Время идет и годы меняют все, но даже с учетом этого так трудно отказывать любимым привычкам, например таким, как прогулки. Свежий воздух, шуршание одежд, чужие голоса и стук колес и копыт - все это позволяло на время избавиться от терзавших его в четырех стенах мыслей, но каждый раз этого хватало ненадолго.

Сальери поправляет ворот уже потрепанного пиджака, стараясь скрыться от чужих глаз, и по привычке идет в сторону Пратера - одного из живописнейших мест, куда не так давно стали пускать всех, но возле самого входа поворачивает обратно. Ему нравилось сидеть там на лавочке и любоваться на пруд, думать о чем-то своем и фантазировать? В какой-то момент оказалось, что это заразно и, подобно подарку, оставалось вместе с Антонио до этого момента. Из собственных мыслей его вытягивали чужие шепотки и такие ощутимые острые взгляды прохожих, что словно ножи режут, но не убивают. Ощущать это с каждым разом становилось все больнее и начинало перехватывать горло.

Теперь он каждый раз отводит взгляд, старается не слушать, что они говорят, но смысл и без того ему известен. Как бы раньше он ни пытался доказать свою невиновность, всем было наплевать на его слова.

Он ошибся когда-то. Сильно ошибся, но не убивал.

-Убийца, - врезается в него очередной приговор, как и те стопки писем, что ежедневно горой лежат на столе, не позволяя сосредоточиться на музыке, выбивая его из колеи.

“Хватит, пожалуйста!” - мысленно просит он каждый раз, но одной только мыслью ничего не остановить, и Сальери постепенно сходит с ума.

Он идет привычными дорожками и каждый раз сворачивает в другую сторону, когда замечает кого-нибудь еще. Так снова и снова. Сальери не смотрит ни на кого так же открыто, как раньше, и уходит от разговора, быстрее убегает, словно оставляя место преступления. 

Неожиданно в спину прилетает камешек. Не критично, но все равно больно. Он не оборачивается, вжимая сильнее голову в плечи.

-Нельзя так, - предупреждает мужской голос, не столько ругая, сколько останавливая от новой “атаки”.

На мощеной дороге послышался стук. Еще один камешек был просто выброшен...

-Почему другим можно, а мне нет? - спрашивает детский голос.

-Потому что это неприлично, - коротко отвечают ему, и Сальери пробирает дрожь.

Неприлично. Просто неприлично.

Он уже не хочет никуда идти и возвращается обратно в свою маленькую комнатку с заваленным письмами столом и покрытым пылью клавесином.

Удушающие одежды давят на грудную клетку. Все тяжелее дышать, и он постепенно сбрасывает с себя все, оставаясь в пожелтевшей рубашке. В голове звенят слова всех тех, кого он видел. В их глазах горит ненависть. Те, кто при жизни не хотел признавать гения, теперь вспомнили о нем. Вспомнили и нашли козла отпущения.

Сальери, шатаясь, подходит к столу и с криком смахивает на пол письма, под которыми обнаруживаются нотные листы. Как давно они здесь лежат?

Знакомый почерк бросается в глаза, даже сейчас с ухудшимся зрением он может разобрать что там написано, потому что помнит - выучил каждый штрих на пожелтевших от времени листах.

Он опускается на пол, прижимая к груди листы, слушая, как на мгновение разогналось его сердце, и не сразу замечает черную тень в белой маске, закрывающую половину лица. Шуршит одежда, и Сальери вздрагивает.

-Теперь и здесь хотите надо мной поглумиться? - спрашивает он, не оборачиваясь.

Тень молчит и не двигается, она наблюдает за мужчиной, что, сгорбившись, сидит на полу.

-Я не виноват! Я не убивал! - не выдерживает этой давящей тишины Сальери и кричит, запрокидывая голову и бросая вызов этому неизвестному, пробравшемуся в чужое жилье. 

По его щекам бегут слезы, он больше не в силах сдерживать эмоции, и рука в черной перчатке ложится на его глаза, закрывая от тусклого света, что льется со стороны окна. Мир погружается во тьму, а в ушах звучит только тихое, почти шуршащее:

-Он знает.

***

От неудобного положения чувствуется, как начала затекать спина, и он упирается рукой в землю, ощущая как кожу щекочет молодая трава. Медленно к нему возвращается слух, хотя больше похоже, что это галлюцинация. То, что он слышит, никак не может быть реальностью. Никто не может исполнять произведение так же, как и его создатель, но музыка льется, заполняя его, и от этого становится очень спокойно. Совсем не хочется открывать глаза.

“Если это сон, то пусть он продолжится”, - думает Сальери ровно тогда, когда мелодия прерывается, что вызывает только вздох разочарования. Все хорошее слишком быстро заканчивается. Совершенно несправедливо.

Рядом хрустит ветка и доносится шорох одежды. Кто-то еще есть рядом с ним.

“Только не очередной кошмар”.

Он совсем не хочет открывать глаза, когда кто-то смеется. Знакомо. Знакомо, но что-то такое было очень давно. Слишком давно.

-Тебе настолько не нравится моя музыка? - спрашивают у него, и Сальери резко распахивает глаза.

Он смотрит на неожиданного собеседника, хватает его за тонкую руку, смотрит в искрящиеся, подобно морю на солнце, голубые глаза и не верит. Ощущения слишком реальны и слишком невозможны.

-Нравится, - на выдохе отвечает он Моцарту, что ошарашено смотрит на него и не может понять, почему Сальери так удивлен.

-Ты словно призрака увидел, - замечает Вольфганг.

Антонио прикрывает глаза рукой, другой продолжая держать чужую, ощущая ее тепло и как неуловимо бьется пульс.

-Нет. Спасение.

Моцарт смеется и тоже садится, прислоняясь спиной к дереву. Еще какое-то время они молчат, слушая как шелестит листва и ощущая, как по лицу бегают солнечные лучи.

-Фортепиано на улице? Ты совсем не бережешь инструмент! - все же выдает Сальери, а Моцарт снова смеется ярко, живо. Так, как никогда до этого рядом с ним не смеялся. Глупый мальчишка. И Антонио успокаивается, все плохое, что ему приснилось медленно уходит. Постепенно оно растворится в его памяти. Не сразу, но непременно то былое уйдет.

-Сыграй еще раз, - неожиданно просит он, понимая, что сейчас не хочет терять такие нужные ему моменты. 

-Чтобы ты опять уснул? - в ответ слышится упрек, но Вольфганг поднимается с земли, отряхивается.

-Я не усну. Теперь уж точно.

Он ловит озорной взгляд этого мальчишки, что светит ярче, чем солнце над ними, чей свет отражается в светлых прядях волос.