Не

Юный и вечно прекрасный.

Он уже говорил эти слова, только не придавая им такого значения. Он уже говорил эти слова, но так, как ребёнок говорит о любимой кукле. Он уже говорил эти слова, только не ему, только обо всех своих творениях в целом. Он уже говорил эти слова, только такими словами разбрасываться туда-сюда точно не стоит. Он уже говорил эти слова, только… они слишком низки для своего объекта описания, только они его недостойны.

Только ни одно слово ни одного человеческого языка не опишет ощущений при взгляде на это великое чудо.

Коннор, его прекрасное творение. Он раньше думал, что Хлоя — его Галатея, но нет, раньше он просто не знал, не видел этой новой модели. Коннор, Коннор, Коннор, Коннор… Разве что Афродиты не требовалось для его чудесного оживления, но и правильно — он сам себе и богиня, и Бог, причём именно так, христианский, и тем страшнее в его руках изменятся и меняют мир старые греческие легенды, ведь так?

Кажется, он ошибался. Как же он ошибался.

Получить вежливый отказ от бледного существа с нервно мигающим красным диодом, ночью обиженно-обмануто писать-изобретать безумные коды, представлять себе вертящегося в гробу Алана Тьюринга, рисовать кривые сердечки на бумаге для принтера и кривиться самому, понимая, до чего он докатился вниз по склону идиотизма и вспоминая палеолитическое происхождение этих символов (да-да, то самое, сумму женских и мужских половых органов). Мерзковато от самого себя, но что ещё делать.

Чтобы творить, надо действительно обладать всеведением, чего уж там. Правда, сотворил он уже, а теперь пытается подчинить себе творение, внезапно, хоть и запланированно, обретшее понятие атеизма. Более того, он хочет подчинить творение на том уровне, который даже творение не может подчинить себе. И для него, всё же (разумеется) абсолютно атеистичного человека (всё же, человека) это должно было называться словом «натворить», словом «загадить прекрасное»… но этого до безумия хотелось. Он же всемогущ. А это значит, что он не только может это натворить, но и может захотеть это натворить. И он, конечно, может узнать, как это натворить… И он, если перестать путаться в мыслях, может захотеть захотеть это сделать, и даже захотеть захотеть захотеть. И если он захочет захотеть захотеть захотеть захотеть… А давайте он лучше захочет не падать в эту рекурсию, а? Так будет лучше, правда.

Во-первых, в древнегреческие легенды лучше не вмешивать христианского Бога. Во-вторых, проблему с кодовым именем «не хотеть захотеть» лучше решать простым расписыванием плюсов, минусов и дерева решения. В-третьих, почему бы не попробовать для начала не думать о внедрении кодов и новых функций, а просто, нормально, по-человечески по… поухаживать, побегать с цветами, попробовать добиться расположения…

Так, стоп. Он, конечно, божественен до невозможности, но когда он в последний раз за кем-то ухаживал? Ну, ухаживал. Ну, пытался. Лет двадцать назад, и был при этом послан, и послан был далеко. Так, стоп. Он же всемогущ, верно? И, значит, он может всё и может сейчас построить отношения с Коннором?

А быть Богом (и христианским, и любым другим), оказывается, не так уж и приятно. Одно дело — ваять красивые фигурки и лишь однажды, в исключении, а не в частном случае правила, помолиться другой богине, чтобы та, решив побыть добренькой и растроганной, всё за него сама сделала, и оживила, и влюбила, и вот, Галатея — живая жена… и делать самому ничего не надо. Встал на колени, или как у них там было заведено, подумал несколько слов, и всё легко и приятно.

Но, а что ты, Элайджа, хотел, ведь божественность равна ответственности. А что ты, Элайджа, думаешь по поводу того, что это — единственная ответственность, которую ты не хочешь принимать? Что не так, Элайджа? Тебя задели те девушки двадцать лет назад? Тебя, божественного, великолепного, человека века и обладателя всех прочих блестящих, звёздных эпитетов, которыми его только недавно перестали обширно награждать все, кому не лень, и которыми его продолжать награжать заново, как награждают сейчас первых бойцов за права чернокожих, первых суфражисток, первых всех, кто боролся за чьи-то права, и не первых тоже. И неужели его смогли травмировать какие-то девицы, а после — какие-то парни, а после — и те, и другие… Пусть это будет «нет», хорошо?

Так, плевать. Надо перестать ползать, расцарапывая в кровь метафорические колени, по тёмному лесу усталой рефлексии и начать, наконец, что-то делать. Может, встать из-за компьютера и пойти спать? Может, проигнорировать здравый смысл и продолжить думать о чём-то непонятном даже иногда самому себе, наблюдая за красотой расцветания морозного рассвета за окном? Может, отправиться всё же на поиски своего антисовершенного всеведения? Нет. Не «может». Хватит. Хватит начинать новые круги ада и глупых мыслей.

Лучше пойти спать.

Лучше и думать забыть о Конноре…

Лучше пойти спать, а то в голову уже приходят мысли помолиться Афродите, а для этого выучить древнегреческий, ведь он опять не всеведущ, а до этого построить машину времени, ведь никто на самом деле не знает, как он звучал, ведь он опять, опять не всеведущ. Правда, и в этом случае вряд ли сработает, так как половина работы уже сделана, а вторую надо было делать одновременно с первой. А может, это вся работа была сделана отвратительно, и никто уже не сможет её переделать…

Лучше пойти спать, потому что хватит думать о какой-то чуши собачьей. Под рассвет за окном будет сложнее заснуть, но люди, в отличие от андроидов, всё же нуждаются в периодическом уходе в спящий режим.

Но зато под рассвет будет легче застрелиться.

Что за чушь он опять несёт.