Букет апрельской сирени

—…Леонардо да Винчи внёс большой вклад в развитие науки. Его, как художника и медика, интересовала человеческая анатомия. А во времена Ренессанса всё, что можно было резать, — резали. Поэтому да Винчи общался со смертельно больными, спрашивал их обо всех болях и симптомах, а после смерти вскрывал тела, чтобы подробнее изучить болезнь.

На Марка смотрели двадцать пар заинтересованных глаз. Удивительно, но девятиклассники внимали каждому слову и не смели перебивать. Учителю всегда приносил огромное удовольствие тот факт, что нынешних школьников действительно можно было заинтересовать искусством. Достаточно уметь правильно преподнести материал. И Марк умел. Он рассказывал про творчество великого деятеля эпохи Возрождения, и ученики молча слушали, даже делая пометки в своих тетрадях — знали же, что учитель спросит потом только то, что сам рассказал. Марк понимал, что его предмет совершенно не претендует на звание важного, а потому старался не валить учеников, вести беседы простым языком, давать информацию, скорее, для их общего развития, но оценки ставить честно.

— А ещё он был педиком и приставал к мальчикам, которые ему позировали.

Фраза была брошена шёпотом с галёрки и предназначалась явно кому-то одному, но из-за гробовой тишины её услышали абсолютно все и сразу захихикали. Марк устало вздохнул, но расплылся в ухмылке, ехидно сверкнув глазами, и ответил:

— Это спорный вопрос, но если тебя, Андрейченко, так интересует эта тема, я с радостью выдам тебе внеплановое эссе на тему гомосексуальности в искусстве эпохи Возрождения. И приму в качестве итоговой зачётной работы.

Андрейченко был младшим братом одного из одиннадцатиклассников, который так же часто позволял себе гомофобные или просто грубые высказывания прямо на уроке. За что никогда не извинялся, в отличие от младшего.

— Понял-понял, извините, не нужно эссе, — сразу стушевался тот, краснея как рак и утыкаясь в свой мятый листок а-ля конспект.

Марк в принципе был с учениками на короткой ноге и, как они сами ему говорили, «шарил». Хотя подкалывал порой так, что уши наглецов становились оттенка спелых помидоров, а им самим хотелось залезть под парту и не высовываться. Так что, пусть Марк и рассказывал интересно, характер его как человека иногда проявлялся во всей своей гадкой красе. Но что пятые классы, что одиннадцатые — пытались поддерживать хорошие отношения, на шею не садиться, чтобы не вызвать ненароком плохим поведением адский гнев из проверочных работ. Лёгкий же предмет, зачем портить отношения с учителем?

— В общем, до звонка ещё двадцать минут и у меня есть небольшой фильм, как раз по теме последних уроков. Будьте лапочками, молча смотрите, а я выставлю отметки за «шедевры», которые вы мне тут понаписывали на прошлом уроке.

Все послушно уставились в экран телевизора, кроме девчонок, сидевших за первой партой, прямо перед Марком. Они, ненавязчиво вытянув шеи, заглядывали в журнал и шёпотом передавали оценки нетерпеливым одноклассникам. Марка умиляла такая сплочённость, но он всё равно для приличия сделал любопытным ученицам замечание. Заполнив журнал, откинулся на спинку стула и позволил себе взять телефон. Тот тут же муркнул короткой вибрацией от уведомления из мессенджера.

От: Алексей Ф.

«Здравствуйте, а вы у себя в двадцатом сейчас? У меня партзадание)» 

Марк коротко улыбнулся, перечитывая сообщение. Алексей Ф., он же Лёшка Флёров, учился в одиннадцатом классе и без конца донимал Марка по поводу и без, почувствовав однажды вседозволенность и нагло влезая теперь в чужое личное пространство. А Марк и не прогонял его уже: сам ведь хотел, чтобы ученики доверяли. К тому же, Лёша имел совесть, не хамил и хоть какую-то субординацию соблюдал. Иногда.

Я:

«Здравствуй. Что случилось?»

«На коридоре НА словила, попросила к вам сбегать,

чтобы вы на флешку какие-то методички скинули. Срочно»

«И по мп материалы распечатать надо из её папки. Сказала вы 

знаете короче»

«Во-первых, не НА, а Наталья Альбертовна. 

Во-вторых, ты опять прогуливаешь?»

«Ну не нудииите, физра не считается, у меня после

болезни освобождение. Так в двадцатом?» 

«Да. Можешь сейчас зайти, если уж совсем срочно»

Стоило Марку отправить сообщение и заблокировать телефон — в кабинет влетел Флёров, как будто и так торчавший под дверью и чисто ради приличия решивший уточнить у самого учителя, можно ли подойти. Марк даже растерялся, нахмурив брови.

— Здра-а-асте, Марк Александрович, — протянул вполголоса Лёша. Девятиклассники стали рассматривать внезапного, но небезызвестного гостя, отвлекаясь от фильма. Лёша махнул кому-то из знакомых рукой.

— А ну глаза в телевизор, спрашивать потом буду, — пригрозил Марк, вставая из-за стола. Флёров замер на пороге, глупо улыбаясь. — Не топчись тут, пойдём в лаборантскую, флешку давай.

Кабинет пусть и был закреплён за Марком, но всё же являлся кабинетом биологии, поэтому девяносто процентов пространства маленькой лаборантской было заставлено нужным и «нужным» хламом биологичек и различным оборудованием. Марк с этим хаосом сосуществовать научился за четыре года работы, всегда отделяя свои немногочисленные бумаги от чужих. Он достал школьный ноутбук, водрузил его прямо на стопки распечатанных контрольных по анатомии и присел на стул.

— Ну, раз явился, рассказывай, как учёба, как здоровье? — Он поставил локти на стол, сцепил пальцы в замок и уткнулся в них подбородком. Ноутбук был медлительнее двоечников при устном ответе, и Марк не сводил хмурого взгляда с колёсика загрузки.

— Да нормально, сейчас хвосты буду подтягивать. Болеть, оказывается, невыгодно, если учишься.

— А ты думал, — хмыкнул Марк, на свой страх и риск отрывая глаза от монитора.

Лёша нагло сидел на краю стола, и совсем не школьные чёрные джинсы обтягивали худые ноги. Апрельское солнце, просачиваясь через вертикальные жалюзи, защекотало румяные щёки, зарылось лучами в непослушные волосы. Лёша молча оглядывал лаборантскую, покачивая ногой в воздухе. Не осилив даже такой лёгкой операции, как копирование нескольких папок, ноутбук завис. Как и Марк. Ведь стоило подольше задержать взгляд на этом ходячем рыжем недоразумении — в голове пусто. Он прокашлялся.

— Судя по всему, это надолго, печатать же ещё надо. Полей цветы, пожалуйста, если делать нечего.

Лёша деловито цокнул языком, но Марк знал: тот обожает всё, что хоть как-то связано с растениями. Даже если это десятилетний фикус, который завхоз уже раза три грозилась выкинуть к чертям из и так тесной лаборантской. Флёров был сгустком энергии и настоящим вихрем, но цветы поливал из пожелтевшей бутылки с особой осторожностью, что-то бормоча себе под нос. Ненадолго скрылся в кабинете, где стояло ещё горшков десять, а вернулся с влажной тряпочкой и недовольным выражением на лице.

— За растениями вообще никто не смотрит, что ли, кроме меня? Ещё и биология, тоже мне… А мне за это, вообще-то, не платят, — запричитал Лёша. Он стал любовно протирать покрывшиеся месячной пылью листочки растений и в лаборантской.

Отходя от подоконника, он нечаянно задел бедром сидевшего к нему спиной Марка, который вымученно закатил глаза с мыслью: «Боже, дай мне сил». После нескольких недель, пока он не видел Лёшу из-за болезни, находиться сейчас в одном тесном помещении было невыносимо. Хотелось сделать… многое. О чём Марк даже думать себе запрещал. Хотя трепетное отношение Лёши ко всем видам флоры и фауны определённо умиляло, если учитывать его взвинченный и порой безответственный характер. Марк облегчённо вздохнул, когда нужные файлы всё же перекочевали на чёрную, с маленьким брелоком, флешку, а старый принтер, кряхтя как пещерный монстр, пожевал бумагу, но распечатал работы.

— Так, всё, забирай. — Марк поднялся из-за стола, на мгновение скосив взгляд на миниатюрную фигуру Флёрова. Тот всегда носил бесформенные рубашки или толстовки, так что было совершенно непонятно, какое тело скрывает слой одежды. Марк тут же мотнул головой, отгоняя неправильные мысли.

— Вы чего? — спросил Лёша, забирая листы с флешкой и задерживая чужие пальцы в своих чуть дольше нужного.

— Ничего, давай, дуй.

Лёша улыбнулся, а Марк пропустил его вперёд, позволив себе слегка подтолкнуть в спину на выходе из лаборантской.

***

«Так курить хочу, пиздец», — раздалось на весь класс голосовое из динамика телефона.

«Блять, блять, блять», — раздалось в голове у Лёши.

Под дружный ржач одноклассников он тут же убрал телефон и брякнул «Извините» историчке, которая уже в принципе устала ругаться со старшеклассниками. Болезненно худая и оттого похожая на стервятника, она только гневно сверкнула глазами, мол, ещё раз повторится — докладную напишу, и отвернулась. Флёров, вздрогнув, сгримасничал и вновь достал телефон, тут же на всякий случай выключая звук.

«У меня на весь класс заорало блять»

«Ахах, ну это ты лошара! Че, погнали на перемене курить?» 

«У меня следующий у Яшина, не хочу сигами вонять»

«Ну тогда через урок. А чё, папочка отругает за курево?))» 

Флёров закатил глаза, отправил, вместо кучи матов, три смайла с истуканами и убрал телефон. На этот раз до конца урока. Хотя бы потому, что Лиза, его подруга из параллели, которая сейчас, очевидно, прогуливала физру, была чертовски права. Одно упоминание их лучшего-в-мире-учителя-по-искусству в подобном ключе вгоняло в краску. Потому что именно Яшин (увы, не Лев, но Марк Александрович) получал максимум Лёшиного навязчивого внимания. Занести папки? Флёров. Забрать тетради? Снова Флёров. Поехать в музей? Присмотреть за пятиклассниками? Помочь с уборкой кабинета? Флёров. Флёров. Флёров.

И всё дело было в том, что Марк, так сказать, однажды взял Лёшу под своё крыло, вот и понеслось. Тогда, девятом классе, тот остался на второй год, не получив допуска к экзаменам. В основном, за своё наплевательское отношение к учёбе и двойки. А потом взялся за ум, спасибо Яшину, и сейчас среди одноклассников ему было откровенно душно. Вот и радовался Лёша так называемому «лучику света» в лице адекватного учителя, на которого все предыдущие годы было всё равно. Но теперь при одном виде этого мужчины он зависал и переходил в состояние «тяжко дышит».

***

Флёров сидел за первой партой, подперев кулаком щёку, с выражением лица «влюблённая школьница» и тихо вздыхал, слушая, как Яшин уже пол-урока рассказывал про развитие русского театра двадцатого века. На вторую половину урока была запланирована очередная письменная работа, но никто, кажется, не боялся. Потому что если учителя не злить (а одиннадцатый «А» вёл себя как шёлковый; правда, из-за усталости, в основном), то тема работы обещает быть интересной и незапарной. Ученики ждали возможности высказать свою точку зрения, выплеснуть фантазию, а также переплести это с полученными на уроках знаниями. Лёша рисовал пальцем невидимые узоры на тетради, неслышно скользил мыском кроссовка по полу, слова учителя доносились как сквозь вату. Лёше не было дела до всяких там Станиславских и Немировичей-Данченко. Ведь прямо перед ним на учительском столе в аккуратной прозрачной вазочке красовался букет из белых веточек сирени. Аромат приятно разносился по кабинету, а Лёшку, сиротливо сидевшего за самой низкой партой со своим метр шестьдесят пять, вообще с ума сводил.

— Марк Александрович, а кто вам цветочки носит уже вторую неделю? Или сами рвёте для красоты? — кокетливо спросила одноклассница Настя в ответ на учительское: «Есть вопросы?» Кто-то поддакнул, тоже желая узнать ответ. Лёша навострил уши.

— А почему вы решили, что это мне? — Яшин покосился на вазочку, усмехаясь, но Лёша даже на расстоянии почувствовал его напряжённость.

— Так Светлана Евгеньевна на больничном, Александра Юрьевна тоже. Вот вы один и остаётесь на кабинет, — не сдавалась Настя.

— Смирнова, ты сейчас у всего класса время на самостоятельную отнимаешь, выключай Шерлока Холмса, — хмуро буркнул Лёша, отмечая в свою сторону недоумённый взгляд учителя.

Настя цокнула и отвернулась. Лёша стал буравить взглядом букет в надежде на то, что этот символ его любви так превратится в пепел или хотя бы просто исчезнет. Это ведь именно Флёров две недели назад с утра пораньше осторожно, прямо ножничками садовыми посрезал сирень у своего дома, припёрся в школу на час раньше, спионерил из учительской ключи от кабинета, оставил букет на столе и тут же смылся. И каково же было его удивление, когда к пятому уроку цветы не только не были выброшены, но поставлены в вазу на учительском столе. И так происходило уже несколько раз. Цветы были разными, всегда что-то значили, ведь Флёров не стал бы таскать «просто красивые» цветы.

Письменную работу он написал от балды, хотя в иной день пустил бы в полёт все свои мысли насчёт театральных направлений и что бы лично, будь он режиссёром, поставил. Просто, вообще-то, тяжело сформулировать что-то вразумительное, когда периодически чувствуешь на себе (а такого раньше не было!) изучающий взгляд человека, который запал в душу и явно не собирается оттуда убираться. Так как из всех учеников Лёша был к Яшину самым, так сказать, приближённым, любое проявление внимания к своей персоне воспринимал чутко, пронося через призму влюблённого сердца. И отчего-то был уверен, что учителю он на самом деле ни капельки не интересен и вообще попросту навязывается.

Лёша тихо хлопнул в ладоши, прижав их ко лбу и закрыв глаза. Хотелось раствориться в воздухе, чтобы больше никогда не видеть этого человека, не страдать из-за его недостижимости, не…

— Флёров, ты чего? Молишься, что ли, на меня? — усмехнулся Яшин.

— Может быть, — хриплым шёпотом ответил Лёша, отмечая чужую слегка растерянную улыбку.

Чувство, которое копошилось в районе груди было непонятным, новым. За два года Флёров успел принять его и за восхищение, и за равнение на старшего, и даже за неприязнь. Сейчас же он переходил от стадии «не безразличен» к «хочу его, блять». И это бесило. Хотелось напоминать о себе чаще, делать шаги хотя бы в сторону дружбы, если такое возможно. Но боязно. И потому Лёша наивно решил таскать любимому учителю простые букеты, однако на самом деле выдавая этим себя с головой.

— Флёров, ты же у нас знаток, вроде как. Может, расскажешь, что символизируют эти цветы? — обратился к нему Яшин в конце урока. Все уже сдали работы, а девчата вновь затянули свою песню: «А, может, вам учени-и-ицы носят?»

Лёша стушевался, покраснел и стал теребить рукава рубашки. Меньше всего ему нравилось, когда учителя, особенно этот, спрашивали что бы то ни было при всём классе. А сейчас этот вопрос касался непосредственно самого Лёши. Он, пересилив себя, поднял глаза на Яшина, пытаясь прочитать эмоции на чужом лице. Впрочем, безуспешно. Ухмылка, может, и казалась язвительной, но Лёша был уверен, что Марк Александрович не издевается над его увлечением. К тому же, тот выглядел совершенно расслабленным, будто интересовался невзначай. Но в его глазах Лёша увидел искорки живого интереса, которые не получилось проигнорировать.

— Эм… Вообще, белая сирень означает первую любовь, а ландыши — надёжность. Ещё, кажется, у вас здесь стояли жёлтые тюльпаны, они могут означать восхищение улыбкой любимого человека, — выдавил из себя Лёша и поспешил прибавить: — Но я не думаю, что тот, кто их приносит, разбирается в этом.

— Это так по-пидорски, мда-а, — раздалось с последней парты.

Лёша тут же захотел провалиться сквозь пол, прямо в кабинет младших классов или желательно ещё ниже, и опустил голову, проклиная свою разговорчивость и учителя заодно. Выставил Лёшу настоящим дураком и каким-то глупым романтиком. Кем он, по сути, и был, но другим-то о том знать необязательно!

— Андрейченко-старший! — не выдержал Яшин, но тут же совладал с собой и надел на лицо саркастичную маску. — Ты так часто об этом говоришь, что я уже сомневаюсь в твоей ориентации.

— Да я ваще-то не…

— Мне совершенно неинтересно, что ты там «не», — холодно оборвал тот и, покосившись извиняющимся взглядом на Лёшу, продолжил: — Следи за языком, мне ваши с братом выходки уже надоели. Больше, значит, на уроках отходить от темы не будем. Можете собираться.

Андрейченко гордо вздёрнул подбородок и уставился в телефон. Класс молча наблюдал за всем этим театром, откровенно охреневая, а затем зашуршал вещами — минута до звонка. Из кабинета Лёша почти что выбежал самым первым, пылая румянцем и праведным гневом одновременно.

С одной стороны то, что Яшин не стал так же насмехаться над ним, должно было радовать, но с другой… неприятно всё равно вышло. Спускаясь бегом по лестнице, Лёша споткнулся, едва не упав, потому что на экране телефона высветилось два сообщения:

От: Тот, кто мне не даст

«Извини, что так вышло» 

«А цветы красивые. Но не носи больше, Лёша, так нельзя. Нам надо будет об этом поговорить.»

Сердце ухнуло куда-то вниз, покатилось по сколотым школьным ступенькам. Лёша, глубоко вздохнув, понёсся дальше, стараясь не придавать этому явному отказу большое значение.

Лисова уже топталась у школьного крыльца и немного прифигела, когда её под локоть локоть потащили не за магазин рядом с территорией школы, а куда-то вглубь участка.

— Тебя куда несёт? — спросила она, вырывая руку.

— Там ушей лишних дохрена.

Лиза понимающе хмыкнула, уже подозревая, что что-то случилось.

За небольшим одноэтажным зданием мастерских, где проходили уроки трудов у среднего звена, было пусто, а полуденное солнце нарисовало удобный тенёк. Лёша прижался к холодной кирпичной стене, закрывая глаза.

— Так, чё случилось? — поинтересовалась Лиза, доставая сигареты. — Ты будешь, нет?

Лёша с благодарностью взял протянутые сиги и зажигалку. Лиза была в курсе большинства душевных терзаний Флёрова, а потому тот сразу выпалил:

— Яшин понял, что это я цветы таскаю.

— Что-о-о? — Округлила глаза она. — Стой. Какие цветы?

— Которые уже две недели у него на столе появляются.

— Охуеть ты флорист, друг мой, а почему я не знала? Ну ладно, ты тот ещё партизан иногда. А что он сказал?

— Ничего. Сообщение написал.

Лёша быстро открыл переписку в телефоне и показал подруге.

— А до этого он при всех спросил, что означают эти цветы. Я же ботаник, все дела, ну и ответил. А там Андрейченко влез, пидором назвал…

Лиза присвистнула, откровенно веселясь со всей этой Санты Барбары, невольной свидетельницей которой являлась уже второй год.

— Лёха, не обижайся, но ты дебил.

— Ну я же не виноват, что на этом Яшине свет клином сошёлся!

— Не знаю, что у тебя там сошлось, но звёзды не сошлись точно. Вы с ним даже по гороскопу не совместимы! А вообще, знаешь, почему молодые мальчики хотят себе папиков?

Всегда умевшая разбавить атмосферу своими широкими познаниями в области астрологии, гомосексуальных отношений и анального секса, Лиза игриво вскинула брови, а Лёша внезапно заржал, давясь дымом:

— Как ты меня заебала, блять, я тебя взломаю и отключу ютуб.

— И снова здравствуйте.

Лёша замер как вкопанный, шокированно глядя на подругу, как смотрят герои ужастиков с немым вопросом в глазах: «Он сзади, да?» Лиза тут же деловито затушила сигарету о стоявший рядом мусорный бак.

— Здрасте, Марк Александрович. — Она поправила причёску и собралась было свалить, но передумала. — А вы чего тут де-елаете?

— Ловлю курильщиков, — протянул с улыбкой Яшин. Он положил ладонь на плечо Лёши, чья бледность сменилась пунцовым румянцем на щеках и шее. — Я бы мог почитать вам нотации, что хоть бы с территории школы ушли да и вообще курить плохо, но я сюда за тем же пришёл, забавно. Не сдадите?

Лёшу нехило прошибал этот голос, горячая ладонь, обжигающая похуже кипящего масла, ироничные, но ласкающие слух интонации. Он через силу выдохнул, отрицательно мотнул головой и также выкинул окурок в бак. Лиза переводила взгляд с одного на другого, думая, что за сексуальное напряжение тут происходит и за что ей всё это.

— Не составите мне компанию? Я бы с удовольствием послушал, в чём же причина того, о чём ты, Лисова, начала говорить.

Лиза хлопнула глазами, видимо, прикидывая: дать заднюю или начать затирать про Луну в стрельце, прикинувшись дурочкой.

— Э-э, в другой раз, Марк Александрович. — Решила всё-таки смыться она и откровенно кинуть Лёшу одного в бою. — У меня сейчас, вообще-то, как раз ваш урок, так что я пойду. Почитаю домашнее. Алексей Фёдорович, честь имею.

— До встречи, Лиса Патрикеевна, — передразнил Лёша, недобро усмехаясь. «Получишь потом у меня, предательница».

Он тоже хотел свалить от греха подальше вслед за ней, но ладонь Яшина всё так же ощутимо сдавливала плечо. Хотя вскоре отпустила — учитель закурил. Лёша потупил взгляд, как нашкодивший щенок.

— Не матерись, тебе не идёт, — спокойно выдохнул Яшин вместе с облачком дыма.

— Не курите, вам не идёт, — съязвил Флёров. Посмеялись.

Но Лёша кожей чувствовал напряжение, хотелось протянуть руку и коснуться рукава, запястья, щеки, волос — да чего угодно! Какой же Яшин… охуенный. Не какой-то там супер-пупер красивый и идеальный (самый обычный мужик вообще, если подумать, получится), но для Лёши всё равно самый лучший, потому что внимательный с ним был всегда, не давал опустить руки.

— Ну и чего ты во мне дыру взглядом сверлишь? — спросил Яшин, прислонившись к стене.

— Вы меня и мои чувства завуалированно послали на х… — Он показательно исправился: — Все четыре стороны. Я расстроен! А вам вообще хоть бы хны.

И вновь в ответ короткий смешок. Лёша набрал воздуха в лёгкие, всё же коря себя за то, что свалился учителю как снег на голову совершенно ненужной проблемой.

— Извините, что навязался. Но неужели я вам ни капельки не нравлюсь? Ну, кого вы обманываете, я же вижу всё.

Вместе ответа Яшин вздохнул, выбросил окурок, вытащил из кармана пиджака маленькую бело-розовую маргаритку (где только достал?), заправил Лёше за ухо и так же молча ушёл.

Флёров улыбнулся.

Взаимность. 

***

О том, кто таскает ему букеты, Марк понял с самого начала. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы заметить Лёшкину симпатию, залипания и периодические тактильные вольности. Из-за чрезмерной эмоциональности тот порой мог случайно налететь на учителя в коридоре, обнять, если было плохо, придержать за локоть, что-то спрашивая.

И вот, картина Репина «Приплыли», что называется. Марк при взгляде на первый фиолетово-белый букет сначала даже фыркнул, думая поддеть потом ученика, но стоило прикоснуться пальцами к этим веточкам… И руки сами достали из шкафчика вазочку, бережно поставили ароматную сирень в воду и пристроили на самом видном месте — учительском столе, прямо напротив Лёшиной парты. И окончательно сердце Марка растаяло при виде умилительного замешательства Флёрова, явно ожидавшего найти цветы в мусорке, а никак не в вазе на столе. Марк искренне забавлялся, принимая правила чужой игры: специально приходил в кабинет с утра позже, задерживаясь в учительской, намёков никаких не давал, продолжал ставить цветы в вазу. А Лёша как будто действительно не понимал, что конкретно палится — про его любовь к цветам Марк уже сто раз слышал ранее.

И, разумеется, он сам уже выяснил всё, что Лёша хотел передать этими незамысловатыми букетами. Всю свою неуверенность, восхищение, нежность, влюблённость… Последнее особенно тревожило душу Марка, потихоньку пробивая трещины в бетонной, возводимой все эти два года стене.

Спрашивать насчёт значения цветов при всём классе было очевидной ошибкой, за которую Марк уже мысленно пробил себе журналом лоб. Он не мог понять, что делать. Шагов навстречу никогда с его стороны не было, но Лёшины «ухаживания», если это можно было так назвать, также не пресекались. Трусливое сообщение отправил от сильной злости даже не на Лёшу, а на себя. Решил: потом поговорит с ним (по-мужски-и-и, ага, поговоришь так с влюблённым школьником), поставит барьер, обезопасит их обоих. Но стоило из окна заметить Лёшу за мастерскими… Гори оно всё синим пламенем. А руки сами варварски потянулись к старому горшку с маргаритками, о символичности которых Марк уже как-то вычитал. И это просто от скуки, а не чтобы с Лешёй сблизиться по общей теме!

***

Последний класс из параллели одиннадцатых уже свалил, а Марк собирал вещи — хотел сходить домой, в конце второй смены его ещё ждали замены.

В лаборантскую постучался Флёров.

— Извините, можно?

— Да, конечно, заходи, что такое?

Марк старательно делал вид, что ничего не произошло и он понятия не имеет, зачем мог понадобиться ученику. Только тот показательно держал между пальцев небольшую маргаритку и абсолютно счастливо улыбался. Марк щёлкнул замками на портфеле и наконец открыто поднял взгляд на Лёшу.

— Флёров, что ты хотел?

Тот сделал несколько глубоких вздохов, подошёл к Марку и осторожно, совсем по-детски поцеловал его в щёку. Кажется, он ожидал любой реакции, вплоть до изгнания отсюда пинками под зад, но явно не того, что его начнут гладить по щеке. Марк с умилением наблюдал за бурей эмоций на юношеском лице. Однако всё же постарался отстранить его, сохраняя остатки благоразумия.

— Лёш…

— Да что Лёша?! — тут же взорвался Флёров.

И его понесло. О том, как влюбился без памяти, как об искусстве дополнительно читал, лишь бы о чём-то поговорить, как вечно на глаза показывался, как от каждой улыбки готов был утечь в лужу. Обескураженный такими откровениями, Марк подтаял, но виду не подал. Уж больно хотелось дослушать, чем монолог влюблённого школьника кончится. М-да, не такие «развлечения» Марк представлял, устраиваясь сюда, ой не такие.

А Лёша всё продолжал пламенную речь, активно жестикулируя и захлёбываясь эмоциями. Яшин, сохраняя спокойное выражение лица, всё же взял его под локоть и отвёл от стола, с которого тот уже чуть не скинул стопку листов и книжек.

— Осторожнее с размахом крыльев, — снисходительно улыбнулся он.

— Чего? — не понял Лёша, возвращаясь в реальность. Кажется, он был возмущён тем, что его так нагло прервали посреди излияний, да ещё и не в тему.

— Осторожнее, говорю.

Марк так и держал его за локоть, снова находясь непозволительно близко. Да что ж ты будешь делать, голову сносит моментально. Какая-то волшебная лаборантская, рассеивающая флюиды влечения. Хочется поцеловать, до дрожи хочется. Но и колется. В голове набатом: нельзя, нельзя, нельзя. Вот только Лёша оказывается смелее. Он подросток и на все «нельзя» отвечает «можно». И Марка он так же запросто поцеловал. Правда, снова быстро, невинно и испуганно, но тот отчётливо успел почувствовать, каковы на вкус эти тёплые мягкие губы.

Лёша отстранился, красный как рак, и, осознав свой поступок попятился к двери, бросая:

— Я понимаю, что для вас это развлечение, но лучше теперь действительно растопчите меня и мои чувства. Мне и одного поцелуя выше крыши до конца жизни хватит.

— Лёш. — И снова это блядское «Лёш». Однако оно сработало, Флёров остановился. — У тебя очень странные понятия о развлечениях, если ты думаешь, что я стал бы от скуки играть с твоими подростковыми чувствами, то… я не перестаю тебе удивляться. Это очень серьёзно и, честно говоря, пугает, потому что меня к тебе очень тянет, представь себе.

Флёров недоумённо улыбался, цепляясь за каждое слово. Он даже не замечал, что был уже конкретно прижат к двери. Марк мягко поцеловал его за ухом, возвращая в реальность. Лёша тут же встрепенулся, сбито вздохнув и вздрогнув. Он быстро чмокнул Яшина в губы и нагло смылся из лаборантской, проклиная горящие щеки.

Через две минуты на выходе из здания школы он прочтёт два новых сообщения:

От: Тот, кто мне не даст

«Не хочешь на выходных выбраться куда-нибудь на природу? Или в ботанический сад»

«Предвосхищая твои язвы — да, это свидание.»

И расплывётся в глупой улыбке, переименовывая контакт.