраняется, но ненадолго: не почувствовав преграды — Мастерс замирает, дышит через раз, всё ещё пытаясь осознать, что происходит, — Пак целует опять, на этот раз более требовательно и продолжительно. Сконфуженно, но испуганная Марта отвечает — непонятно даже для себя, почему — и, что пугает ещё сильнее, прикрывает глаза. И пытается убедить себя, что рядом с ней не Чи Пак, девушка, с которой сложно и одновременно просто, а обладатель серо-зелёных с вкраплениями глаз, который не упускает возможности высмеять Марту открыто.
Но за секунду до того, как Пак снова отстраняется, и на этот раз насовсем, Мастерс открывает глаза. Сердце пронзает холодными иглами — Марта не разбирает, ужаса или стыда, — когда взгляд улавливает чью-то фигуру, заворачивающую за угол. И мозг, приобретающий поразительную скорость мысли, тут же начинает рисовать картинки, в которых фигура была именно той, какую так боялась увидеть Мастерс: Роберта — «глупой шлюшки» — Чейза.
После поцелуя они возвращаются к работе. Пак пытается завести разговор, пытается приблизиться или ненавязчиво коснуться, но Мастерс всегда находит веский довод, чтобы всё это пресечь. Когда часы показывают 8:07, Марта получает подтверждение диагноза и идёт в кабинет. Её шаги слишком часты, а спина чувствует взгляд — абсолютная боль и стыд. Ровным счётом, как и то, что испытывает Марта в этот момент.
Роберт — «глупая шлюшка» — Чейз уже в кабинете, вместе с Адамс. Они смеются над чем-то, и Мастерс стоит больших усилий не позволить укорениться в голове мысли, что объектом их обсуждений и того, что так их рассмешило, является она, Марта М. Мастерс.
Они почти синхронно обращают взгляды на неё, и ей неловко. Торопливо протянув бумагу, Мастерс тараторит пришедший в голову ещё во время исследования диагноз, даже обосновывает его, но не так, как хотела, и ждёт, что Чейз снова обсмеёт её. Однако он соглашается и даже пресекает попытки Адамс раскритиковать только что услышанное ею из уст Марты. Удивлённая, Мастерс выходит и совсем не замечает, что из двух пар глаз одна задержалась на её спине дольше другой.
С трудом Марта добирается до комнаты персонала и укладывается на диван. События, ворвавшиеся в её жизнь накануне, не укладываются в голове. Марта хотела бы, чтобы всё произошедшее было всего лишь дурным сном, обычным кошмаром, который закончится с первыми рассветными лучами. Но на губах ещё держится вкус кофе, а в нос пробивается запах корицы и карамели. Марту тошнит. От корицы, карамели, кофе, Чи Пак и собственной безучастности, почти полном равнодушии как к собственным ощущениям и чувствам, так и к чувствам Пак. «Не надо было отвечать! Надо было оттолкнуть!» Но говорить об этом сейчас, когда она, Мастерс, уже лежит на диване, нет смысла. Шанс сказать был там, в лаборатории. А сейчас только и остаётся, что избегать Чи Пак (что, в общем-то, затруднительно, раз они работают в одной команде). О том, чтобы прояснить ситуацию, Мастерс не думает. Она вообще ни о чём старается не думать, даже о том, что — какой кошмар! — фантазировала о поцелуе с Робертом — «глупой шлюшкой» — Чейзом. «Нет! Он мой босс! У меня нет права на такие фантазии!» Но от мысли, что это был всё же он, становится теплее. И проблема с Пак немного отступает, позволяя Мастерс ненадолго расслабиться. Однако и этого хватает, чтобы сон к ней пришёл. Но внезапно кто-то врывается и громко хлопает дверью. Мастерс не подаёт голоса, надеясь, что неизвестный сейчас уйдёт.
— Какого чёрта?!
Чуда не происходит.
Гневный знакомый шёпот заставляет Мастерс сильнее вжаться в спинку дивана. Человек, которому он принадлежит, стоит в нескольких метрах от неё, он не может её увидеть!
— Эй, а я тебя искала!
Адамс.
— Ты правда уверен, что это лечение сработает?
— Назови хоть одну причину, по которой я не должен быть уверен.
Устало.
— Да хоть десять, начиная с каждого осложнения, которое может появиться и которое мы не сможем ликвидировать! Но первая и самая главная — это потому, что Мастерс предложила?
И впервые за долгое время Марта радуется, что оказалась в ненужное время в ненужном месте.
— А я должен отчитаться перед тобой, потому что…?
— Не должен.
Слишком высокомерно.
— Но если дело в этом, мой тебе совет…
— … В котором я не нуждаюсь!
Слишком яростно и озлобленно.
— Если не можешь разделить личную жизнь и работу, будь готов, что тебе придётся делать выбор!
Молчание.
— Всё?
— Ты же не хочешь, чтобы вышло так, как с Кэмерон?
Странный звук раздаётся в ту же секунду. Как будто сильный удар по столу или стене.
— Ещё хоть слово, и будешь уволена. А теперь иди и делай свою работу!
Хлопает дверь. Марта выжидает, чтобы встать, но тут же слышит приглушённый мужской голос.
— Личная жизнь? Между мной и Мастерс? Это вряд ли.
И усмешка.
Снова хлопок. И на этот раз Мастерс не понимает, дверь издала этот звук или сердце пропустило свой последний удар, отчего в груди защемило от боли. Спустив ноги на пол, Марта сглатывает, а после с ужасающей и между тем поразительной чёткостью понимает, что плачет.
Сон как рукой снимает. За пациентом остаётся следить Адамс. Мастерс же отправляется домой. Закрыв шкафчик, она разворачивается и снова натыкается на тёплый взгляд серо-зелёных с вкраплениями глаз.
— Что? Адамс следит за показателями, а я иду домой.
Он улыбается.
— Одна?
— Да.
А после тут же срывается дрожащее:
— А что?
Роберт Чейз выпрямляется, делает шаг к Мастерс, и та стойко выдерживает этот натиск, но стоит Чейзу подойти ближе, как она пятится.
— Ч-что? Ч-что ты делаешь?
Крутит головой, но никого, кто мог бы разрушить эту наступающую близость, не замечает.
«А хочу ли я, чтобы кто-то её разрушил?..»
— У меня есть ещё одна теория.
— Мне неинтерес…
Но Марта не договаривает: за спиной оказывается стена, а Роберт — «глупая шлюшка» — Чейз замирает на расстоянии вытянутой руки.
— Если человек не пытается добиться чьего-то расположения, он, как правило, его и добивается.
И Мастерс не сразу понимает, что он сказал и кому. А когда понимает, то становится поздно: расстояние сокращается, мятное дыхание касается мочки уха, затем шеи; Мастерс сглатывает, когда ощущает крепкую руку на талии и тут же возникшее (а по правде — возникшее давно, но упорно игнорирующееся) возбуждение. Чейз не торопится и не торопит. Медленно берёт руку Мастерс и кладёт себе на шею, сокращая последние миллиметры между собой и своей подчинённой. Марта неуклюже запускает пальцы в волосы и по инерции подаётся вперёд, обнимая его второй рукой, но Чейз делает шаг и пригвождает её к стене. Его рука с талии опускается чуть ниже, и Мастерс пытается вернуть её на прежнее место, а когда понимает это, чувствует, как вспыхивает её лицо; мысль, что лучше совсем убрать руку, вытесняется яркими красками, которыми затмевают всё в возбуждённом сознании. Марта открывает рот и дышит так сильно и часто, как только может. Ей кажется, что кислорода в крови недостаточно, иначе почему она не видит ничего, кроме этих серо-зелёных с белыми вкраплениями глаз? И когда она делает очередной вдох, чувствует, как горячее дыхание обжигает её губы и подбородок. Мастерс жарко, она одновременно хочет и не хочет разрывать эту близость, но, когда Чейз буквально вдавливает её в стену и начинает по сотому кругу за раз дразнить своим дыханием, колено Мастерс чувствует его эрекцию. И её возбуждение достигает пика. Марта пытается сдвинуть ноги, напрячь мышцы малого таза, как ей рассказывала одна девушка с первого курса. И Чейз замечает это.
— Что с тобой?
Насмешливый шёпот выветривает остатки самообладания из её головы, и Марта готова пропустить эту насмешку мимо ушей, потому как чувствует: он возбуждён; может, даже сильнее, чем она, и сейчас просто сдерживается.
— Не знаю.
Перед глазами всё плывёт, и когда Мастерс подаётся вперёд, слетает граница «начальник-подчинённый». Сжав её ягодицу рукой, Чейз целует Марту, жадно кусая губы и буквально вжимая её в стену. Под напором Мастерс сдаётся и просто пытается подстроиться под ритм, но вскоре теряет всяческие попытки это сделать. Губы Чейза мягкие, на вкус отдают апельсином и мятой. Мастерс чувствует, что возбуждение, которое было до этого, — всего лишь крупица того, что наполняет её сейчас. Марте плевать, что они в раздевалке, что кто-то может зайти и застать их в таком виде. Но когда её рука опускается вниз и пытается нащупать пряжку ремня, Марта забывает слово «контроль».
— Стой.
Мастерс дышит непозволительно часто, старается унять возбуждение, но брошенное Чейзом слово не тормозит, а лишь распаляет.
— Я… что-то не так… я… сделала?..
От невозможности получить желаемое хочется зарыдать, закричать, пока огонь точит каждую мышцу, каждый нерв. Марте больно. Так больно, как не было никогда. От того, что не может прекратить чувствовать этот огонь. От того, что не может не смотреть на Чейза. От того, что не может перестать хотеть ещё раз поцеловать его. От того, что она просто не в том месте, не в то время.
На месте Марты должна была быть Адамс. Но этой мысли становится ещё больнее. И слёзы текут против воли.
— Ну-ну…
Снова шёпот, робкие поцелуи по влажным дорожкам. А когда губы Чейза касаются шеи, Мастерс не сдерживает стон. Руки цепляются за крепкие мужские плечи, пальцы вдавливаются так сильно, насколько хватает девичьих сил. Но ничто не унимает желания. Совсем наоборот.
— Не хочу делать это здесь. Идём.
Он хватает её сумку и, не снимая халата, несётся к выходу. Мастерс не замечает ничего, что творится вокруг. Только оставшиеся где-то позади Адамс и Пак, с удивлённым и опущенным взглядами. Стыд и тоска пытаются завладеть сознанием, но Мастерс слишком потерялась в окружающей её действительности. Когда они оказываются в такси, Марта замечает, что не выпустила руки Роберта — «глупой шлюшки» — Чейза и теперь крепко сжимает его ладонь. Её лицо горит, она хочет получить разрядку прямо сейчас, и таксист, словно читая её мысли, несётся по шоссе на полной скорости.
Мелькают дома, вывески, одна машина сменяется другой. И когда настаёт время выходить, Чейз буквально вытаскивает Мастерс из салона. Хлопает дверь, Мастерс кажется, что она всего лишь моргнула, когда желанные губы снова её целуют. В нос ударяет запах мужского одеколона, под ноги попадается чья-то обувь. Но всё это пустое. Марта не сразу замечает, что лежит на кровати без блузки, а Чейз — уже без рубашки. Он отстраняется всего на мгновение, но и того хватает, чтобы Мастерс рассмотрела крепкий торс, шрам от скальпеля и перевела обезумевший от желания взгляд на ставшее по-настоящему дорогим лицо.
Когда это случилось, Марта не знает и никогда не узнает. Когда нежелание стать такой, как он, переросло в желание быть с ним, таким, каким он был и каким является. Но ко всему этому Мастерс придёт позже. А пока Чейз заводит её руки ей за голову и снова целует в шею. Марта не сдерживается и громко стонет, а когда Чейз спускается ниже и переходит на грудь, выгибается от нахлынувшего удовольствия.
И это самый долгий день на памяти Мастерс, за которым наступает самая длинная ночь.
Когда Марта просыпается, к ней приходит осознание, что никуда из комнаты персонала она не выходила. На часах — почти шесть вечера; рабочий день окончен, ей давно стоило быть дома. Но Мастерс, видимо, задремала, а всё, что ей привиделось, оказалось не более, чем сном. Сердце снова пропускает удар, привычная боль растекается по груди, а внутри поселяется отчётливое чувство горечи.
«Неужели… фантазия?..»
Покачав головой, Марта улыбается уголком губ и проводит рукой по волосам. Хорошо, что это всего лишь фантазия. Она, Марта М. Мастерс, и вдруг — с Робертом Чейзом? Нет, ерунда. Даже для фантазии глупо, не говоря уже о реальной жизни.
Мастерс вздыхает и встаёт, а когда потягивается, замечает лежащий на полу белый халат. «Наверное, меня кто-то укрыл. Эх, ну, и кто же ты, добрый человек?» Халат лежит так, что Марта замечает прикреплённый к нагрудному карману бейдж.
«Доктор Роберт Чейз»